Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 19 из 51

— В следующую, десятую, луну состоится церемония Первого вкушения государем риса нового урожая под названием Дайдзёэ. С моей стороны там должна быть представлена придворная дама — одна из моих дочерей. После того, как церемония закончится, я смогу поехать с тобой.

Девушка эта отношения ко мне не имела, поэтому я тайком от Канэиэ отправилась в путешествие. Так как этот день, согласно гаданию, не был признан благоприятным, мы лишь выехали из ворот и остановились в районе храма Хосёдзи[44], а с рассветом пустились дальше. Примерно в полдень, в час Лошади[45], мы достигли поместья Удзи и остановились там.

Я огляделась. В просветах между деревьями искрилась поверхность реки, и это создавало очень трогательное впечатление. Я подумала, что здесь очень покойно и хорошо, что людей со мной отправилось немного: я выехала без подготовки. Если бы здесь кроме меня был еще кто-нибудь, насколько было бы тогда шумнее!

Я велела развернуть экипаж, вынести из него занавеси, выйти и сойти на землю только сыну, — он ехал, сидя в глубине экипажа, — и когда я подняла на окнах шторы и выглянула наружу, то увидела, что реку перегораживала рыболовецкая плотина. Множества лодок, сновавших во все стороны, отсюда видно не было, так что все вокруг было исполнено очарования. Когда я посмотрела на сопровождающих, то увидела, что утомившиеся в дороге слуги, как некую драгоценность, срывают захудалые с виду мандарины и груши и уплетают их. Это выглядело трогательно.

Подкрепившись закуской из коробочек вариго, мы погрузили экипаж на паром, переправились на другой берег и продолжали двигаться мимо пруда Ниэно, вдоль реки Идзуми. Водоплавающих птиц я принимала как-то близко к сердцу, они очаровывали и умиляли меня. Может быть, оттого, что мы выехали путешествовать тайком, все по дороге трогало меня до слез. Вот мы и переправились через реку Идзуми.

На ночлег остановились в местности под названием монастырь Хасидэра[46]. Часов в шесть вечера — в час Птицы — мы сошли на землю и расположились отдыхать, но прежде всего из того строения, которое мы определили как кухню, нам вынесли нарезанную редьку и овощной салат, приправленный апельсиновым соком. Удивительное впечатление от всего этого забывается с трудом, так полно оно своеобразным ароматом путешествия.

Когда рассвело, мы опять переправились через реку, и когда во время переправы я увидела дома, сплошь обнесенные заборами, то подумала, что они из какого-то — не помню точно какого — романа, и тогда меня опять охватило очарование. В этот день мы опять остановились в строении напоминающем храм, а назавтра — в местности под названием Цубаити. Наутро, при свежевыпавшем инее, сверкающем белизной, я увидела, как торопливо шагают паломники. Ноги их обернуты куском полотна. Люди прибывают в храм или возвращаются из него. В помещении, которое мне отвели, шторы были подняты, и, пока для меня кипятили воду, я смотрела наружу. Паломники виднелись повсюду, и каждый из них был погружен в себя.

Несколько времени спустя ко мне пришел человек с письмом. Остановившись на расстоянии, он промолвил:

— Письмо для госпожи.

Я посмотрела и прочла: «Вчера и сегодня я очень озабочен мыслью, не случилось ли чего у тебя. Как тебе понравилось путешествовать с малым числом сопровождающих? Останешься ли ты на затворничество в храме, как говорила прежде, дня на три? Когда услышу, что ты должна возвращаться, я хотя бы встречу тебя».

В ответ я написала ему: «Я спокойно доехала до местности под названием Цубаити. Думаю отсюда углубиться еще больше, поэтому не могу дать тебе знать о дне моего возвращения».

Однако посыльный вернулся лишь после того, как услышал, что моя прислуга определила: «Затвориться здесь еще на три дня — ничего в этом хорошего нет».

Отправившись в путь, мы удалялись от дома все дальше, и дорога постепенно создавала ощущение, что мы углубляемся в горы. Я была совершенно очарована шумом воды. Криптомерии вздымались в небо, пестрели листья деревьев. Вода бежала, разбиваясь о камни и делясь на многие потоки. Когда я видела, как все это пронизывают лучи вечернего солнца, я не могла удержать слезы.

Дорога здесь не была особенно красивой. Багряных листьев на кленах еще не было, цветы уже все завяли, виднелись только метелки травы сусуки. Здесь все казалось близким сердцу, поэтому я подняла в экипаже верхние шторы, опустила нижние и все смотрела и смотрела — и вдруг заметила, что дорожные одежды на мне кажутся совершенно выцветшими. Я достала сшитый из тонкого слабо окрашенного полотна мо и обратила внимание, что, в отличие от его пояса, по цвету он совпадает с выгоревшими на солнце прелыми листьями, и это снова вызывало чувство умиления.

Очень грустный вид был у нищих, сидевших со своими плошками и горшками в руках. Когда я въезжала в ворота храма, то оказалась совсем близко к этой черни.

Вечером, когда мне не спалось и не было никаких особенных занятий, я погрузилась в слух и услышала, как громко молился один незрячий; не думая, вероятно, что кто-нибудь его услышит, он не говорил ни о чем необыкновенном, но — только о том, что накопилось на душе. На меня это произвело такое впечатление, что после этого я могла только проливать слезы.

Я думала, что немного побуду здесь, но как только рассвело, мы шумно выехали из ворот храма. Возвращение тоже было предпринято тайком, но и здесь и там владельцы поместий стали приглашать меня к себе в гости, так что путь назад сделался беспокойным. Я считала, что на третий день пути должна прибыть в столицу, но стало очень темно и пришлось остановиться в местности Кудзэномиякэ в провинции Ямасиро.



Место было очень убогое, и, едва наступила ночь, я стала ждать рассвета. Мы выехали еще затемно, и тут нас нагнал верховой, одетый в темный плащ. Довольно далеко от меня он спешился и, прежде всего, преклонил колени. Я взглянула — это был телохранитель Канэиэ.

— В чем дело? — спросила я, и тогда он отвечал:

— Вчера вечером, около часа Птицы, хозяин изволил прибыть в поместье Удзи и распорядиться: «Поезжайте к госпоже и пришлите ее сюда!»

Погонщики быков, шедшие впереди, принялись всячески понукать быков.

Когда мы приблизились к реке Удзи, поднялся туман, из-за которого не видно стало дороги, и у меня на душе сделалось тревожно. Быков выпрягли, и оглобли у экипажа опустили, стали готовиться к переправе, и тогда послышалось множество громких голосов:

— Подними оглобли у экипажа, положи их концы на берег!

В тумане виднелась обычная рыболовецкая плотина. Было не сказать, как удивительно. Оказалось, что сам Канэиэ стоит на противоположном берегу. Я написала ему стихотворение и отправила впереди себя.

Когда лодка, с которой оно было послано, вернулась к нашему берегу, мне передали его ответ:

Пока я читала эти стихи, экипаж погрузили на паром и с громкими восклицаниями стали переправляться. Было не очень удобно, но и отпрыски довольно высокопоставленных семейств и какой-то чиновник ранга дзё-но-кими теснились между оглоблями, короткими слегами на заднике экипажа. Едва пробились лучи солнца, как мало-помалу туман растаял. Стало видно, что на том берегу выстроились в ряд племянник Канэиэ, офицер дворцовой гвардии и другие люди. Канэиэ стоял среди них, одетый для путешествия в охотничье платье. Паром пристал к берегу в высоком месте, так что мы поднялись на сушу с некоторым усилием. Экипаж вкатили за оглобли, по настилу из досок.

44

Храм Хосёдзи — буддийский храм на юго-востоке старого Киото. До наших дней не сохранился.

45

Час Лошади — время суток от 12 до 14 часов.

46

Монастырь Хасидэра — здесь: буддийский монастырь школы сингон в г. Удзи, к востоку от Киото.