Страница 18 из 22
3) Россия продает не избытки своего хлеба, а хлеб, ей надобный и могущий в ней найти свое применение и свое потребление. 220 млн. пудов ржи и пшеницы, вывозимых Россией, составляют в день менее 1/2 фунта на каждого русского, а всякий знает, что прибавка хлебной пищи в гораздо большем количестве была бы нелишней для громадной массы русского народа. Но не в этом одном дело. Для добычи хлебного экспорта распахивается все, что можно, хозяйство не улучшается, а только расширяется, а тут кроется важная опасность будущего времени, потому что народ прибывает, и ему надобно все более и более хлеба. Когда все распашется — или надо будет выселяться, или необходимо остановить размножение, или прекратить вывоз хлеба. Притом и чернозем не имеет бесконечной силы для производства хлеба, и он от 40-50 хороших жатв истощается. Словом, без ущерба стране впереди нельзя повторять того хлебного экспорта, который теперь делается. Надежда улучшить хозяйства, увеличить их интенсивность и урожайность неосуществима без заводов и фабрик, доставляющих не только удобрения и всякие снаряды, надобные в улучшенном хозяйстве, но доставляющих и спрос тем корнеплодам, без которых улучшение земледельческого хозяйства опять-таки немыслимо. А так как вывоз хлеба идет взамен ввоза угля, железа, машин, тканей и тому подобных изделий, могущих доставляться самою Россией, и так как переход от занятий, привычных русским людям, к делам иного рода не может быть скорым и непременно должен быть предвиден, то спрашивается: когда же будет время начинать то, что непременно необходимо начать? Откладывая в долгий ящик необходимое, всякий рискует, а тут дело касается всей страны. Вообразим, что с хлебным вывозом и с низкими пошлинами на привозные товары мы теперь будем обходиться, но хлебный вывоз непременно когда-нибудь должен сократиться, что же тогда-то будет? И не настало ли это время уже теперь и даже раньше сего? Словом: хлебный вывоз непрочен сам по себе, и опасно на основании его отказываться от возможности усложнения производительности страны развитием в ней переработки других ее ресурсов, ныне получаемых из чужих краев. Опасность увеличивается еще и множеством случайностей. Не говоря о войнах, достаточно сказать о неурожаях и о соперничестве теплых стран, производящих более дешевый хлеб. Сверх всего этого, России, как стране континентальной, далекой от морей, нельзя ни дешево вывозить свой хлеб, ни дешево получать иностранные товары, а всего более отвечает такой порядок промышленности, когда рядом с заводами и фабриками будет и хлебопашество, кормящее производителей того, что надобно для страны, кроме хлеба. Не говоря ни о чем другом, прогоны останутся в экономии. А они очень велики. Допустим, что средний пробег хлебу, вывозимому к портам, и товарам, в них ввозимым, равен всего 1000 верст и что за это по воде и по железным дорогам платится с пуда всего 10 коп. Тогда на 600 млн. пудов вывоза и на 200 млн. пудов ввоза (среднее за пять лет, 1884-1888 годы) на одном прогоне пропадает непроизводительно около 80 млн. руб. ежегодно, если обосновать дело так, чтобы хлеб вывозился за границу, а оттуда поступали другие товары. В одном этом уже есть свой важный расчет сравнительно с тем порядком, когда свой хлеб пойдет на свои же фабрики и заводы. Вообще же односторонность всякого рода, даже и хлебная, опасна для страны. Ее развитие, как рост организма, требует уже усложнения потребностей и усложнения производительности, потому что опасно при усложнении потребностей не давать им, по крайней мере, главного удовлетворения внутри самой страны. И здесь я считаю необходимым кончить развитие и защиту своего третьего положения, потому что и оно может отвлечь в сторону.
4) Но не значит ли все предшествующее, что рекомендуется по-китайски «довлеть» России собою? Не значит ли это — отказаться от участия во всемирной торговле? Ничуть. Предшествующее значит только, что следует переменить фронт действия, приумножая сельские промыслы горными, заводскими и фабричными. В этих последних, зачатых сперва для удовлетворения своих внутренних, уже существующих потребностей, найдется множество таких, которые не только ответят этому спросу, но и быстро перерастут его. Тогда, во-первых, продукты эти подешевеют в России, а во вторых, так или иначе, да вырвутся из России на мировой рынок. Это самое утверждал я про керосин, когда мы его выписывали от американцев, и вот не прошло пятнадцать лет, как дешевизна керосина в России превзошла всякие ожидания, повела к акцизному государственному доходу и к громадному вывозу, как подробно будет показано в своем месте. Теперь, посетив Донецкий край и видев его богатства на месте, я говорю то же про каменный уголь, про железо, про соль, про соду, а изучив положение производства многих других товаров, говорю то же самое про марганцовистый чугун, про канифоль и уксусную кислоту, про хлопок, про множество продуктов животного царства и про многое другое, для чего и назначается эта книга; ибо исстари была «земля наша велика и обильна». Приложится к этому обилию труд, и от обилия произойдет перепроизводство, а от него — дешевизна и заграничный вывоз. Он, этот вывоз «не хлеба», растет за последние годы и абсолютно, и относительно, как показано далее числами, и этот рост его идет без скачков, какие всегда имеет хлебный вывоз (от засух, червей и всякой невзгоды), идет ровно и верно. Купят, как покупают керосин, наш уголь, потому что он дешевле английского; купят наше железо, потому что покупают уже и наши железные руды; купят и соду, так как есть условия дешевейшего ее производства у нас, как нигде в мире; купят и все другое, что произведут и перепроизведут в избытке. А если многое разовьется — рабочие на тех делах спросят много хлеба и много разных товаров. Свое внутреннее потребление возродится, возрастет и отпуск, потому что труд увеличится. Не должно упустить из вида, что засуха, губящая хлеба, полезна для подземной работы, ее удешевляет, что черви не кушают угля и железных руд, что жучок и овражки не пользуются содой, что при отсутствии заработков на хлебной жатве — в годы неурожаев — перепроизводство и дешевизна горных, заводских и фабричных продуктов усилятся; словом, дополненное этими промышленностями целое хозяйство России уравняется, бедствия уменьшатся и богатство, с трудолюбием связанное, возрастет. Пойти все это может лишь исподволь, понемногу, ломки тут никакой не надо, надо только немного и в должной постепенности тарифом и всякими иными способами вызывать и помогать должному. Лет в двадцать настойчивых усилий Россия может достичь того, что не отправит ни зерна своего хлеба — оставит этот заработок неграм Африки; вывозить хлебный товар будет разве в виде муки лучших сортов, крахмала, макарон и тому подобных товаров, имеющих много большую ценность, чем зерно, а главную отправку будет получать от своих заводов и фабрик. Вывоз будет не меньше, а пожалуй, и больше современного, да и ввоз также, потому что разживутся люди, спросят всякой новинки и себе, и жене, и детям. Будущее столетие с помощью нового тарифа и мер, ему долженствующих отвечать, увидит Россию в новом виде — страной нормальной комбинации сельского труда с заводско-фабричным.
Мне не дожить до этого, но слова эти рано или поздно оправдаться должны.
Итак (возвращаюсь к исходу этой побочной вставки, стр. 250), господствующее у нас мнение, Тенгоборским ясно выраженное, о пользе низких тарифов для того, чтобы иметь сбыт русскому хлебу, не только неосновательно, т. е. построено на посылке, справедливой лишь для торговли, едва начинающейся в отдаленной стране, за какую нельзя считать нашу страну, но и прямо вредно для России, потому что не позволяет ей заменить свой маловыгодный (как будет подробнее показано в гл. 3) хлебный отпуск более выгодным отпуском других товаров, которые равномерно, без скачков и «страды», могут идти из России за границу. Распространение вышеупомянутого ложного и пагубного мнения столь велико, что я считал своим долгом остановиться на нем, излагая историю русского тарифа. Но не в этих общих соображениях и крупных цифрах я надеюсь найти главные опорные пункты для внушения иных исходных мыслей, а в рассмотрении отдельных частностей, к чему и приступаю, начиная с хлебных товаров, поставленных во главу русского тарифа. Разбирая хлебную, угольную, железную и другие потребности русского и других народов, я буду часто показывать, что на место хлеба может и будет отпускать от себя Россия, вступив в семью европейских народов, извлекающих полезности из всего доступного при помощи усиленного труда. Не деньги, всем векам известные, а созидающий и природу покоряющий усиленный и всеобщий труд составляет истинный девиз современного просвещенного мира. Из рабского дела он стал вольным, из злой необходимости стал чистым, любимым и всепобеждающим делом просвещенных людей. […] Меркантилисты кланялись из людских дел золотому тельцу, а ныне если пред чем людским преклоняется весь современный мир, свободно и сознательно покоряющийся божьим или естественным законам, то разве одному созидающему и всепокоряющему труду. Время златого тельца прошло, оно и не воротится, потому что вся сила, бесспорно, не в нем, а в труде; золото же должно спуститься на роль средства, и притом такого, которое всюду с успехом прячется в кладовые, заменяясь кредитом или доверием, а оно стремится лишь туда, где труд господствует, где он стал делом чистым и желанным, а не достоянием рабов или злою обязанностью бедняков. Полное торжество труда над золотом еще не наступило, но уже близко и видимо из того, что сила и богатство устремляются туда, где трудолюбие стало добродетелью, где ему отдаются лучшие люди и где перестали доверять одному бряцанию мечей, золота и слов.