Дело Зорге

— Немцы, по всей видимости, считают, что уже выиграли войну. Они прорвали русский фронт. Если не случится чуда, они могут захватить Москву.

— И тогда наступит мир? О, Рихард, как я рада за тебя.

Зорге задумчиво посмотрел на девушку.

— Чему ты так радуешься? Ведь ты, так сказать, нейтральна, нейтральный человек, представительница нейтральной страны.

Она засмеялась.

— Почему нейтральна? Мы принадлежим друг другу, и, значит, я не нейтральна. Я с тобой, а ты немец.

— Только наполовину, дорогая. Моя мать русская.

— Но ты же воспитан, как настоящий немец. Я думаю, ты даже образцовый немец. Ты ответственный сотрудник немецкого посольства. Ты выступаешь с докладами в «Немецком доме». Его превосходительство Тратт — твой друг. Он прервал ее движением руки.

— Все это, дорогая, только средства для достижения цели.

— Какой цели, Рихард?

— Ну, для того, чтобы быть Рихардом Зорге. Быть человеком, от которого зависят исторические решения.

Он, казалось, наслаждался ее удивлением.

— Что за исторические решения, Рихард? Говори же наконец так, чтобы я могла понять.

— Что ж, пожалуй, пора сказать тебе все о… Рихарде Зорге. Ты много сделала для меня и для моей родины. Но для того, чтобы я мог тебе верить во всем, ты должна знать, кто я. И тогда  или ты станешь моей помощницей, моим вторым «я», или…

— Или, Рихард? Говори же наконец, чтобы я могла понять.

Нетерпение прозвучало в ее голосе. Она даже хлопнула ладонями по подлокотникам кресла.

— Тогда слушай, дорогая. Ты уже знаешь, что немцы добились крупных успехов на Востоке и угрожают Москве. Если не случится чуда, Москва падет и этот сумасшедший из Браунау будет праздновать рождество в Кремле. Дело Сталина проиграно, если он не получит свежих войск с Дальнего Востока. Миллион хорошо обученных и вооруженных солдат мог бы спасти его. Красные не могли их взять, пока не были уверены в намерениях японцев. И я с твоей помощью сообщил им о планах сынов Страны восходящего солнца. Другими словами, я дал Сталину этот миллион солдат. Впрочем, точнее, не ему. Я сделал это для русского народа, для родины моей матери и, значит, для моей родины. Эти закаленные сибиряки спасут Москву и погонят гитлеровцев. А это, как я полагаю, окажет решающее влияние на весь ход войны: ее выиграют русские. Теперь тебе, надеюсь, понятно?

Биргит медленно поднялась с кресла и прислонилась спиной к шкафу.

— Рихард, ты сведешь меня с ума. Что это? Или ты рассказываешь мне содержание романа, который собираешься написать?

Зорге подошел вплотную и заглянул ей в глаза.

— Нет, именно так и есть. Рихард Зорге пользуется одновременно полным доверием Иосифа Сталина и Адольфа Гитлера. Оба они верят каждому слову моих сообщений. Но Гитлеру я сообщаю чепуху, а Сталину — правду. Правду, которая делает Советскую Россию сильнее. Не забывай, что мой дед Альберт Зорге был не только пруссаком, но и коммунистом, и другом Карла Маркса. А я внук своего деда.

Лицо Биргит стало таким же желто-серым, как и шкаф, к которому она прислонилась. Зорге пристально глядел на нее.

— Понимаешь теперь, кто я?

— Да, Рихард, понимаю. Ты… ты русский шпион. Он отступил на несколько шагов.

— Ничего ты, Биргит, не поняла. Абсолютно ничего!

— Нет, Рихард… Ты шпион! Плечи Зорге устало опустились.

После продолжительной паузы он тихо, но убежденно, с трудом сдерживая волнение, сказал:

— Я не шпионю, я борюсь за великое дело.

— Это слова, Рихард!

— Нет, Биргит, ты сама убедишься в этом. Идет жестокая борьба не на жизнь, а на смерть между немцами, одурманенными Гитлером, и русскими. Между фашистами и коммунистами. Я коммунист и на стороне коммунистов. И я сделаю все, чтобы красный флаг с серпом и молотом развевался над рейхстагом! Чтобы люди навсегда избавились от ужасов фашизма! Навсегда!

Зорге остановился. Он взглянул на Биргит, по-прежнему плотно прижимавшуюся к дверце шкафа.

— А ты посчитала меня за какого-то шпиона? Я… И вдруг шпион?! Кто такие шпионы, Биргит? Негодяи, продающие чужие секреты за презренный металл. Мне не нужны деньги. Я борюсь за великую идею! А ты… Стыдись!

Ом шагнул к ней.

— Что же ты молчишь? Тебе нечего мне сказать? Он так требовательно взглянул на нее, что она не могла не ответить.

— Все это ужасно, Рихард. Чересчур ужасно, чтобы я сразу могла понять.

Она говорила так тихо, что он едва разбирал слова.

— Ужасно? Ты все же ничего не поняла. Впрочем, я думаю, до тебя все дойдет, когда гитлеровцы потерпят поражение. И это будет не рядовое поражение. Отступление немцев от Москвы будет началом крушения гитлеровского рейха. Знаешь, пройдут годы, и историки будут утверждать, что поворотный пункт второй мировой войны произошел не раньше января будущего года,  точнее — в декабре 1941 года, в сражении под Москвой. Я предсказываю, суммируя все сведения, что это сражение произойдет именно в декабре. Раньше русские не успеют перебросить на Запад сибирскую армию. А некоторые историки, вероятно, напишут, что к этому великому решению пришли еще раньше, в конце сентября, и вот здесь, здесь, в этой скромной комнате.

Лицо Зорге покрылось красными пятнами.

— Что ты молчишь? Поняла ты хотя бы мотивы моего поведения? Согласна, что я прав?

Она несколько раз судорожно вздохнула, прежде чем ответила.

— Почему, — прошептала Биргит пересохшими губами, — почему ты обязательно хочешь поражения Германии? Почему ты вмешиваешься в войну?

— Я ненавижу фашистов и их сумасшедшего фюрера. И как коммунист, не могу сидеть сложа руки, когда решается судьба мира.

Он подошел к письменному столу, вылил остатки коньяка в рюмку.

— Выпей, моя девочка!

Она взяла рюмку обеими руками, как ребенок, поднесла ко рту и, выпив до дна, передернулась, как от горького лекарства.

Зорге улыбнулся.

— Почему ты дрожишь? Ты все еще считаешь меня презренным шпионом?

— Нет, Рихард, это… страх. Она не могла побороть дрожь.

— Страх? Почему страх?

— Страх, — повторила она. — Я боюсь, Рихард.

Он презрительно рассмеялся прямо в лицо Биргит.

— И это все, что ты можешь сказать?

Она не ответила. Рихард внимательно разглядывал девушку. Так стояли они, не двигаясь, друг против друга.

Наконец Зорге увидел, что не в силах заставить ее перебороть страх. Тогда он решился на крайнюю меру. Быстро подойдя к двери, распахнул ее.

— Уходи!

Биргит не двигалась.

— Уходи сейчас же! Она не шелохнулась.

— Вон, трусливое ничтожество! — закричал Зорге.

Грубый окрик подействовал на Биргит. С трудом переставляя ноги, она двинулась к выходу. Но вдруг пошатнулась и оперлась о стену, чтобы не упасть. Дверь оставалась открытой настежь. В нее врывался холодный ночной ветер и трепал волосы Биргит.

Рихард стоял посредине комнаты. Засунув руки в карманы и высоко подняв подбородок, он с напускным спокойствием наблюдал за Биргит.

— И все же… большое спасибо, девочка! Она взглянула на него.

— За что, Рихард? Он не ответил.

— За что, за что же, Рихард?

— За то, что сделала, Биргит, для моей родины. За твою долгую жизнь, которая будет очень долгой после конца моей короткой. За твою любовь.

— Короткой жизни… Почему жизнь должна быть короткой, Рихард?

— Моя — да, а свою ты спасешь. Спасешь сейчас. Эта дверь — в долгую спокойную жизнь. Я рад, что ты избрала этот путь, дорогая. Так лучше для тебя.

Биргит широко раскинула руки и схватилась за косяки двери.

— Ты так думаешь, Рихард? Ты так на самом деле думаешь?

Он кивнул.

— Да, ты ведь считаешь, что моя игра продлится долго. Нет, еще недели две и конец. И я скажу тебе уже сейчас: эта игра стоит свеч! Что бы ни случилось, я никогда не пожалею…

Биргит нащупала ручку и закрыла дверь. — Ты прав. Если речь идет о двух неделях, я справлюсь с собой.

Зорге испугался.

— Не сходи с ума! Уходи! Уходи! Ты не отдаешь себе отчета, что делаешь. Я еще никогда не упрашивал ни одну женщину. Но сейчас я прошу тебя. Прошу— уходи!