Украденный залог

Алан все время придерживал коня на расстоянии полета стрелы от греков, маня их за собой. Неожиданно из обшей массы отделился один всадник. Это был, судя по богатой одежде и прекрасной лошади, предводитель греков. Алан сразу оценил достоинства могучей фигуры врага и резвость его белого коня. Пришлось отпустить поводья. Оба всадника вырвались далеко вперед, и ни один из них не мог ни сократить, ни увеличить расстояния. Однако оно оказалось слишком опасным для скифа… Алан понял это, когда длинная стрела оцарапала ему плечо и ткнулась в землю. Алан резко повернул коня, и в это мгновение вторая стрела вонзилась в шею его лошади. Животное дернулось и повалилось на бок. Алан медленно поднялся с земли, ожидая удара врага. Но тот придержал коня и, словно не желая пользоваться преимуществом перед пешим противником, не спеша забросил поводья и соскочил с лошади. Алан ждал, не двигаясь, и только глаза, беспокойно измеряющие расстояние до приближающегося отряда, выдавали его волнение. А предводитель греков, все так же не спеша, отстегнул тяжелый бронзовый щит, прикрывающий его левое плечо, и, обнажив меч, шагнул навстречу. Тут только Алан заметил, что греческие мечи сделаны из драгоценного сероватого металла, который назывался железом и ценился много дороже золота. Пластины такого же металла покрывали грудь и спину его врага. Опьянение схватки прошло, к Алану вернулось холодное, расчетливое спокойствие, и все же он испытывал невольный страх перед надвигающимся на него гигантом с рассеченным шрамом лицом. Силу удара грека Алан почувствовал сразу. От скрестившихся мечей полетели искры. Однако эта сила едва не погубила грека при втором ударе.

Алана воспитало лесное племя… Это племя славилось своим военным искусством, его воины в совершенстве владели тайными приемами рукопашной схватки. Пригодились Алану и упражнения с друзьями-агрипеями.

Когда меч врага, со свистом приближавшийся к его голове, коснулся его меча, Алан рванулся в сторону, стремительно наклонив лезвие. Увлекаемый силой удара, его противник качнулся и открыл левый бок. В то же мгновение меч Алана с тупым скрежетом ткнулся в грудь врага. Только броня спасла великана от смерти.

В железных полосах образовалась порядочная вмятина, по которой поползла струйка крови. Гигант вскрикнул, но быстро овладел собой и, видимо, оценив врага, пустил в ход все мастерство и выдержку опытного воина, побывавшего не в одном сражении. Силой он намного превосходил Алана, и это решило исход поединка… Алан отшатнулся, и последнее, что он увидел, было искаженное усмешкой лицо врага… Однако Антимах, как звали предводителя греков, вовсе не собирался убивать своего противника, удар по голове безоружного Алана он нанес плашмя. Подоспевшие всадники связали юношу. Они привезли с собой окровавленного Мипоксая, пытавшегося прорваться на помощь к другу.

Связав вместе руки обоих юношей, их перекинули через круп лошади, точно два тюка.

Антимах долго не мог успокоиться. Два жалких варвара, за которых не возьмешь и минны* note 8 серебра, стоили ему раны и потери трех воинов. Он еще рассчитается с ними за это, а сейчас нужно спешить.

Антимах бросил презрительный взгляд на товарищей: эти ослы увлеклись погоней и упустили двух варваров. Скифы успеют предупредить племя, и на стойбище не найдешь ничего, кроме обглоданных костей.

Взмыленные кони тяжело увязали в рыхлой почве старого русла реки. Сам Одиссей не разберется, где дороги в этой проклятой богами стране.

— Эй! Шевелись!

Окрик мало помог. Люди и лошади, измученные большим переходом и бешеной скачкой, с трудом переставляют ноги. Надвигается вечер, и его кроваво-красные тона неприятно действуют на отряд. Плохая примета — в лучах такого заката, незримый, носится свирепый бог войны Арес, жаждущий крови. Воины недовольны, походы в Скифию редко кончались удачей. Но Антимах тверд в своих решениях, а спорить с ним опасно. Оскудевшей казне «начальника главных» нужна богатая добыча.

Тревога снедала Антимаха. Он то выезжал вперед, то отставал, беспокойно оглядывался и торопил людей. Какие-то неясные тени скользили в сумерках и тотчас же исчезали при приближении отряда. Местность стала неровной, густой кустарник подступал с обеих сторон к высохшему руслу, превратившемуся в едва заметную тропу. Десятник Кронисий подъехал вплотную к Антимаху и, как бы отвечая на .его мысли, тихо произнес:

— Здесь может быть засада. Дальше ехать опас…

Он не договорил, поперхнулся и, захрипев, навалился на Антимаха. Из горла его торчал оперенный коней скифской стрелы. И сразу, точно сгустившиеся ночные тени, на отряд налетели всадники. Схватка была короткой. Греки не раз убеждались в превосходстве скифской конницы; теперь же, таинственно появившись со всех сторон, эти коренастые всадники вселили в них панический ужас.

В несколько минут хорошо вооруженный отряд был превращен в мешанину беспорядочно мечущихся верховых. Антимах еще пытался навести порядок, но и он уже понял неизбежность разгрома. Обезумевшие люди и лошади искали спасения в бегстве. Разъяренный Антимах, окруженный кучкой преданных ему воинов, тяжелыми ударами расчищал себе путь, уже не разбирая своих и врагов. В левой руке он держал повод коня, несшего на себе двух бесчувственных пленников…

— Эти собаки заплатят нам за все! Берегите их, как собственную жизнь!

Два скифских воина, врубаясь в самую гущу греков, упрямо продвигались вперед. Они уже далеко оторвались от своих, и никто, кроме них, не заметил в пылу схватки, как десяток греческих воинов, подчиненных единой воле, коротким броском разорвали кольцо засады племени саков и скрылись в ночных сумерках, опустившихся на степь.

Но эти двое не подняли тревоги и не помчались в погоню. Другая мысль заставляла их бросаться в самые опасные места… Арпоксай и Килоксай искали друзей, они не могли и подумать, что греки, спасая свою жизнь, увозят в самой середине небольшого отряда двух пленников, оберегаемых, как драгоценность…

ГЛАВА IV

Правитель Бактрии Евкратид начал утренний прием. Роскошный зал наполнился шумом и разноязычной речью. Под высокими арками и куполами, покрытыми лепными украшениями, люди казались маленькими карликами. Великолепие зала подавляло входящих, заставляло постоянно помнить о могуществе царя. Царедворцы в греческих хитонах, богато расшитых золотом, и просители в восточных одеждах, выцветших и потертых, умолкали, подходя к царскому трону.

Лицо правителя застыло в непроницаемой маске. И только имя, долетевшее до него на волнах почтительного шепота, заставило Евкратида повернуть голову.

— Аор! Аор идет…

Из дальнего конца зала спокойно и неторопливо шел высокий седой старец в скромном, без единого украшения сером халате. При его приближении умолкал шепот, царедворцы подобострастно склоняли головы и поспешно уступали дорогу. Подойдя к трону, Аор поклонился Евкратиду, почтительно и в то же время чуть небрежно. Затем молча уселся на бархатные подушки у ног царя. Титул «верный друг царя» давал ему это право, и все же его независимые манеры, его подчеркнуто спокойные движения заставили Евкратида слегка побледнеть от сдержанного гнева. Аор всегда умел одним оскорбительно-вежливым жестом напомнить ему неприятные веши. Да, он многим обязан этому человеку, даже царским троном. Однако Аор слишком часто напоминает об этом. Огоньки гнева вспыхивают в глазах правителя.

Аор не раз говорил, что благодарность есть бремя, а всякое бремя можно и должно сбросить! А что, если он в самом деле попробует сбросить его?

Евкратид мельком взглянул на Аора. Кто знает, может, этот царедворец и мысли умеет читать? Человек, заставляющий врагов осуществлять собственные замыслы… Благодаря ему Евкратид получил власть и благодаря ему же может завтра потерять ее. Аор способен в три дня сменить государя, как он делал это уже дважды, неизменно владея титулом «верного друга»!

Note8

Минна — денежная мера.