Страница 122 из 169
Улица была широкой, тенистой и безлюдной. С обеих ее сторон на тротуаре росли большие старые деревья. Заложив руки за спину и поглядывая с опаской вверх (кто-то мне говорил, что в Индии лучше не ходить под деревьями — оттуда может спикировать на тебя какая-нибудь насекомообразная пакость и укусить), я медленно прогуливался вдоль улицы. Вдруг что-то шмякнулось мне на левый ботинок. Какая-то белая масса, напоминающая тесто. Я с подозрением посмотрел на крону дерева — может быть, птица совершила свой туалет?..
Но тут слева от меня возник человек. Это был индиец с ящиком для чистки обуви. Оказывается, подкравшись ко мне сзади, он ловко плеснул на мой левый ботинок белую пасту, чтобы предложить мне свои услуги. Я хотел рассердиться, но потом рассмеялся и поставил ногу на его ящик. Чего только не придумают бедняки, чтобы заработать лишнюю рупию! Чистильщик ловко расправился с моими ботинками, и я полез за портмоне, чтобы расплатиться. Неожиданно индиец как-то странно посмотрел на меня и сделал левой рукой жест, привлекший мое внимание. Это был пароль, о котором предупреждал вчера Куртье. Пальцами левой руки я изобразил необходимый отзыв. Когда я протянул чистильщику деньги, он умудрился взять их так, что в моей руке оказался маленький, туго свернутый бумажный комочек. В бумажке содержались нужные мне сведения. Я медленно пошел дальше, сняв через некоторое время с лацкана пиджака небольшой голубой значок, по которому чистильщик определил, кто я такой. Еще через некоторое время я развернул бумажный комок, на котором было написано место встречи, время и пароль. Город, в котором я должен был получить материалы для Куртье, назывался Катманду.
Вечер я провел у Робера Креанжа. Небольшой двухэтажный домик находился в центре зеленой лужайки, по краям которой росли невысокие деревья. Жена и дети Робера улетели на две недели в Париж, слуг (повара, садовника и ночного сторожа) он отпустил, и мы блаженствовали вдвоем за столиком на лужайке, попивая джин с тоником и закусывая чем бог послал... из ближайшего китайского ресторанчика. «Бог послал» в основном креветки, правда довольно вкусно приготовленные, и еще разные дары моря.
Мы вспоминали студенческие годы и нашу дружную компанию — четверых мушкетеров, как нас часто называли в университетском городке под Парижем в общежитии «Дом Соединенных Штатов». Атосом у нас был, бесспорно, Питер Спарк — американец из Массачусетса, весьма гордившийся тем, что он родился в Бостоне от родителей, также родившихся в Бостоне. Семейные хроники Спарков особенно подчеркивали тот факт, что одна из родственниц по отцовской линии происходила от англичанина, прибывшего в Северную Америку в 1620 году на знаменитом корабле «Мейфлауэр». Как известно, именно эта группа английских пуритан, или, как их еще зовут, отцов-пилигримов, основала Новый Плимут, с которого и начались колонии Новой Англии. Если не считать родства с «Мейфлауэр», других сколь-нибудь видимых недостатков у Питера, пожалуй, не замечалось. Это был высокий блондин, великолепный образчик того самого североамериканского янки, которого терпеть не могут в южных штатах. У южан, как известно, свои взгляды на экстерьер.
В обыденной жизни Питер был открытым, дружелюбным парнем, щепетильно порядочным во всем, что касалось данных им обещаний. В общежитии шутили, что слово Питера надежней, чем номерной счет в швейцарском банке. Наш Атос изучал физику и подолгу пропадал в лабораториях. Он увлекался какими-то новомодными теориями и пытался найти им подтверждение, ставя многочисленные эксперименты.
Арамисом в нашей компании, несомненно, был Анри Фалле, именуемый порой своими недоброжелателями «французский англичанин»: мать Анри была урожденной леди Ден-Норант. У Анри было симпатичное лукавое лицо, тонкая талия и густая черная шевелюра, которую он, впрочем, коротко подстригал. Из нашей компании Анри больше всех бегал за девушками и часто бранил судьбу за то, что она поселила нас в «Доме Соединенных Штатов». Надо заметить, что в те времена «Дом Соединенных Штатов» отличался нравственной строгостью и не шел ни в какое сравнение с несколькими десятками национальных домов-общежитий, расположенных в парке парижского университетского городка. У меня не раз мелькала мысль, что основали американский дом прямые потомки пуритан, которые поплыли в Америку на «Мейфлауэре». Достаточно сказать, что наше старомодное здание было разделено на две половины: правую — женскую и левую — мужскую. Внизу находился общий холл и несколько комнатушек без дверей, где можно было принимать гостей или встречаться с лицами, проживавшими на другой половине дома. О том, чтобы попасть студенту на половину студенток или наоборот, не могло быть и речи. Это помогало нам в какой-то степени не отвлекаться от учебы, но в то же время создавало атмосферу монастыря, которая сильно не нравилась нашему Анри.
Анри был человеком весьма разносторонним. Как и Питер, он изучал физику, но умудрялся быть довольно сведущим в вопросах литературы, музыки, искусства. И прекрасного пола. Влюблялся он часто, легко сходился с предметом своей страсти и так же легко умел расставаться с ним. Девушки «а него почему-то не обижались. Возможно, быстро понимали, что этот беззаботный симпатичный парень просто не создан для серьезной семейной жизни.
Невзирая на любвеобильность, Анри был способным физиком, он умел находить неожиданные, оригинальные решения сложных проблем. За это его очень ценили и прочили ему большую будущность в науке. Интересно, что жизненного прототипа Арамиса из «Трех мушкетеров» тоже звали Анри...
Портоса среди нас не было, но Робер Креанж был к этому имени все же ближе, чем я. Этот крупный, провинциального вида парень олицетворял собой надежность, обстоятельность и упорство в достижении цели. В отличие от героя Дюма он отнюдь не был хвастуном и не любил красиво одеваться. Зато у него, как и у Портоса, были ясные жизненные идеалы, и если литературный персонаж твердо стремился к сундуку герцогини-вдовушки, то Робер, в соответствии с духом времени, мечтал о кабинете юрисконсульта в большой многонациональной компании. Он и учился на юридическом, одновременно уделяя много времени экономическим наукам. Девицами он не интересовался.
Робер был самым целеустремленным из нашей четверки. Он вырос в маленьком провинциальном городке в центре Франции и не мог обмануть надежд своей многочисленной родни, видевшей в нем будущего генерального директора солидной фирмы. Кроме того, он твердо решил объехать весь мир. Кабинет юрисконсульта представлялся ему первой ступенькой своей лестницы жизни. Положение, занимаемое им в Дели, свидетельствовало, что он уверенно продвигался по этой лестнице.
Итак, на мою долю оставалась роль д'Артаньяна. Не знаю, насколько я подходил для этого, но с гасконцем меня объединяло, возможно, одно качество — изобретательность, умение выпутываться из сложных ситуаций.
Несмотря на разность характеров и темпераментов, наша четверка крепко дружила, и трое всегда приходили на помощь тому, кто оказался в трудном положении.
— У меня недавно в гостях был Питер, — прервал мои воспоминания Робер. — Он приезжал сюда по делам своей фирмы «Грейт пасифик энд атлантик ойл» и вел переговоры с компанией, которую я представляю.
— Интересно посмотреть, каким он стал!
— Еще как интересно, — усмехнулся Робер. — Только не это.
Неожиданно он встал, вошел в дом и вскоре вернулся, неся в руках небольшой блестящий стереомагнитофон-радиоприемник «Санио», из которого лилась нежная восточная музыка. Поставив магнитофон на наш стол, Робер продолжил беседу, сильно понизив голос:
— Питер прилетал не столько по делам своей фирмы — это был предлог, — сколько для того, чтобы встретиться со мной. Меня же он просил немедленно связаться с тобой. Если бы ты так неожиданно не прилетел в Дели, я через несколько дней был бы в Париже: официально — чтобы присоединиться к своей семье, а на самом деле — чтобы найти тебя.
Робер снова встал, вроде бы для того, чтобы размяться. Он походил по лужайке, внимательно осматривая изгородь, окружавшую участок. Музыка из магнитофона продолжала звучать. Вернувшись к столу, Робер тихо продолжал: