Геологическая поэма

— Твой майор правильно сказал, — Гомбоич приглушенно хохотнул. — Слушай, ты ведь не обиделся, что я с тобой так говорю, а?

Валентин улыбнулся:

— Какие ж тут могут быть обиды, Гомбоич.

Хозяин согласно кивнул и стал раскуривать трубку. Чуть спустя заговорил:

— Ты как сюда приехал, я сразу же подумал, надо будет немножко помогать парню… Я ведь Данилу Данилыча как родного отца уважаю. Он заставил меня идти в вечернюю школу, в техникум, помог стать буровым мастером… Я подумал, сын Данилы Данилыча для меня не чужой человек. Потом вижу, моя помощь не шибко нужна…

— Спасибо, Гомбоич, — отозвался Валентин. — Пока что у меня все в порядке.

— Да? А это что? — добродушно засмеялся хозяин, указывая себе пальцем под левый глаз, и тут только Валентин осознал, что левая скула у него ноет и все время ныла, но это оставалось почему-то за пределами внимания. Да, видать, Эдюля зацепил-таки не слабенько. Наверняка утром будет фингал под глазом.

— Это так… случайность, — уклончиво буркнул он и поспешил переключить разговор — Я ведь посоветоваться пришел — насчет этого Андрюши.

— А, да-да! Как, говоришь, фамилия его матери?

— Молчанова. Екатерина Молчанова.

— Запишем для верности, — Гомбоич достал из бокового кармана пижамы толстенькую записную книжку, из нагрудного — очки, надел их и сразу стал похож на степенного сельского учителя, приступающего к опросу своих учеников.

— Вы уж извините, — пробормотал Валентин. — Почему? Это моя обязанность, я ведь депутат поселкового Совета. Разве забыл?

— Не сообразил как-то.

— Ай-яй-яй, а еще инженер! — Гомбоич принялся записывать. — Так, Молчанова Екатерина, работница Кавоктинской партии… Да, надо, чтобы она работала здесь, на базе.

Валентин вспомнил про развеселых приятелей Андрюшиной мамы, отлично знающих дорогу к ее дому, и им овладело некоторое сомнение.

— Так-то оно так, — протянул он, — но…

— Что? — вопросительно поглядел Гомбоич.

— Да нет, ничего…

Гомбоич истолковал это по-своему и поспешил успокоить:

— Это не сейчас, нет. Понимаю, нельзя оставлять партию без таборщицы. После полевого сезона — дело другое. А пока что если б вы с Субботиным помогли ей… э-э… с некоторым дополнительным заработком, а? Какие-нибудь подсобные работы, можно? Что-нибудь по ее силам…

— Да уж, наверно, шурфы копать ее не поставим, — сумрачно пошутил Валентин.

— А кто вас знает! — в тон ему отозвался хозяин.

— Найдем возможность, — пообещал Валентин.

— Найдите, найдите, — Гомбоич засмеялся и объяснил недоуменно поглядевшему Валентину — Один умный человек сказал: кто не хочет делать — находит причину, кто хочет — находит возможность.

— Так оно и есть, — Валентин поднялся. — Пожалуй, я пойду, Гомбоич, а то уж поздно.

— Слушай, переночуй у нас, а? В общежитии ведь ремонт.

— Спасибо, мы уже устроились.

— Ты не один? Кто с тобой?

— Геолог из Москвы и студентка. Едут в нашу партию.

— Понятно.

Выйдя вслед за Валентином на крыльцо, Гомбоич зябко передернул плечами, глянул на небо.

— Смотри, как много звезд. Ясная ночь, поэтому холодновато.

Валентин вдруг желчно хмыкнул:

— В общем-то бесполезно это!

— Э-э… ты о чем? — удивился Гомбоич.

— Да я про Андрюшу, — с досадой пояснил Валентин. — Ну ладно, станет Молчанова работать здесь, а что от того Андрюше? Все равно ведь — как был в доме кавардак, так и будет.

— Кавардак? Какой кавардак?

— Ну, к ней мужчины приходят, гулянки устраивают. Разговоры у них всякие…

— А! — Гомбоич чуть подумал. — Слушай, надо его в детсад устроить, правильно? Мы поможем.

Валентин в сердцах помотал головой.

— Ч-черт, не то все это, не то! Работа, садик… а в доме-то все равно неблагополучно! Эта Молчанова — непутевая она какая-то. Вроде и добрая, и веселая, а какая-то безалаберная, что ли. И еще ребенком обзавелась!

— Ну, на это разрешения ни у кого не спрашивают, — развел руками Гомбоич. — Слушай, ты чего хочешь, а? Чтобы мы ей мужа нашли, хорошего, непьющего человека, да? Мы это не можем. Это не в наших силах.

Честно говоря, Валентин и сам не понимал толком, чего добивается. В действиях и в мыслях привыкший к трезвой ясности, на сей раз он вломился к человеку по смутному, внезапно накатившему «вдохновению», можно сказать, безотчетно. И теперь не мог не злиться на себя за этот непродуманный поступок.

— Не знаю, — буркнул Валентин, и тут его вдруг прорвало — Я вижу одно: мальчишке нужна помощь! — горячась, бросал он. — Садик! Работа! Это все единовременное пособие! А нужно что-то постоянное, понимаете?

— Очень понимаю, — спокойно и даже добродушно отвечал Гомбоич. — Постоянное, да. Это называется воспитание. Тогда тебе придется жениться на ней, а? А мальчика усыновить.

— Эх, да поймите ж вы! — окончательно вскипел Валентин и понесся жарко и бессвязно. — Я не шучу! Зачем бы я пришел к вам?.. «Усыновить!» А что? Я бы мог, точно говорю!. Главное, есть в нем какая-то божья искра, в Андрюше этом, вот что жалко! Вы говорите, воспитание. Очень хорошо! Я вот вспоминаю своих начальников партий, у которых работал в студенчестве. Булин Владимир Петрович, Кузнецов, Верник, Чинакаев… Настоящие полевики! Бывает, вдруг поймаешь себя: вот тут я поступил, как тот-то или тот-то. Или сказал, как тот-то или тот-то. А наверно, никто ж из них не думал: дай-ка, мол, повоспитываю этого парня… Ладно, пусть по-вашему: воспитание. А как? Вот у себя в партии — тут я знаю. Думаете, мне одной геологией приходится заниматься? Если бы! В позапрошлом сезоне был случай. Сидим мы с Василий Палычем в отряде, работаем, вдруг — выстрел! Сквозь верх палатки — шась! — заряд дроби. Выскакиваю. Рядом другая палатка — она тоже пробита по верху. Еще дальше третья, у нее в боку вот такая дырища — дробь прошла кучно. Я туда. А там два охламона, горняки наши. Один сидит матерится, другой лежит на спальном мешке, лыбится, в руках ружье. В чем дело? Оказывается, баловались, придурки. Вижу — поддатые. Который с ружьем, тот вообще пьяный, глаза дурные. Я, конечно, ружье отобрал. И так хотелось набить морду, но… Но главное не в этом: откуда среди тайги водка? Насилу добились, что пили брагу. А я еще раньше Василь Палычу говорил: что-то наша повариха постоянно ходит вроде как под трахом, надо бы проверить, что она там у себя в палатке химичит. Что ты, отвечает, женщина в годах, и палатка семейная, не имеем права. Ее муж у нас же взрывником работал, поддавалыцик еще тот… Так вот, сахара полно, дрожжей тоже, ну она и развернулась. Говорили, брага у нее выходила зверская… Прихлопнул я эту лавочку. Кардинально. Эта ведьма спрятала дрожжи — нету, мол, кончились. Думала, обойдется. Ну, я тогда взял и весь отрядный сахар шуранул в речку.

Гомбоич даже охнул:

— Ай-яй-яй, разве можно так!

— Только так! — с внезапным раздражением отвечал Валентин. — Или прикажете караулить эту бабу? Мне надо было выбрасываться на дальние участки, в многодневные маршруты… А она, конечно, обозлилась, стала творить разные мелкие пакости. В общем, промаялись мы с ней почти до конца сезона, пока в конце сентября только не прислали нам новую таборщицу. А та уезжала со своим мужем буквально с матюгами — до того нас возненавидела… Позже, уже здесь, выяснилось, что она нас здорово надула…

— Недостача?

— Да, мясные консервы, копченая колбаса, молоко сгущенное, масло, про сахар я уж не говорю. Покрывать пришлось нам, итээровцам… С тех пор я зарубил себе: геология геологией, но хозяйством, бытом в поле надо заниматься серьезно. Строгий порядок — тогда и людям будет хорошо.

— Ты уже сколько лет старший геолог? — спросил вдруг Гомбоич.

— Уже! — хмыкнул Валентин. — Еще — еще только третий год.

— Молодой ты… и уже руководитель производственного коллектива, — как бы размышляя вслух, сказал Гомбоич.

— Руководитель-то, положим, Субботин.

— Ну, у нас в экспедиции разница небольшая — что начальник, что старший геолог, разве не так? — И, не дожидаясь ответа, Бато Гомбоич задумчиво произнес — Слушай, Валентин, я давно хотел поговорить с тобой об одном деле… Да, об очень, очень важном деле…