Страница 3 из 76
При всем желании биографы «светлейшего» не сумели выяснить, к чему свелось это участие. Безусловно одно — новая царица не оставила без внимания заслуг молодого вахмистра: ему достается четыреста душ крестьян и чин камер-юнкера, — но и вахмистр не позволит о себе забыть. Он спорит, торгуется, открыто конфликтует с фаворитами тех дней, братьями Орловыми, доходит до рукоприкладства, грозится, по слухам, уйти в монастырь. И почему-то эта торговля, а может быть, и угроза оказывают свое действие. В 1763 году Потемкин — помощник обер-прокурора Синода, должность тем более странная, что сам он остается на военной службе. В 1768 году Потемкин — камергер, отчисленный из конной гвардии, поскольку уже состоит при дворе.
Не то. Опять не то. Ход в новой интриге камергера — Потемкин отпрашивается «волонтиром» на фронт турецкой кампании. Фокшаны, Кагул, Цибры, Фокшаны — Потемкин и в самом деле участвует во всех этих операциях, везде проявляет недюжинную отвагу, но разве не удивительно, что об этом каждый раз узнает двор и притом в мельчайших подробностях? Именно о Потемкине. Теперь Потемкину трудно отказать в разрешении приехать в Петербург. Совсем ненадолго. Лишь бы лично предстать перед самой царицей.
Пожалуй, впервые цели несостоявшегося студента становятся настолько очевидными. Они по-прежнему далеки от него, но Потемкин с ему одному свойственным упорством одолевает еще одну ступеньку на пути вымечтанного сближения — ему дается разрешение императрицы писать ей. Трудно скрыть разочарование, но тем более нельзя отступать. Пусть будут письма — пока. И очередной, последовавший за началом личной переписки, чин — генерал-поручика — всего лишь промежуточный и не заслуживающий особого внимания этап.
Нет сомнения, при всех своих вновь обретенных чинах, бывший вахмистр далеко уступал иным, прославленным и усиленно рекламируемым корреспондентам царицы — Вольтеру, Дидро, Фальконе, литераторам, философам, дипломатам. Зато в решительности ему не отказать. Достаточно Екатерине один-единственный раз в ответной записке вежливо побеспокоиться о его здоровье, попросить не рисковать собой — и через месяц Потемкин, отмахнувшись от всех своих воинских подвигов, — в Петербурге. Что там в Петербурге — во дворце, в личных комнатах, рядом с покоями императрицы. «Здесь у двора, — с иронической невозмутимостью замечает в одном из частных писем Д. И. Фонвизин, — примечательно только то, что камергер Васильчиков выслан из дворца, и генерал-поручик Потемкин пожалован генерал-адъютантом».
А дальше все было лишь естественным следствием «личных комнат». Подполковник Преображенского полка — полковником здесь числилась сама императрица. Член Государственного совета. Абсолютное влияние на иностранные и внутренние дела. И между прочим — звание главного командира Новороссии. Это и многое другое — за каких-нибудь полтора года. О выезде из Петербурга, реальном осуществлении этих последних, «командирских», обязанностей, естественно, не могло быть и речи. Потемкин занят упрочением своего положения в столице. Тем более что обычной судьбы всех въезжавших во дворец и выезжавших из дворца фаворитов он с самого начала и не мыслил себе разделить. К власти Потемкин рвался для того, чтобы сохранить ее за собой теперь уже до конца.
Первые шесть лет потемкинского «командирства» — это только письменные распоряжения, иногда проекты, чаще требования того, чем богата была Украина. Отказывать себе «светлейший» ни в чем не любил. И первая необходимость — попасть в Новороссию самому, высказанная в 1780 году, во время встречи Екатерины с австрийским императором Иосифом II в Смоленске, идея новой встречи монархов в Херсоне и, значит, поездки через новороссийские земли. Впрочем, «командир», да и никто при дворе, не верит в реальность подобной затеи. До тех пор, пока вопрос с Крымом не решен. Херсон — не место для дипломатических переговоров, да и нужды в них, исходя из внешнеполитической ситуации России, пока нет.
Все меняется с присоединением Крыма. В 1784 году крымская поездка ставится на повестку дня, и тогда же Потемкин развертывает ошеломляющую деятельность.
Нет, не то чтобы «командир» теперь пропадал в Новороссии, всем руководил, во все вмешивался сам. Для «светлейшего», как обычно, важно все правильно распределить, сразу начать показывать товар лицом. Администрация на местах завалена обгоняющими друг друга предписаниями строить кирпичные заводы, прокладывать дороги, выискивать и подвозить строительные материалы для предполагаемой столицы Новороссии — Екатеринослава, проектировать и возводить «путевые» дворцы, реконструировать села и города.
А чего стоят одни планы Екатеринослава — города пятидесяти верст в окружности с улицами невиданной тридцатисаженной ширины. Здесь сразу закладывается двенадцать фабрик, биржа, множество лавок — наглядное свидетельство расцвета промышленности и торговли. Но это Екатерине лучше сразу представить в натуре, чтобы фабрики дымили, биржа заключала сделки, лавки были завалены товарами. Другое дело — собор. Разве не существенно заранее поставить императрицу в известность, что в городе, носящем ее имя, он будет точной копией собора Святого Петра в Риме. Только — как и подобает престижу Российской империи — в плане «на один аршин больше». Тогда можно и не спешить с началом строительства — достаточно пышной церемонии закладки, в которой Екатерине предстоит самой заложить первый камень.
Императрице следует заранее познакомиться и с проектом великолепнейшего городского театра — не секрет, что ее самолюбию больше всего льстит слыть покровительницей искусств, хотя всякая музыка, например, Екатерину утомляет и раздражает. И уж само собой разумеется, только она должна подписать указ о создании в своем Екатеринославе университета с Академией музыкальной и «трех знатнейших художеств» при нем.
«Ее императорское величество всемилостивейше повелеть соизволила в губернском городе Екатеринославского наместничества основать университет, в котором не только науки, но и художества преподаваемы быть долженствуют как для подданных Российских, так и для соседственных народов, наипаче же единоверных с нами», — из письма Потемкина строителю Екатеринослава Синельникову. Сдержанный тон, полнейшая отстраненность и еще одна победа «командира» — Екатерина не смогла остаться равнодушной к его замыслу.
Конечно, университета еще нет. И пока решен только вопрос о субсидиях на его содержание: триста тысяч рублей и доход с отдаваемых на откуп соляных озер на Кинбурнской косе. Но уже приглашен в качестве директора будущий музыкальной Академии находящейся при петербургском дворе — вот это пища для разговоров, — известный итальянский композитор Джузеппе Сарти, преподаватели живописи из числа выпускников Петербургской академии художеств. Кто бы устоял против предложенных «светлейшим» сказочных условий.
Вслед за Сарти выписывают из-за рубежа различные научные знаменитости — для университета. Живые люди, постоянные толки о них — они особенно наглядно убеждали в реальности и небывалом размахе совершавшихся там, далеко на юге, перемен. В калейдоскопе задуманного и уже осуществляющегося узнать подлинную меру последнего становилось трудно.
Проекты, проекты, проекты… Сколько их, ослепительных, поражающих размахом, неожиданностью, соотнесенностью с самыми смелыми мечтаниями философов и просветителей, с которыми так старательно, не жалея времени, продолжает переписываться Екатерина. Все здесь, как в идеальных селениях будущего с неразрывным и гармоническим союзом промышленности, торговли, наук и искусств. Любая мечта, фантазия могут и должны осуществляться, стать реальными, осязаемыми в той жизни, которую способен построить заново единственный и неповторимый «светлейший». Но его железное условие — это не может быть делом сколько-нибудь отдаленного будущего. Потемкин слишком царедворец, слишком каждым своим расчетом и помыслом связан с перипетиями придворных кулис. Всякое усилие, всякая затрата имеют смысл и оправдание только в связи с поездкой императрицы. А что касается сроков, исполнителей — Потемкин смотрит на свои планы как на план взятия вражеской крепости: штурмом можно одолеть все.