Лабиринт миров

Его огромное тело, издав какой-то костяной скрип, метнулось вверх, и через мгновение Лосев почувствовал, что его рука, сжимавшая нож, оказалась зажата в костяных щипцах.

Резкая боль пронзила тело. Клешня выворачивала ему кисть, хрустнули сухожилия, и Лосев вскрикнул от непереносимой боли. Одновременно с этим вторая клешня потянулась к ножу и вырвала его из ослабевшей руки Лосева.

Немедленно сверкнула вспышка, похожая на разряд небольшой шаровой молнии, клешня разлетелась вдребезги, а нож снова оказался в израненной руке Лосева. Теперь рука была свободна и ничто не мешало ему закончить поединок.

Он знал, что для этого достаточно всего лишь разжать пальцы, нож сам найдет свою цель. Но вместо этого, загнав внутрь свою боль, он произнес хриплым, незнакомым голосом:

— Уходи, пока я не передумал. Этот нож нельзя отнять у меня силой.

Лицо монстра дернулось, как от удара. Хватка костяных лап, сжимавших тело Лосева, ослабела. Тоскливый вой разорвал тишину парка, и, словно побитый пес, чудище медленно ретировалось обратно в заросли. Лосев остался один на дорожке, сжимая покалеченную руку.

— Тебе ведь хотелось, чтобы я ударил… Вот только зачем?

Никто ему не ответил. И, превозмогая боль, Лосев медленно побрел к корпусу гостиницы.

Портье проводил его удивленным взглядом, но ничего не сказал. Видимо, в этой гостинице привыкли видеть постояльцев, возвращавшихся с прогулки в разорванной и перепачканной глиной одежде.

Мединфор из его универсального набора сообщил, что сухожилие не разорвано. Это было банальное растяжение, с которым автомат вполне мог справиться самостоятельно. Боль исчезла с самого начала процедуры. Лосев прилег на диван и не заметил, как провалился в тяжелый сон без сновидений.

Проснулся он также неожиданно, как заснул, и, взглянув на часы, понял, что проспал всего часа три. Было два часа ночи.

В прихожей он обнаружил небольшой кожаный чемоданчик, который доставили сюда, пока он спал. Внутри оказались верительные грамоты посла, подписанные президентом, и традиционная голубая перевязь.

Поддавшись ребяческому порыву, Лосев решил посмотреть в зеркале, как будет выглядеть в этой почетной перевязи, которой удостаивали лишь лучших дипломатов Федерации.

В зеркале появилась его небритая физиономия и рваная куртка, украшенная расшитой золотом голубой лентой.

Боль в руке совершенно прошла, хотя кисть двигалась еще с трудом. Лосев помассировал ее, скорчил сам себе гримасу, будучи не в силах справиться с разочарованием, оттого что попытка переговоров так и не удалась.

Он совсем уже собрался отойти от зеркала, когда стекло с его отражением исчезло.

Теперь в старинной деревянной раме переливалась всеми цветами радуги голубоватая светящаяся пленка. Ее появление было неожиданным, и Лосев не сразу понял, что стоит перед переходом.

Приглашение к переговорам все-таки поступило.

Он раздумывал около минуты, хотя решение принял мгновенно. Его смущало лишь то, что он не успел подготовиться и выглядел не должным образом. Но главное было, конечно, не в этом.

Не хотелось ему снова уходить с Земли. Нехорошее предчувствие давило на виски. Но он знал, что, если немедленно не воспользуется приглашением, переход может исчезнуть, а следующего придется ждать неизвестно сколько. Год, два или всю жизнь.

Бывают мгновения, которые, как курьерский поезд, на минуту замедляют свой бег на транзитной станции, и если ты не успел вскочить на подножку, можно опоздать навсегда.

Лосев шагнул в переход. В лицо пахнуло знакомым теплом, острый запах озона ударил в ноздри. Вечность, превращенная в мгновение, осталась позади, и он уже стоял посреди знакомого зала, перед столом, покрытым зеленым сукном. Но пингвиноидов за ним теперь не было. За ним сидела Ксения. Неподвижная, словно окаменевшая. Рядом с ней едва возвышалась над столом знакомая рожица Масека. Были здесь и другие люди и существа, встретившиеся ему на долгом пути через альфа-миры.

Все они казались неподвижными статуями, за исключением одного, незнакомого ему человека.

И вдруг Лосев как-то неожиданно, сразу, понял, что должна означать эта застывшая картина, и сказал в пустоту, ни к кому персонально не обращаясь:

— Я не уничтожу их миров, если мы сумеем договориться! Не давите на меня!

И тогда образы сидящих за столом существ заколыхались, превращаясь в легкую дымку, и исчезли. Остался лишь один незнакомец, лицо которого слегка светилось и было почти прозрачным.

— Кто ты? — спросил Лосев и сразу же получил ясный и четкий ответ, хотя звук исходил, как ему показалось, не из самого существа, а откуда-то сбоку.

— Я Егоров. Разве ты не видел моей фотографии в отчете?

— Не очень-то ты на нее похож.

— Это правда. Здесь мой облик слегка изменился. Но не будем терять времени. Ты подготовил условия соглашения?

— Условия? Какие могут быть условия! Он должен оставить Землю в покое, мало ему других планет?

— Это невозможно. Гифрон навсегда остается там, где прорастает его спора.

— Но тогда о переговорах не может быть и речи!

— Нельзя сгоряча решать судьбу целой планеты. Можно договориться о зонах влияния. Распределить их так, чтобы не мешать друг другу. Гифрона устроит глубинная, подземная часть планеты, которая не нужна людям. А взамен вы получите немало.

Возможность пользоваться созданными им пространственными межзвездными переходами, возможность торговать и обмениваться информацией со многими цивилизациями. В результате человечество ждет невиданный ранее технологический прогресс.

— В принципе это могло бы произойти, если он полностью откажется от вмешательства в наши дела и судьбы и перестанет пичкать нас своим голубым наркотиком!

— Думаю, на это он тоже не согласится. Люди представляют для него своеобразную загадку, и он ни за что не откажется от своей новой игрушки. Здесь возможен договор только на морально-этической основе.

— Зачем играть словами? О какой морали идет речь?

— О строгой добровольности в использовании наркотика. Никаких запретов, и никакого принуждения.

— На это мы не можем согласиться. «Добровольность» очень расплывчатое понятие. «Феникс», с которым вы боролись, когда…

Лосев остановился, пытаясь подобрать нужное слово, и Егорову пришлось выручить его:

— Когда я был в вашем мире. На Зидре. Да, я помню эту фирму.

— Так вот, она существует до сих пор и предлагала мне поставлять синие грибочки из зоны. Если это будет выгодно, найдутся психологи и специалисты, которые завербуют для них целую армию «добровольцев».

— Тут ты абсолютно прав. Но, мне кажется, есть простой выход. Можно сделать так, чтобы наркотик разрушался в течение нескольких минут, после того как гриб срезан.

— Это уже было на Зидре… Колония перестала существовать.

— Ну, во-первых, срок хранения там был более длительный. А множество мест, в которых могла орудовать эта фирма, трудно было контролировать властям. На Земле останется одно-единственное место, где будут расти голубые грибы.

— Зачем они вам нужны? Зачем создавать все новые и новые альфа-миры?

— Хороший вопрос. Я так и не нашел на него ответа. Возможно, это главная программа, заложенная в Гифрона создателями изначально. В конце концов, он был задуман как робот. Невероятно могущественный, но все-таки робот. Уже потом, обретя собственный разум и волю, он стал Гифроном, но что-то от робота все же осталось.

— Ты говоришь так, словно не являешься его представителем.

— Да нет, я посредник, конечно, но весьма своеобразный. Мне удалось сохранить свой разум и волю. Он знает каждую мою мысль, но не может их направлять так, как ему бы хотелось.

Это одна из причин, почему его заинтересовали люди. Среди нас встречаются весьма любопытные экземпляры. Ему не всегда удается переставлять сделанных из них оловянных солдатиков по собственному желанию. Например, он очень хотел навязать вам в качестве посредника для переговоров стрелочника — не получилось. И не потому, что вы его уничтожили.