Страница 13 из 56
— Мы спасем мир, Санди, спасем наши реки! Чтобы прочитать полученную от нее экологическую литературу, Давиду понадобилось бы года три. А он изнемогал от желания вновь услышать голос Дженис: «Аге you Kris Kristofferson?» — вдохнуть запах ее кожи, ощутить горячую плоть в промежности. Какое ему дело до плачевного состояния речки Кеме, что стекает с гор Атакора и чья загрязненная вода отравляет существование племени барибас? Давиду хотелось только одного — вернуться в Лос-Анджелес, но он убил человека и жил как преступник — без денег, в разлуке с близкими людьми, в страхе перед внутренним голосом, не оставляющим его в покое.
Надежды, которые Давид связывал с Чато, также не оправдались. Двоюродный брат изменился до неузнаваемости; он теперь смотрел на действительность только через призму социализма.
— Отращивать волосы и носить расклешенные брюки — это еще не значит быть современным человеком, — внуша! он Давиду. — Ты должен соответствовать эпохе, в которой живешь, помнить о своем долге перед историей. Ничего, что тебе не вполне доступны мои слова, это не твоя вина. Я просто хочу, чтоб ты знал: общественный строй, за который мы боремся, создаст возможности для излечения таких болезней, как у тебя; при социализме полностью исчезнет человеческая отсталость любого происхождения. — Давиду хотелось поговорить с братом, как раньше, в детстве, но Чато этого не понимал.
— Чато, чем считали ацтеки Млечный Путь?
Брат перестал раскачиваться и сердито уставился на него; дело было поздним вечером, оба сидели на веранде в ржавых креслах-качалках.
— Давид, мы обсуждаем то, что касается непосредственно тебя!
— Ты мне как-то раз говорил, чем считали ацтеки Млечный Путь, но я не запомнил. Египтяне принимали его за рассыпанные зерна пшеницы, инки — за звездную золотую пыль, а вот насчет ацтеков я правда не помню — вроде что-то связанное с кроликом?
— Это Луну ацтеки считали кроликом; дались тебе всякие сказки, Давид! Будто не знаешь, что человек уже оставил свой след на лунной поверхности!
— Как это?
— Да ну- ты что, действительно не знаешь? Вместо того чтобы решать проблему мирового голода, гринго предпочли высадить трех астронавтов на Луну.
«Не иначе, твой двоюродный брат начитался Жюля Верна и захотел нас удивить», — вставил внутренний голос.
— А как они туда добрались?
— На космическом корабле.
— И что они там увидели?
— Ничего, на Луне ничего нет, братан, неужели ты не читал? В прошлом году все газеты печатали репортажи!
— А в Чакалу не завезли… Чато, расскажи мне о Млечном Пути.
Тот бросил на Давида недовольный взгляд; его долг — приобщить младшего брата к борьбе, насколько возможно, и времени на разные глупости не было.
— Послушай, Давид, нельзя всю жизнь забивать себе голову чепухой вроде Млечного Пути, Плеяд и Дженис Джоплин. Кстати, этой певице нечего предложить революционной молодежи. Будь последовательным, найди свой окоп и оттуда дай бой!
«Вот это мне нравится! — обрадовался голос железным ноткам в голосе Чато. — Кажется, запахло порохом!»
— Каждый из нас должен вступить в сражение за новый порядок, — продолжал Чато, — сделать свой, пусть маленький, вклад в общее дело!
— Раньше тебе нравилось рассказывать мне о Млечном Пути…
— Раньше было раньше, а сейчас есть сейчас! Теперь у нас другие потребности! — Давид заметил, что брат разволновался, у него загорелись глаза, но не разделял его восторга. Зато он вспомнил сладкий голос Дженис: «ls this place the Chelsea Hotel?* Хочешь — к тебе, а можно в моем номере…»
* Это отель «Челси»? (англ.)
Ночью Давид встал выпить воды и увидел в гостиной раскрытый чемодан, полный денег, оставленный там Чато. «Зачем он принес сюда эти деньги? Нельзя ли взять, сколько мне не хватает, чтобы уехать в Калифорнию?» Давиду больше всего на свете хотелось вернуться на бульвар Сан-сет, но его накопления не увеличивались. Удивительно, но вся прожитая жизнь словно сократилась для него до единственного воспоминания о тех восьми минутах с Дженис Джоплин; перед глазами так и стояло видение ее обнаженных ног на лиловом ковре. Давид решил поговорить об этом с Чато, когда тот проснется, но утром брат сообщил, что не появится в течение нескольких дней.
— Куда ты поедешь, Чато?
— Я не могу тебе сказать.
— А что будешь делать?
— Не задавай лишних вопросов!
И Давид забыл попросить у него денег. Через день он услышал по радио в вечерних новостях, что похитили банкира Иригойена, когда тот выходил из церкви после окончания мессы. Полиция полагала, что преступление совершили партизаны. Давид вспомнил о двоюродном брате, но тут к нему в гости приехал Чоло.
— Как дела, друг мой Санди? — Чоло неизменно привозил с собой упаковку пива и не уезжал, пока они не выпивали его все без остатка. Давид настраивал радиоприемник на станцию «5–70», где звучала музыка «Лед Зеппелин», «Доре», Сантаны и, конечно же, его любимой певицы, о встрече с которой он не переставал мечтать.
— У нее на руках были браслеты? — любопытствовал Чоло.
— Не помню.
— Да ты вообще ничего не помнишь! А халат, говоришь, психоделический?
— Да, какой-то странный, разрисованный весь.
— А ноги у нес длинные?
— Не обратил внимания.
— Кактус ты, Санди! КЪк можно сношаться с бабой и не видеть, что она собой представляет?
— Дело в том…
— Черт подери, тебе еще учиться и учиться!
— Я помню, что она была не совсем белая, а будто бы загорелая, и груди у нее маленькие, в веснушках.
— Ты их сосал?
— Нет…
— Пендехо, надо было сосать! Ну, хотя бы мял их в руках?
— Нет.
— Ну, ты точно озверел! А живот у нее какой?
— Мягенький такой…
— Ты его кусал?
— Нет, потому что от нее как-то странно пахло, будто сырой землей…
— Ну, так и должно быть! А целовалась как?
— Обалденно!
— А ты ее целовал?
— Вообше-то нет…
— Не могу в это поверить, вы что там, у себя в сьерре, девок не целуете?
— Она говорила не по-нашему, я ничего не понимал.
— Ну, ясно, она разговаривала с тобой по-английски!
— Я еще никогда не слышал такого голоса…
— Надо было называть ее «цыпленок» — чикен! Понял? Чикен — по-английски «цыпленок»! А ты потом отерся простыней?
— Там не было никакой простыни.
— Значит, ее халатом?
— Нет.
— Ты должен был пометить ее буквой «Z» — знаком Зорро! Многим женщинам это нравится!
«Вздор!» — буркнула бессмертная часть Давида.
Они сидели уже несколько часов и успели выпить много пива. Рот Давида безвольно открылся, зубы блестели, ему стало лень разговаривать.
— Ты так и не рассказал мне, что на тебя нашло в Лос-Анджелесе, во время матча? Почему твой дядя снял тебя с подачи?
Выпитое пиво подтолкнуло Давида на откровенность:
— Мне тогда слышались голоса, а теперь уже нет.
— Что?
— Голоса слышались.
— В смысле, в голове у тебя, что ли?
— Ага, — сказал Давид, отпивая глоток пива.
— С чего бы это, травки накурился? Я же предупреждал тебя — не прикасайся к марихуане!
— Далчет, не из-за этого!
— А почему ты мне не сказал?
— Неловко было.
Северный ветер трепал кроны деревьев, ночь стояла непроглядная, как чернила. Сантос допил свой стакан и наполнил снова.
— Знаешь что, чертов Санди? Не зря говорят, что удачу за деньги не купишь! Так, как тебе повезло с Дженис, больше не обломилось ни одному мексиканцу, могу спорить на что хочешь! Послушай меня, каброн ты этакий: по ночам я залезаю в постель к разным бабам, либо везу их к себе на ранчо, или просто на реку в кусты, куда придется — потому у меня и синева под глазами не проходит. Но никогда со мной не случится то, что было у тебя!
— Вот и Чато говорит то же самое.
— Каброн твой Чато! Кстати, мне надо обсудить с ним кое-что.
— Он уехал два дня назад и сказал, что вернется не скоро.
— Еше бы, недаром во вчерашнем похищении банкира Иригойена обвинили партизан; хорошо, если Чато еще не шлепнули — наши стражи правопорядка долго разбираться не станут! Как только он объявится — дай мне знать.