Земля Забытых Имен

А потом что-то еще, только никто не рассмотрел что и не смог потом рассказать, но произнес при этом: «Чтобы люди были людьми!» Хлопнул он трижды ладонью по вареву — и выскочил из котла Айдар, первый человек. «Как же он будет один?» — воскликнули боги-помощники. «Человек сам выберет свою судьбу, — ответил Элу и обратился к Айдару: — Чем ты готов пожертвовать, чтобы не остаться одному?»

Айдар преклонил колени перед творцом и сказал: «О великий! Я этого еще не знаю, потому что у меня ничего нет». Тогда Элу дал Айдару нож. И Айдар ударил себя в бок и отрезал кусок своей плоти, да глубоко хватил — прямо с ребром вырезал, и бросил в котел. Элу дунул на рану — она заросла. «Почему не бросил нож?» — спросил он человека. «Это твой дар, его я оставлю себе», — отвечал ему Айдар. И вновь трижды хлопнул верховный творец по вареву, и выскочила из котла Айна, первая женщина, прекрасная, как заря. «Да будет так, — произнес Элу. — Станут люди кровью добывать любовь, а вещи ценить больше себя, но останется в них уважение к дарам». Так и стало. И повелел Элу богам — помощникам: «Ведите людей по неоскверненной земле и учите всему, что знаете». И боги научили людей тайнам земли и повадкам зверей, а сам Элу научил их строить дом, а его жена Ойса — хранить очаг и растить детей, а дочь Элай, прекраснейшая из богинь, — любить друг друга и жизнь.

Первые люди все умели делать хорошо и быстро, и дети их росли не по дням, а по часам, и уже через год были взрослыми. Коварный же Укай и его приспешники все это время плодили стаи и стада оскверненных зверей, заняв проклятый Ашет. Но вот прослышали они, что у Элу появилось новое творение, испугались и пошли в бой. Однако звериные полчища встретили сам Айдар и девять его сыновей! Они были ловкими и сильными, и они владели вещами. Они укрощали коней, ловя их арканами, кнутами сбивали ястребов на лету, ловили сетями и острогами били рыбу, стрелами разили волков, а копьями — медведей. Не было ни зверя, ни птицы, ни рыбы, что сумели бы победить людей! Вот только из-за того, что Укай так поспешил с войной, люди не успели научиться повелевать насекомыми, и букашки до сих пор донимают нас. Боги-помощники сражались с богами-отступниками, а великий Элу выследил и пленил самого Укая. Кончилась война победой. И все было бы хорошо, да только вот никак нельзя было убить Укая. Так уж у богов заведено… Да и как убить, если все боги бессмертны? Тогда решил Элу, что Укая и его уцелевших приспешников нужно изгнать из пределов земли. Так и было решено, и отправился Укай в печальный путь. В последний раз прошелся по Ашету и зашагал в Лес на Краю Земли. И вдруг повстречал по дороге людей!

Это были Ойнар и Ойна, десятый сын и десятая дочь Айдара и Айны, самые младшие, они не участвовали в войне. Они были очень непоседливы, и часто сбегали от родителей в Ашет. Укай попросил детей проводить его, взамен пообещав рассказать о войне. И дети согласились. Долгим был их путь, и успели они повзрослеть, а главное — наслушались всякого от Укая… — в голосе Тинара появилась неподдельная досада. — Он им почти и не соврал! Только слова Элу переиначил: сказал, мол, вы, люди, могли бы быть равны богам, да только Элу никогда вам этого не позволит! Заронил в их неокрепшие души сомнение… Но и хитрости обучил. Когда Ойнар и Ойна вернулись, они никому не сказали о том, кого провожали столько времени. Стали они жить среди людей, но… да, в общем, что там говорить! — оборвал себя Тинар. — Испакостил людей Укай, так и остались среди них подлые душонки. Нашлись среди потомков Ойнара и Ойны такие, что ходили в Эйаткунваут и звали Укая из-за грани мира, чтобы научил их колдовству. Стали появляться на земле страшные чудовища. Вот тогда опечалился Элу и сказал: «Что ж, раз не хотят люди верить мне, не хочу я больше жить на земле, вернусь в свой древний дом на небе». И ушел. Боги-помощники, конечно, за ним подались. И осталась земля без богов, без их благословения. Вот ведь какая дрянь получилась — из-за двух сопляков! — закончил он. — Ну вот так все и было. Так на земле появились лихи.

— А разве Айдар и Айна — лихские имена? — спросил Торопча.

— А чьи же еще? — удивился лих.

— Я что-то не припомню, чтобы ваши имена начинались на гласные звуки.

«А ведь прав стрелок! — подумал Нехлад. — Как я сам не заметил?»

— Действительно, имена похожи, но и харажские напоминают, — сказал он.

— Ну это уж как вам нравится, так и думайте, — пожал плечами Тинар. — А у нас всех богов и перволюдей именно так и звали. И потом, разве не видно, если, конечно, мозгами пораскинуть, что наши жрецы рассказывают сущую правду? Вот у вас, например: вроде как соскучились боги и давай из дерева чурбачки резать, потом оживили — а зачем, для чего? У нас же ясно говорится: для дела. Поэтому человек на земле без дела и не живет. Или вот: дерево — это хорошо, конечно, а откуда в человеке упорство и проворство? Откуда умение покорять животных? Все у нас правильно объясняется…

— Не будем спорить, — сказал Нехлад. — У лихов очень поучительная история, а к нашим, славирским рассказам тебе просто стоит прислушаться повнимательней. Однако прав Ростиша — все ведут свою родословную от начала времен…

— Откуда же еще? — подивился Тинар. Яромир не ответил, задумавшись, и лих спросил у Торопчи: — А что ж ты про рыжую сон-то досматривать не стал?

— Да ну ее… Гуляет во сне с кем ни попадя. Вернусь — разберусь.

Князь выслушал Нехлада не перебивая. Потом сказал:

— То есть ты дарственную составил? Список-то еще не носил в приказ? Дай сюда.

И требовательно протянул руку. Глаза у него были красные, невыспавшиеся — видно, до утра с арконом ливейским толковал, — и намерения читались в них явственно.

— Порвешь? — спросил Яромир, запуская руку в поясной кошель.

— Порву, — кивнул Брячислав. — Давай-давай, брату твоему я сам отпишу, что своей волей положил предел самодурству. Не обидится.

— Спорить не стану, — вздохнул Нехлад, нарочито медленно доставая бумагу. — Только прошу: сперва скажи, отчего так решил?

— Он еще спрашивает! — рыкнул князь. — Как будто не видишь, какая каша заваривается. От Безымянных Земель нам уже не отказаться, а кого прикажешь наместником в них ставить? Ярополка? Ты, Яромир, вроде неглупый малый, чего не знаешь — мог бы и догадаться. Неужели не понял, что Ярополк на Крепь глаз положил?

— Догадаться можно, — согласился Нехлад. — Но неужто он поверил в навет Сохиря и мимо ушей пропустил мои рассказы?

— Ярополк — себе на уме, — вздохнул Брячислав. — Ладно уж, слушай. Есть у меня подозрение, что, пока наши бояре барыши от ливейской торговли подсчитывали, Ярополк далеко вперед заглянул. И с Белгастом стакнулся загодя. Он ведь сразу тогда сказал, что опасается нашествия из Безымянных Земель, испросил дозволения заставы ладить по Согре, чтобы возможный удар упредить. Как в таком откажешь? И уже сейчас все глухоманье постами перекрыто, в которых кроме дружинников «вольные мечи» сидят. Ну а поскольку ливейцы во главе с Мадуфом наших лихов тронули, кто теперь на защите инородцев? Опять Ярополк! Теперь дальше слушай, — заставив себя успокоиться, продолжил Брячислав. — У Белгаста сила есть, ему закрепиться негде. Стабучане ему такую возможность дают. Мадуф — бешеный пес, ему во что бы то ни стало нужно погубить Белгаста, однако прочие князья ливейские успокоились на том, что Белгастур захватили. Так что войско у Мадуфа уже не столь велико, как в начале похода. Смекаешь? Нам это тоже на руку: бешеного пса можно малыми силами побить. Вот потому я намеревался выслать тебе срочное послание, чтобы выдвигался с дружиной в глухоманье. У тебя полторы тысячи, у Ярополка три, я две с половиной с надежным воеводой прибавлю. Именно так: не весь Нарог на ливейского князя ополчился, а встали три дружины на защиту лихов. Понимаешь теперь, почему ты мне сейчас особенно нужен?

— Признаться, не вполне, — ответил Нехлад. — Воевода у нас Вепрь, после отца первейший полководец, все равно рать он возглавит. Ну а если уж приведется в Крепи вновь окапываться, так мой брат — неплохой хозяин, в сущности, намного лучше меня…