Геологическая поэма

Она запнулась. Продолжая недоумевать, он выжидательно глядел на нее.

— В общем, — порозовев, заговорила она опять, — у них там ты смог бы, наверно, проверить эту свою… этот свой, ну, метод, что ли… Не веришь, да? А я почему-то уверена, вот честное слово!

— Нет, почему же… — медленно произнес Валентин. — А где это — там?

— У моего отца, — как бы досадуя на его бестолковость, отвечала Ася и тотчас добавила — Ты не думай, он очень поддерживает молодежь — я от многих слышала.

— М-да… А он кто у тебя, отец-то? Она отвела взгляд и буркнула:

— Начальник управления.

— Ясно, — сказал он, и вдруг ему стало смешно — совсем некстати вспомнился тот гулакочинский рыжий «сын» начальника управления с его мрачным шепотом: «Ша, в то время не шутили!»

— Ты чего? — обидчиво насторожилась Ася.

— Да я так, ничего, — Валентин мигом подавил смех и поспешно продолжил — Спасибо, конечно, но это невозможно. Тут много всяких причин, а кроме того… кроме того…

Он замялся. Черт возьми, оказывается, это невероятно трудно — произнести вслух очень простые слова: Асенька, если у меня что-то и получится, пусть это произойдет тут, а если постигнет неудача — то пусть тоже здесь, в родном краю.

Вместо всего этого он лишь пробормотал, имея в виду дождь:

— Проносит… Тут всегда так: моментом нанесло и моментом же протащило… Маршрут у нас, можно считать, закончен. — Он глянул на часы. — Слава богу, хоть сегодня наконец-то вернемся рано…

Ася вздохнула, после чего отчужденно замкнулась в себе. Ощущая неловкость, помалкивал и Валентин.

Дождь прекратился быстро и незаметно — его просто вдруг не стало. И вернулась тишина, но уже не та, оглохшая, что предваряла грозу, а другая — легкая, открытая для звуков. Впрочем, последним здесь, в высокогорье, почти неоткуда было взяться — ни деревьев тут, ни птиц, ни шумливых ручьев.

Возникнув, поползли по омраченным тенями склонам окрестных хребтов солнечные пятна, однако через короткое время вдруг станет ясно, что это обман зрения: ползут-то, наоборот, тени, ибо они преходящи, а над миром же по-прежнему, как и во все времена, безраздельно властвует солнце…

Вслед за Валентином Ася шагнула из укрытия. Остановилась, озираясь так, словно вот только теперь разглядела эти места.

— Где будем спускаться?

Приготовясь ответить, он повернул голову — и насторожился. Ася смотрела куда-то вдаль, и глаза ее были сужены — напряженно, с явным физическим усилием. Это же самое читалось и в окологлазничных мышцах, отчего лицо ее обретало почти страдальческое выражение. Мгновенно вспомнился вопрос Романа, отчего Ася щурится. Кажется, о чем-то таком заговаривал однажды и Василий Павлович.

— Где спускаться? — машинально переспросил Валентин. — А это безразлично. Лишь бы в сторону табора. — И, помолчав, спросил: — Слушай, у тебя глаза не болят?

Она покосилась на него и, чуть помедлив, поинтересовалась:

— У меня? С чего ты взял?

— Да так… — уклонился Валентин.

— Нет, не болят! — холодно бросила она и отвернулась.

«Опять не угодил…» — мысленно вздохнул Валентин. Он виновато помешкал, с преувеличенным тщаньем поправляя лямки рюкзака, затем против воли искательно взглянул на Асю — может, пойдем, мол, — и двинулся к загодя намеченному месту спуска.

Горный массив, на который занесло их сегодняшним маршрутом, стоял несколько особняком среди других горных сооружений района. Он выделялся не столько высотой, как причудливой конфигурацией, изрезанностью и крутизной склонов. По всему периметру в него вгрызались ледниковые цирки, разделенные скалистыми перемычками и отрогами, отчего на планшете массив выглядел коричневой кляксой с растопыренными во все стороны отростками. Каракатица — так окрестил его Василий Павлович. Сходно выразился и Роман: «Точняк амеба какая-то!» Однако безвестные парни, которые десятилетия три назад проводили здесь топографическую съемку, возможно, увидели в нем образ многолучевой звезды, ибо надпись на карте гласила: горный массив Аэлита. И Валентину вдруг пришло в голову, что в одном этом названии запечатлена целая эпоха: делает свои первые маршруты та молоденькая девушка, которой суждено стать его матерью… все еще остается литературной новинкой знаменитый фантастический роман Алексея Толстого… кажется, только вчера еще был жив Циолковский… челюскинцы, папанинцы… и дерзкий клич: «Комсомол, на самолет!»… Да, те топографы были людьми окрыленной души…

Место, выбранное Валентином для спуска, представляло собой довольно узкую и крутую щель в склоне одного из отрогов массива. Альпинист назвал бы ее кулуаром, однако в Сибири все подобное обобщенно именуется распадками. Отсюда до табора километров пять по прямой — вниз, затем пересечь загроможденную россыпями долинку, подняться на хребет, пройти по его гребню, а дальше — небольшое плато, с которого можно спуститься прямо к лагерю. Кроме того, именно с этой точки открывался наилучший вид на пик Ай-Ультан — господствующую вершину района работ. Ася уже давно хотела сфотографировать его под максимально эффектным ракурсом. И вот теперь ее желание сбылось.

Пока она, восторженно ахая, изводила пленку, Валентин стоял, не мудрствуя лукаво отдавшись чувству прекрасного. А оно было действительно прекрасно, это творение природы, — почти правильная пирамида, массивная и в то же время удивительно легкая, соразмерная во всех частях, с изящными изломами чеканных контуров. Узкий треугольник его западной грани был красноватым в свете клонящегося к закату солнца, все остальное — сизое, почти голубое; неровное от осыпей подножье вечерними лучами пятнисто позолочено по синему. «Ай-Ультан. Красивое название. Вероятно, эвенкийское, — думал Валентин. — Черт, до сих пор не удосужился узнать, что оно означает…» Ему вдруг вспомнилась показанная в его студенческие годы в Иркутске выставка картин Рокуэлла Кента. Титанические льды Гренландии, горы и леса субарктической Америки, иллюстрации к «Моби Дику»… И помнится, была среди них картина «Гора Ассинибойн» — вот такое же надмирное геометрическое тело, в неподкупном совершенстве которого чудится взыскующий вопрос небес о прожитом и содеянном…

Ничего не скажешь, он был великолепен, пик Ай-Ультан. Валентин почти с сожалением оторвал от него взор, чтобы начать осматривать распадок, по которому предстояло спускаться. И сразу подумал, что конечно же никакой это не распадок, — подобная штука в альпинизме именуется кулуаром. Альпинисты правы. В сущности, это и был коридор, извилистый, с отвесными стенами. Дно крутое, щебнистое, а местами его и вовсе нет — вместо него скосы и острые углы выпирающих глыбин. Так тянется метров двадцать, а дальше — явный уступ, поскольку дно разом исчезает и появляется снова уже далеко внизу, где-то возле самого подножья. Валентину множество раз доводилось пробираться через места куда похуже этого, однако сейчас его вдруг охватило какое-то сомнение. Смутно припомнилось — читал где-то, когда-то, — что в альпинизме вроде бы есть правило, не рекомендующее соваться в кулуар, если он четко не просматривается до самого низа. Но во-первых, помнилось ему это именно смутно. Во-вторых же, что здесь, в самом-то деле, — столь излюбленный Романом Памир, что ли? И вообще, говоря по совести, если следовать скрупулезно всем этим правилам и запретам, много ли наработаешь? Альпинистам, тем хорошо — производственный план на них не давит!..

Ася наконец-то убрала свой фотоаппарат, подошла и стала рядом. Вид у нее был не столь хмурый.

— Что, спускаемся? — вопросительно посмотрел на нее Валентин.

Она кивнула, вглядываясь в глубину кулуара, и при этом глаза у нее опять напряженно сузились.

— Тогда ты стой пока здесь, — распорядился он, — а я спущусь вон до того уступа, видишь? — Сделав шаг обернулся и предупредил — После дождя лишайник скользкий, так что ты осторожней!

Она отвечала рассеянным кивком.

Собственно, еще никакой сложности не было — требовалась одна лишь элементарная осторожность. С горами шутки плохи — Валентин и не собирался шутить. Он двинулся со всей аккуратностью и вниманием. Сразу же стало ясно, что под щебенкой — почти гладкая плита. Опора в высшей степени предательская. Это заставило его резко взять влево и спускаться, держась вплотную к стене, где при необходимости можно было подстраховаться. Потом щебень кончился, но зато обнажились перекошенные поверхности кое-как состыкованных глыб. Их густо покрывали слизистые лоскуты лишайника, зеленовато-коричневые, со словно бы обугленными омертвевшими краями. Путь вдоль стены по-прежнему оставался наиболее надежным вариантом.