Страница 34 из 46
Веронка опустила уголки рта, словно считала, что ее стоит говорить об этом предмете с тем, кто задал вопрос.
— Да он совсем обыкновенный, — протянула она наконец. — Материя алая, вылинявшая, словно ей тысяча лет, есть на ней заплаты, не знаю даже сколько.
— А вокруг, по краю, мелкие зеленые цветочки?
— Вы его видели?
— Нет, только спрашиваю.
— Да, по краю цветы.
— Можно его посмотреть?
— Конечно. Хотите посмотреть?
— Ведь я за тем и еду в Глогову.
— Разве за этим? Как это понять, если вы не верите в его происхождение?
— Именно поэтому. Бели б верил, не поехал бы.
— Вы плохой человек. Язычник!
Она слегка отодвинула стул от Дюри. А Дюри вдруг очень взволновался и сразу посерьезнел.
— Я вас обидел? — спросил он кротко, с раскаянием.
— Нет, только испугали. — И ее прекрасное овальное личико выразило разочарование.
— Лучше я во все буду верить, только не бойтесь меня! На губах Веронки мелькнула улыбка.
— Грех было бы не верить, — вмешалась госпожа Слиминская. — Это не суеверие: это все факты, которые можно доказать. Кто не верит в это, тот ни во что не верит. Либо чудеса Христа — истина, и тогда это чудо тоже истина, либо…
Но закончить она не успела, потому что мадам Крисбай, первой встав из-за стола, заявила, что устала и идет спать. Все поднялись, и госпожа Мравучан повела мадам и Веронку в две комнатки, выходящие во двор.
У двери Дюри подошел к Веронке, которая и ему пожелала доброй ночи, кивнув головкой.
— Утром отправимся пораньше? — спросил он.
С шаловливой покорностью она присела, склонив набок, словно надломленную, снежно-белую шейку.
— Как прикажете, господин Фома неверный!
Дюри понял, почему его так назвали, и шутливо ответил:
— Все зависит от того, долго ли будут спать святые.
Веронка обернулась из прихожей и скорчила сердитую гримасу; сжав маленькие кулачки, она по-крестьянски погрозила Дюри:
— Ну, погодите!
Дюри не мог отвести от нее глаз. Ведь она была так хороша, так шли ей, плутовке, угрожающие кулачки1 Пусть-ка святые попробуют так сделать, если сумеют!
Вскоре двинулись домой и Слиминские (Мравучан послал с ними человека с фонарем, так как ночь была безлунная.) Госпожа Слиминская закутала Владина в весеннее пальто на пальто набросила еще плащ, шею обернула шерстяным платком, оставив лишь отверстие для носа, чтоб можно было дышать. При этом она успевала еще болтать с Дюри.
— В самом деле, это прекрасная легенда! Меня, по крайней мере, она очень растрогала.
— О, бедные легенды! — ответил Дюри. — Подуешь на такую легенду, и слетит с нее позолота, аромат святости, дымка таинственности, останется лишь странная, но непритязательная действительность.
— Так не надо дуть, — сказала женщина. — Подними воротник плаща, Владин!
Адвокат задумался.
— Быть может, вы и правы, — пробормотал он мечтательно.
Немного выждав, Дюри тоже пожелал лечь спать или просто побыть в одиночестве, и он попросил госпожу Мравучан указать ему место для ночлега.
— Гм, ушел магнит-то! — проворчал помощник нотариуса.
Едва Дюри закрыл за собой дверь, как мясник Кукучка, весело гикнув: «Худая трава с поля вон!» — сбросил пиджак, лихо засучил развевающиеся рукава рубахи (на обнажившейся левой руке его видна была вытатуированная голова быка) и плутовски подмигнул Мравучану.
Бургомистр сразу постиг суть дела.
— Верно, верно! — поощрил он с сияющим лицом. — Нельзя отправляться на покой, не испытав: любят ли еще нас женщины?
И он вытянул из старого гардероба ящик, а из ящика достал колоду карт.
В картах, правда, недоставало зеленого валета,[14] но это нисколько не смущало бабасекскую интеллигенцию, они уж не раз так играли в преферанс: последнему при сдаче доставалось на карту меньше, однако считалось, что она у него есть и участвует в игре, называясь при этом «мысленной». Если требовалось ходить с зеленых, последний «давал» на взятку зеленого валета, говоря при том:
— А вот и «мысленный» валет!
А иногда даже бил им, особенно если зеленые были козырями.
Однако на этот раз отсутствие одной карты было принято во внимание, и завязалась игра в фербли, которая затянулась далеко за полночь. Играли сенаторы, мясник и его преподобие. Помощник нотариуса обносил всех вином, безденежный Клемпа (дьяки всегда самые бедные) праздно слонялся, переходя с места на место, так как его все гнали, утверждая, что он приносит неудачу; утверждение это очень удручающе и огорчительно по существу, но все же не является оскорблением. Бедный Клемпа то и дело пересаживался, путешествуя от игрока к игроку, пока наконец не склонил свою утомленную голову на уголок стола между мясником и его преподобием и не уснул, положив подбородок, как на подушку, на свою длинную, густую бороду. Однако этим он уготовил себе неприятное будущее, ибо плут Пал Кукучка в приподнятом настроении (сорвав крупный куш) предложил припечатать бороду Клемпы к столу. То-то будет великолепно, когда он проснется, а стол его не отпустит!
Ну-с, все жадно ухватились за эту изысканную мысль: Мокри держал свечку, Кукучка в трех-четырех местах накапал на бороду воск, и сам Мравучан прижал к столу кольцо с печаткой. Вот будет потеха!
Произошли и другие, столь же малопримечательные эпизоды. Мадам Крисбай, которую госпожа Мравучан поместила в отдельную комнату, не осмеливалась погрузиться в море перин. Она боялась, что утонет в них и задохнется. Во что бы то ни стало она требовала стеганое одеяло. У госпожи Мравучан такового не оказалось, однако, пораскинув своим изобретательным умом, она принесла пушистую шубу своего супруга и укрыла мадам, которая так этого испугалась, что у нее началась мигрень; пришлось всю ночь прикладывать ей к вискам хрен.
А Веронку постигла другая неприятность. Оставшись одна в самой лучшей комнате дома Мравучанов, она закрыла изнутри дверь, повесила на ручку мантилью, чтобы никто ее не мог увидеть сквозь замочную скважину, занавесила окно, которое выходило во двор, а затем начала раздеваться: расстегнула один за другим крючки безрукавки, китовый ус уже не стягивал ее фигурку, грудь и талия приняли свои естественные формы — во сто раз прекраснее, чем можно было предположить. Щелкнул последний крючок, придерживавший на бедрах верхнюю юбку, и юбочка с оборками и цветочками заскользила вниз словно завистливая зеленая оболочка, спадающая с розового бутона.
Она падала, скользила по ослепительно-белой нижней юбке. Веронка уже собралась дернуть шнурок (нижняя юбка была не застегнута, а завязана), как вдруг с ужасом заметила, что на нее устремлены два маленьких, отливающих красным глаза. Из-под кровати вылез крошечный полосатый котенок и уставился на нее с таким любопытством, глядел с таким интересом, словно был заколдованным принцем, превращенным волшебником в кошку.
Веронка испуганно схватила расстегнутую безрукавку, быстро наклонившись, другой рукой поддернула соскользнувшую юбку, из которой уже хотела было выйти, и звонким повелительным голосом стала укорять и пугать котенка:
— Марш отсюда, киса! Брысь, скверная киска! Не смей смотреть!
Девушка стеснялась раздеваться в присутствии кошки. Она вновь оделась и попробовала выгнать кошку, но та пряталась за мебелью, вскакивала на шкаф; тщетно старалась Веронка — изгнать кошку из комнаты было невозможно.
Госпожа Мравучан, внимание которой привлек легкий шум, спросила из соседней комнаты:
— Что случилось, барышня?
— Я не могу выгнать кошку, тетушка Мравучан.
— Что за беда, сердечко мое, если она и останется в комнате, — это доброе, безвредное создание.
— Да, а она на меня смотрит! — боязливо возразила Веронка.
Теперь она погасила свечку и хотела раздеться в темноте, но проклятая кошка снова вышла на середину комнаты, и в полумраке глаза ее сверкали еще ярче.
— Ну, погоди же, любопытный звереныш! Я тебя перехитрю!
14
В картах, правда, недоставало зеленого валета… — Особый вид карт, популярных в Венгрии и Швейцарии: масти — червы, желуди, зеленые (листья) и тыквы (бубенчики).