Страница 7 из 13
ВАСЕНКО. В самоволку мотанул. (Смеется).
МАТВИЕНКО. Куда тут мотанешь — горы одни. (Прислушивается). Стой! Кто идёт?!
БОРИСОВ. Свои, сержант, свои.
Подходит вторая поисковая группа Борисов и Касперюнас.
БОРИСОВ. Есть новости?
МАТВИЕНКО. Как сквозь землю провалились.
КАСПЕРЮНАС. Может, и правда в кяриз провалились.
БОРИСОВ. Или затащили.
МАТВИЕНКО. Вихрова затащишь!
БОРИСОВ. В кяризах такая система подземных ходов, что ни дымом не выкуришь, ни автоматом. В кишлаке все колодцы бульдозером завалены, — не разгребешь.
ВАСЕНКО. Не все завалили. Афганка с гэбэшниками нашла свободный проход.
КАСПЕРЮНАС. Может, остановились у арыка, а потом заблудились?
МАТВИЕНКО. Не хрена было отставать, не город. Эх, была бы собака!
БОРИСОВ. Обойдем еще раз и встретимся на базе. Парни, может, ждут помощи, а мы языки чешем. Пошли!
З а т е м н е н и е
В тайном помещении душманов американские корреспонденты не оставляют надежды сделать задуманный репортаж с участием пленных советских солдат.
ХАДСОН. Сами выбрали свой конец. Мы собираем аппаратуру. (Передает Грину микрофон, тот сматывает кабель, Хадсон подталкивает ногой кофр от аппаратуры). Собирай, уходим.
МАСЛОВ. Постойте, я скажу, что вы хотите,
ВИХРОВ. Гад, паршивый! Подонок! Не понимаешь, чего они задумали! Так и так, хана нам, имей мужество остаться человеком.
ХАДСОН. Откровенный разговор считаешь предательством? (Аббас-хану по-английски). Коммунистов каких-то упертых привел. Забирай.
Аббас-хан открывает дверь, входят два охранника.
МАСЛОВ. Включайте аппаратуру, я готов. (С улицы слышны отдаленные выстрелы).
ХАДСОН. (командует Грину включить аппаратуру). Ваш комсомольский писатель говорил: жизнь дается один раз. Тебе, Вихров, гожусь в отцы, и послушай меня, — неразумно ведешь себя. Товарищ понял это.
(Грин включил софиты, передает Хадсону микрофон. Закрутились кассеты на магнитофоне).
МАСЛОВ. Многие солдаты и офицеры потребляют наркоту. Без нее не выжить. Офицеры достают водку и виски, солдаты — травку.
ХАДСОН. Подожди, куда заспешил, я еще микрофон не дал. (Подносит микрофон). Повтори, что говорил.
МАСЛОВ. Без травки здесь не выжить. Офицеры хлещут водку и виски, а пацаны достают травку. Не расслабляться — с ума сойдешь от страха и тоски.
ХАДСОН. Солдаты переходят к моджахедам, принимают Ислам?
МАСЛОВ. Сарбазы. Солдаты Наджибулы. Получат оружие, — и в горы, к своим.
ХАДСОН. Я про русских спрашиваю. Переходят на сторону освободительной армии? Понимают несправедливость своей миссии?
МАСЛОВ. В нашей части, я слышал, один узбек или таджик сбежал, больше не было случаев.
ВИХРОВ. (Громко). Падла ты! Что несешь, как попугай.
МАСЛОВ. Прости, Слава, я еще не жил и скажу, что он хочет.
ХАДСОН. О'кей! Только с улыбочкой, пожалуйста. Что за лицо, испуганное?
МАСЛОВ. Чтобы русские сбегали, не слышал.
Вихров, выбрав момент, кошкой кидается к магнитофону и хватает катушку с пленкой, разматывает ее, рвет на куски. Хадсон, бросив микрофон, старается отнять кассету с пленкой, на помощь бросается Грин. Повалив парня, они вырывают у него пленку, он не выпускает ее из рук. Когда Грину удается отобрать кассету, в руках оказывается моток спутанной пленки. На шум вбегают охранники, Хадсон делает знак не трогать Вихрова.
ГРИН. Всё! (Выключает софиты, начинает складывать аппаратуру).
ХАДСОН. Глупый, ты, Слава.
ВИХРОВ. (Приходит в себя после побоев). Сволочи! Не будет у вас его трусливой лжи!
МАСЛОВ. Мистер корреспондент, не оставляйте меня!
Охранники берут аппаратуру, Хадсон и Грин, не обращая внимания на мольбы Маслова, выходят. Маслов кидается за ними, но третий охранник отталкивает его и запирает дверь. Маслов и Вихров остаются в полумраке.
МАСЛОВ. (в истерике бросается на Вихрова). Что наделал! Козел, вонючий! Вывели отсюда, сказали бы, что нас пытали! Говорили под пытками.
Исступленно бьет кулаками лежащего Вихрова, плачет, падает рядом. Какое-то время они молча лежат, на улице близко слышны выстрелы. Раздаётся топот ног, скрипит дверь, парни поднимаются, на пороге душман с автоматом. Он дает по парням длинную автоматную очередь.
З а т е м н е н и е
Ночь. Тот же дворик, где расположился отряд Максимова. Горит небольшой костер, несколько солдат у костра поют негромко под гитару Новикова. Сержант Медведев пишет письмо. Звучит песня
Я тоскую по родной по земле
По ее рассветам и закатам.
На афганской выжженной земле
Спят тревожно русские солдаты.
НОВИКОВ. (перестает петь, лениво перебирает струны, Медведеву). Дорогой мамочке или невесте катаешь?
МЕДВЕДЕВ. Поёшь, и пой, не мешай. Самому лень или некому писать.
НОВИКОВ. Некому? Знаешь, сколько девок на гражданке сохнут по мне! Спроси Вихрова, скажет — по пять — шесть писем в день получал на первом году.
ИСМАИЛОВ. Что ж теперь не пишут?
НОВИКОВ. Бортанул всех.
МЕДВЕДЕВ. Матери пишу. Жалуется, что редко. А о чем писать? Она ведь не знает, что я почти год, как в Афганистане. Вот и приходится сочинять про нашу замечательную жизнь. Узнает если… Не знаю, что с ней будет.
НОВИКОВ. А я не скрываю, пишу: служим за границей, в увольнения ходим в классные дискотеки и стриптиз — клубы.
МЕДВЕДЕВ. Без писем никак нельзя. Получишь письмо, и повеет домом, родным воздухом. Живо представляю родных, что сейчас делают. Забываю на время о черномазых, что в любую минуту могут убить. Две радости у солдата — письмо из дома и баня.
ИСМАИЛОВ. (Новикову). Несерьезный человек, всем врешь.
МЕДВЕДЕВ. Без уверенности, что тебя ждут, служба совсем невмоготу покажется.
НОВИКОВ. Ждут, пока не подвернется кто-то, а тогда раз — и в ЗАГС.
ИСМАИЛОВ. Зачем так плохо думаешь о девушках, самого перестали ждать?
НОВИКОВ. Почему плохо? Какие есть, так и думаю. На гражданке девахи по-прежнему меня ждут. Здесь, в санбате, хоть сейчас краля готова под венец.
ИСМАИЛОВ. Ну и свистун, ты, Новиков!
Входят ст. л-т Максимов и рядовой Корсунский.
МАКСИМОВ. Что еще за посиделки? Был отбой. И костер немедленно загасить.
МЕДВЕДЕВ. Костер ни откуда не виден, проверяли.
НОВИКОВ. Не спится, товарищ ст. л-т. Приказ о дембеле вышел, а вы отбой. Пусть салаги отдыхают, ветераны, что умаялись. Нас, дедов, оставьте, пожалуйста. (Снова берется за гитару, звучит мелодия все той же песни).
МАКСИМОВ. Накурился опять?
НОВИКОВ. Никак нет, все что достали, давно засмолили. Нового никто не предлагает, чеки требуют, баксы.
МАКСИМОВ. Жалко мне тебя, Новиков. Пропадешь на гражданке. Не избавишься от наркоты, окажешься на зоне. Спать, немедленно!
ИСМАИЛОВ. Товарищ ст. л-т, посидите с нами, попоём. В такую ночь разве уснёшь.
МАКСИМОВ. Тоже мне, деды! Давно салагами были? Какой пример молодым показываете? Гасите костёр, и всем спать.
МЕДВЕДЕВ. Мы на войне, товарищ ст. л-т, не на учениях. В полку достаточно погоняли. Скажите лучше, Бевзенко и афганцы ничего о Вихрове и Маслове не узнали?
МАКСИМОВ. Подождем рассвета, утром еще раз прочешем кишлак. В Вихрове я уверен. Да и Маслов не должен подкачать. (Садится у костра, подбрасывает хворост в огонь). Мне тоже не уснуть, а ты (Корсунскому) марш отдыхать! Ребята не дают покоя, куда подевались? Душманскую вылазку, как понимать — разведка? Ждут, значит, караван. Выходит, без дела не останемся.
МЕДВЕДЕВ. Мало им дали? Двое убитых, раненные, не сунутся больше.
МАКСИМОВ. Когда духи отступали, Вихрова я видел.
ИСМАИЛОВ. И Маслов был с нами. В плен взять не могли.
На верхней террасе из дувала появляется Далила. Потягивается, делает несколько гимнастических упражнений и спускается к костру. Солдаты перестают петь, восторженно приветствуют ее.