Страница 15 из 25
Наташа вышла во двор и почти сразу увидела Строкова. Он сидел посреди двора на старом колченогом стуле с большим полевым биноклем в руках.
Строков казался по-деловому сосредоточенным. Он то и дело подносил к глазам бинокль и что-то черкал в блокноте. Оттого, что его стул стоял среди обломков скал и остатков подтаявшего снега, Строков выглядел как-то несуразно. Словно рыбак, развалившийся с удочкой в кресле. Преодолев неловкость, она подошла к нему. Строков отложил бинокль, церемонно приподнялся навстречу.
– Вы, я вижу, быстро освоились с высотой. Уже прогуливаетесь?
– Мне сейчас не до прогулки! Поговорить с вами хотела.
– Буду рад. Чем могу быть полезен?
– Можно откровенно? Иначе не имеет смысла. Скажите прямо, что тут у вас происходит? Почему Сергей стал кидаться на людей? Раньше я его таким не знала.
– А вы его давно знаете?
– Четвертый год.
– Срок немалый для семейной жизни.
– Мы не женаты.
– Вот как? Почему-то я так и думал. Ну что же, откровенность за откровенность. Я сам еще не могу понять, что он за человек. Может быть, вы это знаете?
Наташе не понравился вопрос, и поэтому она ответила сухо:
– Вполне нормальный человек, мне, во всяком случае, нравится.
– Вы, очевидно, меня не поняли. Это замечательно, что вы так думаете, но я хотел спросить о другом. Я хотел знать, способен ли Сергей Александрович быть объективным в конкретном и очень важном деле?
– Может быть, я лучше смогу вам ответить, если вы сначала объясните, о чем идет речь?
– Да… Конечно… Я попробую.
Он объяснял минут сорок. Повел ее на станцию, показывал какие-то графики, чертежи. Вначале она пыталась разобраться, но вскоре решила, что ей не хватает специальных знаний, для того чтобы понять основную нить его рассуждений. Главное было, однако, не в том, что рассказывал Строков, а в том, как он об этом говорил. В конце беседы у нее не осталось сомнений, что этот человек старается помочь кому-то, о ком-то заботится… И ей тоже захотелось помочь ему.
– Значит, вы считаете, что если Сергей пойдет с вами на этот, как его…
– Лавиносбор.
– Если он пойдет на лавиносбор, то вам удастся убедить его?
– Я в этом не сомневаюсь.
– А почему он отказался туда идти?
– Наши отношения, как вы заметили, сложились не совсем удачно. Кроме того, пятнадцать километров. Маршрут там не из легких. Подъем…
– Я попробую вам помочь. Хотя это будет не так уж просто. Мое вмешательство может даже повредить.
– Вы все же попробуйте. Заранее вам признателен. Я, знаете ли, не собираюсь здесь оставаться. Может, у вас сложилось неверное впечатление, так это не так. Я понимаю, что Сергею Александровичу со мной труднее, что я ему мешаю. Но уехать, оставив все вот так, в неопределенности, – не могу. Если наш план удастся, если я свожу его на лавиносбор и он убедится… В общем, тогда я сразу же уеду. Вы не сомневайтесь. Этим вы и ему поможете.
– Хорошо. Я попробую.
Легко сказать «попробую»… Она вообще не представляла, как теперь разговаривать с Сергеем. Да и не было его нигде. Сверху от станции окружающее пространство просматривалось на многие километры. Можно было рассмотреть каждый камешек, каждую трещину в скалах. Словно расстояний здесь не существовало. Сначала она лишь пыталась найти Сергея, но постепенно ослепительный синий день, раскинувшийся у нее под ногами, заполнил собой все вокруг. Казалось, разреженный горный воздух пронизывает все ее существо, рождая в душе некую отрешенность от земных дел и забот, известную, наверно, лишь орлам, когда они часами парят на большой высоте и видят землю внизу, под собой, далекой и оттого слегка ненастоящей.
Долго она так стояла, а потом вернулась в комнату, села за стол у окна и стала ждать Сергея.
Постепенно такая же прозрачная и чистая, как горный воздух, тишина пропитала комнату, охладила ее разгоряченные мысли, приглушила обиду, непостижимым образом придала уверенности в себе, в необходимости предстоящего разговора.
Сергей с порога увидел ее застывшую, отрешенную позу и сложенный чемодан.
– Уезжаешь? – только это и спросил. Но иногда в тоне, которым произносится одно лишь слово, можно почувствовать так много… И легкий испуг, и досаду на себя, и желание извиниться, исправить собственную ошибку.
– Нет, Сергей. Я решила остаться.
Он подошел к ней, обнял, и сразу же потеряли значение все предыдущие обиды, подозрения.
– Мне показалось, я поняла что-то важное здесь.
– Что ты могла понять за такое короткое время?
– Здесь все иначе. Не так, как в городе. И люди иные, с какой-то непривычной прямотой, открытые и оттого не защищенные. Может быть, поэтому так неудачно сложилось у тебя все со Строковым?
– Ты о чем? – Она почувствовала, как он насторожился, слегка отодвинулся от нее. Поняла, что продолжать не надо, и все-таки продолжила: – Поговорил бы ты с ним по-хорошему.
– Я с ним по-всякому говорил.
– Сходи с ним в маршрут, о котором он тебя так настойчиво просит. Что тебе стоит?
– Это он тебя подговорил?
Она почувствовала, как вновь накаляется обстановка, как разрушается, едва установившись, хрупкий и непрочный мир.
– Ну, что же ты молчишь?
– Это имеет какое-то значение? Я тебя прошу.
– Имеет, имеет. Это имеет очень большое значение.
Он вскочил, распахнул дверь, и за ней в коридоре сразу же обнаружился Строков, который, очевидно, дожидался здесь конца столь важного для себя разговора. А чтобы не мозолить глаза, попутно вытаскивал из чуланчика какие-то старые вещи. Увидев его, Сергей заорал, уже не сдерживаясь и не стесняясь ее присутствия:
– Если вы завтра же не уберетесь со станции, я вызову милицию!
А Строков молчал и только глазами хлопал, отвернувшись к ящику с приборами.
– Уже и жену впутали в наши дела! Хватит! На станции должен быть только один начальник. Я подозреваю, что и моя ссора с Хакимовым тоже не обошлась без вашего участия!
– Вы очень несправедливый человек, Сергей Александрович, – тихо возразил Строков, пытаясь убрать с дороги свой ящик, так некстати вытащенный из чулана.
– Возможно. В общем, так, завтра мы с вами расстаемся.
– Мы давно с вами расстались. Я искал в вас друга, единомышленника, а вы…
Наташа заметила, что в трудную минуту этот человек словно преображался. Куда-то исчезла его мешковатость, несуразность в походке и жестах. Он весь подобрался, стал суше, стройнее. И сейчас стоял перед Быстровым выпрямившись, глядя прямо ему в глаза. И Сергей почему-то не выдержал, отвел взгляд и пробурчал в сторону:
– Избави меня бог от таких друзей! Ушел и уже со двора крикнул:
– Машину я вам выделю! Укладывайте вещи! Ничего путного от ее вмешательства не получилось.
Она должна была это предвидеть. Сергей слишком самолюбив, к нему нужен какой-то особый подход. Но при любом подходе он все равно не потерпит от нее вмешательства в свои дела, связанные с работой. В городе она, пожалуй, могла бы не вмешиваться, но здесь слишком тесно переплелись в неразрывный клубок работа и личная жизнь. Все у всех на виду, и невозможно определить, где кончается работа, где начинается личная жизнь. Так что же ей теперь делать? Все время молчать? Или все же уехать? Ни то ни другое не годилось, и она не знала, как поступить.
Строков между тем начал укладывать вещи. Наташа слышала его шаркающие шаги по всему дому. Она лежала, зарывшись с головой в подушку, но сквозь тонкие стенки все равно доносились тихое покашливание, шоpox старой одежды, даже скрип дверцы чемодана. Она долго крепилась, зная, что ничего хорошего от ее нового вмешательства не получится, и все же не выдержала, выбежала на крыльцо, когда услышала шаги. Она думала, это Строков, но наткнулась на незнакомого ей сотрудника станции. Кажется, его звали Мансур. Посторонилась, давая ему дорогу. Мансур прошел мимо, даже не оглянувшись, словно она была пустым местом.
А Строков тем временем выходил уже со двора. Он вел за собой осла и тащил тяжелый чемодан. Она не стала догонять старика, все равно ничего утешительного не могла ему сказать. Зато Сергею кое-что скажет. Скажет все, что думает. Как бы он ни отреагировал, как бы ни сложились дальнейшие отношения – молчать больше не будет.