Чужая планета

— А первая была? Сознайтесь, вы ведь пытались это проделать, прежде чем разыскали меня?

— Конечно, пытались. Как только на поверхности планеты оказывался кто-нибудь из десантников, они определяли альфа-ритм его мозга. После чего просвечивали людей, покидающих корабль, своими жесткими радиолучами и при малейшем подозрении испепеляли их ударом молнии. Никакие защитные оболочки не спасают. Все превращается в пар…

Вся надежда на то, что они примут вас за своего и не станут контролировать ваши действия.

— Сомнительная надежда.

— Единственная, оставшаяся в нашем распоряжении…

Это была моя последняя ночь перед операцией. Я решил хорошенько выспаться. На Багровой мне понадобятся все силы… Но мысль о Ладре не давала мне уснуть. Я с ней даже не простился, а завтра на это уже не останется времени. Вечером я попытался навестить ее, но в каюте никого не оказалось, а в медицинском отсеке стояла целая очередь пациентов — так обычно бывает после оверсайда, у людей обостряются все скрытые недуги.

Я знал, как тяжело приходится одинокой женщине, особенно такой красивой, в дальних рейсах. На восемьдесят процентов команда состояла из молодых, оторванных от дома мужчин… Я не мог афишировать наши особые отношения. Даже по внутреннему фону не стоило ей звонить. Все разговоры прослушивались, а холодные официальные фразы меня не устраивали. Если мне удастся вернуться, я найду способ все поставить на свои места. Но я знал, что шансов на это немного, и решил, что так даже лучше — она скорее забудет нашу мимолетную, единственную встречу…

Сон уплывал от меня, несмотря на все усилия расслабиться и раствориться в молчаливом покое. Что-то мешало. Что-то там, снаружи корабля, за тысячи километров отсюда, ждало меня… И я слишком хорошо знал, что это такое. На этот раз скалы «Прощаний» не будет. Они придумают что-нибудь понадежней. Что-нибудь такое, что сможет покончить со мной наверняка. Так зачем же я ввязался во все это? Ради чего? Родина? Фактически у меня не было родины… Она существовала на обложках книг, в видеороликах, в передачах планетарного граммовидения, но не в моих воспоминаниях. Детство прошло в интернате одной из федеральных колоний. Затем школа космонитов и долгие рейсы от звезды к звезде. На эти бесконечные дороги ушли лучшие годы моей жизни, и именно звездные дороги были моей настоящей родиной.

Но ведь и их не будет, если деймы одержат верх и подомнут под себя нашу цивилизацию… Нашу… Наверно, в этом все дело.

Было и еще кое-что, ради чего стоило рискнуть жизнью. Свобода… Бесконечные просторы космоса или рабство на плантациях деймов. Выбор выглядел однозначным. Но что-то еще оставалось, скребло в глубине сознания, не давало покоя и гнало от меня сон. Я уже почти понял, что это такое, когда гудок сигнала над входной дверью оповестил о том, что кто-то решился нарушить мое уединение, несмотря на приказ Павловского, слишком уж заботившегося обо мне…

Сердце ударило всего лишь раз и замерло, на мгновение. Я был уже на ногах. Не спрашивая, не желая разрушать надежду, не включая изображения, я широко распахнул дверь своей каюты. И утонул в ее широко распахнутых глазах, в облаке каштановых волос, в запахе лаванды…

— Ты решил сбежать от меня? Ты даже не попрощался…

— Я не люблю прощаний…

— Я догадалась, и потому пришла к тебе сама. Слова стали не нужны. Я целовал ее мягкие губы, ее волосы и не мог избавиться от мысли, что делаю это в последний раз.

Глава 39

И вот это произошло. Я вновь стоял на поверхности Багровой планеты. Под ее мертвым небом, горевшим неестественным кровавым цветом. Передо мной простиралась смертоносная пустыня, а позади, в двух шагах, затаился корабль.

На его стометровом черном корпусе не было заметно ни одного огня. Сейчас он чем-то напоминал большое испуганное животное, замершее в ожидании выстрела невидимого охотника.

Всякие переговоры с кораблем исключались. Я был один, совершенно один, полностью предоставленный своей судьбе.

Я сделал первый осторожный шаг вперед, словно пробовал носком сапога текучую воду. Никакой воды здесь, разумеется, не было. Нога погрузилась в песок по самую щиколотку. Ранец с бомбой ощутимо давил на плечи — в нем было не меньше тридцати килограммов, и я подумал, что такой груз при подъеме на стену кратера может стать серьезной помехой.

Возможность выбора осталась на корабле, в прошедшей ночи. Сейчас у меня его уже не было. Теперь я должен лишь завершить начатое. То, что возникло задолго до этого момента. Там, на скале «Прощаний»… Вот только былую ненависть и гнев я не мог в себе вызвать, несмотря на все старания. Слишком много времени прошло с момента моей казни, слишком много разных событий, нагромоздившихся друг на друга, смазали в моей памяти тот роковой эпизод. И в глубине этого сложного калейдоскопа мыслей оставалось сомнение в правильности моего решения.

Оно родилось прошедшей ночью и оставалось со мной до сих пор. Чего-то я не понял, что-то упустил в своих рассуждениях… Я был близок к разгадке, перед тем как позвонила Ладра…

Сейчас, продолжая равномерно идти вперед, я постарался восстановить в памяти состояние, предшествовавшее не успевшей оформиться в окончательную мысль догадке. Но ничего не получилось. Возможно, мне мешал звук собственного дыхания, усиленный внутренним микрофоном защитного костюма. Чтобы избавиться от этого надоедливого звука, я снял шлем. Я уже проделывал это однажды, ничего страшного не произошло и сейчас. Разве что запах метана показался мне слишком резким, не таким, как в прошлый раз. Но это было пустяком, на который не следовало отвлекаться. Я вновь попытался сосредоточиться на том моменте, когда позвонила Ладра… Я думал о Павловском, о Грантове, о том, что ими движет и откуда взялась такая самоотверженность и бескорыстность. Они даже не заинтересовались месторождением скандия.

Что-то за всем этим скрывалось. Что-то весьма опасное для меня…

Я включил прикрепленный к поясу мощный фонарь, и широкий конус света высветил передо мной волнистую поверхность песка на несколько метров впереди. Вскоре в полосу света попало одно из энергетических растений, и я лишний раз получил возможность убедиться в том, что они не проявляют ко мне ни малейшего интереса. Для них я был неким местным объектом, навсегда помеченным энерганом. Ящеры, видимо, тоже заранее убирались с моего пути. Во всяком случае, до самой стены я не встретил ни одного. По крайней мере, Павловский и Грантов оказались правы в том, что на этой планете я мог себя чувствовать в относительной безопасности до тех пор, пока кто-то из охранников Джины не обнаружит меня.

Пора было начинать подъем. Я в последний раз оглянулся, пытаясь различить в сомкнувшейся вокруг тьме хоть какой-то намек на контуры корабля, но ничего не увидел в багровом мраке. Корабль слился с поверхностью пустыни, растворился в ней так, словно здесь его никогда и не было.

Разумеется, его засекли на подлете и во время посадки. Но маскировка под исследовательский корабль удалась. Теперь Джина ждет, что последует дальше. Когда к месторождению скандия отправится первая экспедиция, которой не суждено вернуться. Она ее не дождется. Все закончится сегодня. Установив мину, я должен сразу же возвращаться обратно. Если нам позволят, мы немедленно улетим с этой враждебной и смертельно опасной планеты. Если нам позволят… Если удастся вернуться…

Метров через десять после начала подъема, полностью ощутив всю тяжесть груза, висевшего у меня за плечами, я вдруг увидел заблестевший в свете фонаря старый титановый костыль, забитый здесь Карининым много лет тому назад.

Это был приятный подарок, потому что больше всего сил у меня отнимало утомительное заколачивание костылей и протягивание через их кольца страховочной веревки, которая была нужна в основном для того, чтобы обеспечить безопасный и быстрый спуск.

Теперь подъем пошел намного быстрее, поскольку костыли встречались через каждые два метра и, обнаружив старую трещину, по которой мы когда-то поднимались на кольцевой кратер, я теперь шел по проложенной трассе.