Под крышами Парижа

Я буквально вылетаю из дому. И вовремя — если бы я оттуда не убрался, то определенно кого-нибудь убил. Меня так колотит, что на улице приходится затормозить и прислониться к забору. Такое чувство, будто я только что вырвался из чего-то жуткого и кровавого, из какого-то кошмара…

— Месье! Месье! — Шлюха последовала моему примеру. Она отчаянно хватается за мою руку. — Я швырнула деньги ему в лицо, этой грязной старой свинье! — Видит, что я тянусь к карману, и поспешно добавляет: — Нет-нет, не нужно…

Тащу ее за забор, там что-то вроде дровяного склада. Шлюха наваливается на меня, задирает платье, оголяя зад и приглашая порезвиться на ее лужайке. Девка так возбудилась, что сок растекся едва ли не до колен. Впрочем, такие дали меня не интересуют… пещера раскрывается… она выхватывает мой член…

Мы валимся на какие-то доски, мокрые и необструганные, и ей наверняка придется провести остаток вечера, выковыривая из задницы занозы, но сейчас это не имеет значения — ради ебли она, если бы пришлось, легла и на гвозди. Раскидывает ноги, упирается каблуками в щель между досками и, приподнявшись, задирает подол до пояса. — Месье… месье…

Если бы ты знала, моя расчудесная блядь, как я благодарен тебе за этот вечер.

Втыкаю прямо в кусты. Мозгов у лысого никаких, но дай волю — и он сам о себе позаботится. Так или иначе у него получается — проскальзывает через заросли и с налету упирается в прямую кишку.

Из шлюхи течет, как при наводнении. Поток уже не остановить; можно затыкать дырку полотенцами, пихать между ног одеяла и матрасы — он вырвется и смоет вас. Я чувствую себя мальчишкой перед рухнувшей плотиной, у которого на вооружении ничего, кроме пальца. Но я остановлю течь, забью пробоину шлангом.

Как оно было? Вот что ей хочется знать, вот о чем она меня спрашивает. Черт, мой воин уже стучится в ворота, а у нее из головы не выходит Та голая, как колено, пизденка. Никак не может забыть, как она растягивалась и смыкалась, как голенькое тельце терлось о меня… ах, мне бы следовало посмотреть на все со стороны! Но что я чувствовал? На что это похоже?

И что я испытал, когда та мерзкая, отвратительная сучка приняла в рот, в этот размалеванный детский ротик, и начала сосать? Какая нехорошая, гадкая, испорченная девчонка! В ее годы о таких вещах и знать-то не положено! И так далее. Однако не приподняться ли мне немного, чтобы жеребчику было легче попасть в стойло… О месье!

Между этими ногами прошла маршем целая армия, бесчисленная армия безымянных и полузабытых. Но этот вечер запомнится ей надолго. Такое событие, когда отдаются ни за что, забыть нелегко. Я проталкиваю член в раскрывшуюся раковину, и девица, ухватившись за пиджак, тянет меня на себя. Сейчас она уже не шлюха, не блядь, а всего лишь зудящая пизда.

Зуд пройдет. Я избавлю тебя от него, отчешу так, что ты забудешь о тех, других, что были до меня. С кем ты была сегодня? Кто тебя имел? Для тебя это важно? Ты их помнишь? Через день или неделю они присоединятся к тем другим, что прошли раньше. А я нет — такое не забывается. Мой хуй в тебе, и там он пребудет, даже когда меня уже не станет. Я оставлю нечто такое, что ты не забудешь никогда, я одарю тебя радостью, наполню твое чрево неостывающим жаром. Ты ждешь мой дар, ты лежишь подо мной, напрягая бедра, готовая принять его, и твой блядский ротик шепчет слова, которые ты шептала тысячи раз тысячам других мужчин. Не важно. До меня у тебя не было никого, и после меня тоже никого не будет. Не твоя вина, что все хвалы возданы, что других, незаезженных слов для выражения чувств больше нет — достаточно и того, что ты испытываешь.

Я околачиваю ее бедра своим шлангом, выхватываю и снова погружаю его в мягкую разверзнутую рану, каждый раз овладевая ее заново. Они разорили ее, опустошили и оставили, бросили на произвол тех, кто придет потом, сделав легкой добычей прочих ебарей. Они, другие. Но я наполняю ее, и она знает — сейчас ее имеют по полной программе. Стягивает платье с плеч и снова подставляет мне сиськи. Я трусь о них лицом, всасываю и грызу.

Я обхватываю ее за задницу и вжимаю в себя с такой силой, что конец достает до матки. Может, ей и больно, но нам обоим сейчас не до того. Мои яйца покоятся в пушистом горячем гнездышке у нее под хвостом. Доски под нами скрипят и стучат будто кости скелета.

Сперма хлещет, как вода из пожарного шланга. Шлюха вдруг обхватывает меня ногами, сжимает… Боится, что я остановлюсь, а она еще не подоспела. Однако я накачиваю еще целую минуту, изливая последние капли уже после того, как пожар потушен, и ее ноги бессильно падают по обе стороны от меня.

Все кончено, сучка лежит, раскинувшись, на куче досок, даже не пытаясь прикрыться. Оттраханная и пресыщенная, она, похоже, не понимает, где находится. Но я-то знаю, с кем имею дело. Вот-вот она все вспомнит и попытается выманить несколько франков, попросит, чтобы я угостил ее выпивкой, заплатил за такси, начнет рассказывать о хворой мамаше… Вытаскиваю из кармана попавшуюся под руку бумажку, вытираю этой бумажкой член и кладу на голый живот, придавив для верности монетой.

Улицы принимают меня, унылые и чужие, каки раньше…

Танины письма находят меня повсюду, где бы я ни оказался. Сегодня пришли еще два, первое утром и второе последней почтой. Ей одиноко!

…боюсь, что сойду с ума, если проведу еще одну ночь без того, чтобы ты меня не оттрахал. Постоянно думаю о твоем здоровущем члене и всех тех чудесах, которые он вытворяет. Все бы отдала, лишь бы еще раз почувствовать его, взять в руку. Я даже вижу сны о нем! Со мной Питер, мы спим с ним, но этого мало. Иногда едва удерживаюсь, чтобы взять да и приехать, увидеть тебя, хотя ты скорее всего только разозлишься и обойдешься со мной не очень-то ласково.

Думаешь ли ты обо мне хоть иногда, вспоминаешь ли те прекрасные времена, когда мы были вместе? Надеюсь, что да, что порой и тебе меня не хватает, что ты лежишь в кровати, представляя меня рядом с тобой, как я отсасываю, играю твоим членом, как мы трахаемся. Мама тоже по тебе тоскует и мечтает, наверное, о том же, потому что то и дело о тебе говорит. Постоянно спрашивает, чем мы занимались, что происходило в те дни, когда мы спали вместе, даже что мы говорили! Вряд ли у нее кто-то есть, но Питер и ее ебет. Каждую ночь она забирает нас с Питером в свою постель и заставляет меня сосать ее. Мне, в общем-то, наплевать, даже самой приятно, только хотелось бы, чтобы ты тоже был здесь и ебал меня почаще…

И так далее. Первое письмо заканчивается словами «С любовью Таня». Второе длиннее. Таня открыла новое развлечение и спешит рассказать о нем.

…Ну разве не странно? Дело в том, что мне бы хотелось, чтобы это проделывал со мной ты. Все то, что делают другие. Наверное, из-за того, что у тебя такой большой член. Когда я думаю о том, какой он большой, у меня мурашки бегут по всему телу. Я думала о нас даже тогда, когда он делал это со мной!

Я так обрадовалась, что наконец появился мужчина, который меня по-настоящему отымеет (мама следит за мной как ястреб), что стала раздеваться, как только мы вошли в его комнату. Он хотел положить меня на кровать, чтобы поиграть, но я уже не могла терпеть, и ему пришлось ебать меня сразу. Я вела себя как сумасшедшая, он даже испугался, как бы я не выпрыгнула в окно или сделала что-то другое в таком же роде. О, как же прекрасно, когда тебя ебет мужчина! Питер так занят мамашей, тратит на нее столько сил, что на многое его уже не хватает. После того как ты уехал, мне впервые было по-настоящему хорошо. Он таскал меня по всей комнате! А потом, когда уже кончил два раза, сказал, что хочет показать новый трюк, только вот у него маленькая проблема — не стоит. Я взяла в рот и пососала, самую малость, и через минуту он уже был как огурец! Потом положил меня на пол, на какие-то мягкие подушечки, перевернул на живот и начал трахать в задницу.

Это было, конечно, замечательно, хотя и не так замечательно, как тогда, когда то же самое делал ты. Я даже немного расстроилась — что же здесь такого. А потом я почувствовала что-то новенькое и необычное. Сначала показалось, что он кончил в меня, но струя все била и била, и я поняла — он писает! Какое необыкновенное и удивительное ощущение! Его член заполнял меня всю, как затычка, так что ничего не вытекало и все оставалось внутри. Струя была такая жаркая, что казалось, прожжет меня насквозь. Я чувствовала, как она проникает во все уголки.