Страница 29 из 58
— Гм! — густо кашлянул профессор, стоя в позе полководца, озирающего поле битвы. — Что же, впечатляет… Значит, эту ямищу все ручками, ручками, да?
— Совершенно верно, — поспешил откликнуться Хомутов. — При помощи обыкновенных лопат и вот таких тазиков.
— Добротная ручная работа! — хохотнул молодой человек, бодро расчехляя свой фотоаппарат.
— Но это же совсем не то, что вы нам обещали, — простонала худосочная профессорская дочь. — А я так мечтала вернуться в консерваторию и рассказать нашим, что видела нечто совершенно, совершенно невероятное.
Молодой человек виновато развел руками и увял.
— Друг мой, ты не совсем права, — мягко упрекнул ее папаша-профессор. — Наоборот, здесь есть над чем подумать, и хорошо подумать!
— Очень много неясного, — рискнул вставить Прокопий Павлович.
— Вот это-то как раз и хорошо, Павел Павлович! — воскликнул профессор и молодецкой рысцой спустился к краю захоронения. — Возьмем хотя бы камни, из которых построены стены. Они, конечно, доставлены с соседних гор. Пошлите туда людей, пусть они поищут следы старых каменоломен. Это раз. Попробуйте найти остатки дорог, по которым свозился сюда камень. Измерьте длину этих дорог, мысленно реставрируйте их и нанесите на план. Далее. Стены перед вами — вычислите объем всего строительного материала, общий вес его, и вы сможете узнать, сколько повозок, тяглового скота и людей было занято на строительстве. Чем не тема для диссертации?! — Ефим Лазаревич воодушевлялся все больше. — В старых каменоломнях можете, видимо, поискать инструменты, при помощи которых велись разработки…
Неизвестно, что при этом имел в виду почтенный профессор: то ли он всерьез полагал, что древние ломы и зубила могли пролежать на открытом воздухе две тысячи двести лет и не превратиться в ржавый прах, то ли он походя высказал одну из тех столь обожаемых учеными „безумных гипотез“, которые поставлены ныне гораздо выше старомодного здравого смысла.
Владелец роскошного фотоаппарата, которого поэт на некоторое время потерял было из виду, снова воспрянул к жизни и начал бурно проявлять свою неуемную энергию.
— Очень фотогеничная могилка, очень! — восклицал он, возникая чуть ли не одновременно в разных концах раскопа. — Потрясающий фон! Смотрится! — Мощный объектив стремительно полыхал голубыми вспышками. — Ефим Лазаревич, прошу вас чуть повернуться в мою сторону. Так, так! Прелестно, прелестно! Еще один кадр. Отлично.
— Мам! — басом сказал вдруг упитанный мальчик. — А здесь медведи есть?
— Что ты, что ты, Енюша! — отвечала дама в противосолнечных очках. — Как только они увидели нашу машину, так сразу же убежали далеко-далеко.
— Молодчина! Зверобой, Кожаный Чулок! — восхитился Олег, — Медведя ему подавай — парень будет великим охотником!
Профессорша в брюках тотчас непроизвольным движением подтянула мальчика к себе и, поправляя на нем что-то, проворковала:
— А мы вовсе и не такие, да? А мы вовсе будем пианистами, правда, Енюша?
Енюша в ответ солидно засопел.
— Я извиняюсь, вы кто, собственно, такой? — услышал поэт обращенный, видимо, к нему вопрос и обернулся — рядом, глядя неприязненно и подозрительно, стоял энергичный молодой человек. И только тут Олег сообразил, как он выглядит в глазах приезжих. Поскольку цивильный костюм приберегался для выхода „на люди“, на раскопе он щеголял в выданных Хомутовым уродливых спецовочных брюках шириной, как говорил Гоголь, с Черное море. Если добавить к этому босые ноги, поцарапанную физиономию и еще не сошедшую багровую полосу от кнута Харитоныча на голой спине, то ясно, что мог подумать молодой человек, столь заботливо опекающий профессорскую семью. Поэт поддернул брюки и осклабился:
— Напрасно вы, гражданин начальничек, обижаете меня. Я ведь со своим проклятым уголовным прошлым наглухо завязал. Все, кранты!
Молодой человек моргнул раз, другой, потом принужденно заулыбался.
— Что вы, что вы! Я ведь без всякого… Исправленному верить, не так ли? Хе-хе…
В ответ Олег свойски потрепал его по плечу и спросил сиплым шепотом:
— Слухай, кореш, у тебя спиртяги с собой нет, а?
Молодой человек что-то пискнул невнятно и бочком-бочком стал отходить от Олега.
— Обратите внимание на стены, — доносился голос Хомутова. — Высота их в настоящее время около пяти метров. Я уверен, что они продолжаются вниз еще метров на семь-восемь… Кладка очень тщательная, камень к камню подогнаны мастерски, и при этом ни намека на какой-нибудь связующий раствор. Как же возводились эти стены? Ведь все должно было рухнуть еще на втором метре!
— Постарайтесь взять на анализ пыль из зазоров между камнями, — глубокомысленно отозвался профессор. — Я склонен думать, что здесь могли применяться органические скрепители. Продукты брожения молока, например. А что есть кислое молоко? Это ведь, по существу, казеиновый клей!.. Рекомендую также привлечь специалиста-архитектора, ему здесь найдется дело. Вы заметили, как уложены камни? Одни вдоль, другие — поперек. Выдерживаются некие пропорции и размеры! Древние строители действовали не просто по наитию, но соблюдали какие-то эмпирически открытые законы. Если применить здесь компьютер и найти соответствующие цифровые выражения, то… Да, молодой человек! — с подъемом воскликнул профессор, упуская в пылу вдохновения то обстоятельство, что Хомутов был человеком примерно одних с ним лет. — Да, это почти готовая диссертация!
Возможно, почтенный профессор в глубине души искренне полагал, что конечной целью эволюции живой природы было создание существа, могущего написать диссертацию.
— Так, и что вы предполагаете обнаружить там, на глубине? — поинтересовался он.
— Трудно сказать… Могильник разграблен, как и все более или менее значительные хуннские погребения, — смущенно сказал Хомутов. — Грабительский ход идет вон там, где — видите? — все беспорядочно перемешано. Кости, куски дерева, камни…
— Ага, ага! — с живостью отозвался профессор, — Вижу. Так… таранная кость… кажется, конское копыто…
— Да. А кто грабил и когда — неясно. В „Хоу Хань-шу“, „Истории младшей династии Хань“, глухо упоминается, что где-то в первом веке новой эры ухуаньцы[27] раскопали могилы хуннских шаньюев… Видимо, тем же относительно недавно занимались и буддийские монахи, из древних костей они готовили какие-то лекарства. Так что отделанный золотом саркофаг мы здесь, конечно, не найдем. Остаться могли, скажем, повозки, хозяйственная утварь, обломки керамических сосудов. Недаром же археологию в шутку называют наукой о битых горшках…
— Буддийские монахи… Любопытно! А вот относительно золотого саркофага, то… откуда бы такое у полудиких кочевников?.. Все-таки не гробница же Тутанхамона.
— Полудикие кочевники… — задумчиво проговорил Хомутов. — Да, к сожалению, это довольно распространенное заблуждение. И идет оно вот от чего. Древние китайцы были убеждены, что их страна расположена в центре мироздания, почему и именовали ее „Поднебесной“ и „Срединной“. Не удивительно, коль при таком взгляде все прочие народы представлялись им варварами, которых в лучшем случае следовало приводить к покорности, в худшем же — презирать и опасаться. В этом смысле весьма показательна этимология слова „хунну“. Древние китайцы писали это слово двояко: „хун-ну“, что означало „злой невольник“, и „гун-ну“, что означало „почтительный невольник“. Однако у монголоязычных народов есть слово „хун“, то есть „человек“. Видимо, так называли себя сами хунны… Поскольку о большинстве народов, соседствовавших с Древним Китаем, ученые смогли узнать только из китайских летописей, то в их воззрения так или иначе вкрадывалась точка зрения древнекитайских летописцев. Но даже и они, отнюдь не питавшие симпатий к своим воинственным северным соседям, не в силах были скрыть всей правды. В „Истории Троецарствия“ сообщается, что в середине третьего века новой эры китайское посольство посетило страну Фунан, располагавшуюся на территории нынешней Камбоджи. Вернувшись, послы сообщали, что у фунанцев есть письменность, которая напоминает письменность хуннов. Чтобы дать представление о вещах незнакомых, их обычно сравнивают с чем-то хорошо известным. Это естественно. Видимо, письменность хуннов была достаточно известна древним китайцам. В летописном труде „Цянь Ханьшу“, „История старшей династии Хань“, мы читаем о том, что хунны, вытесненные китайцами с лучших своих земель, печаль свою по этому поводу излили в стихах… Виноват, — спохватился Хомутов, — я, кажется, немного увлекся. Но согласитесь, Ефим Лазаревич, можно ли народ, имевший, как знать, свою письменность и поэзию, называть полудиким?
27
Ухуаньцы — позднейшее название племен дунху.