Неотразимый дикарь

Ему хотелось обнять ее, но он боялся задеть ее и без того уязвленную гордость.

Заложив руки за спину, чтобы не поддаться соблазну, обнять Памелу, он повернулся к Софи:

— Позаботься о своей сестре. Сделай ей холодный компресс для глаз, и вели подать завтрак в спальню. А еще закажи для нее горячую ароматическую ванну… Ну, чтобы хорошо пахло.

Софи с негодованием смотрела на него. Она явно считала оскорбительным обращение с ней как со служанкой, каковой она не была, а только притворялась.

— Хорошо, милорд, — иронично сказала она, отвешивая ему насмешливый поклон. — Не будет ли угодно его светлости приказать еще что-нибудь?

Коннор украдкой взглянул на Памелу. Она тоже с удивлением смотрела на него.

— Нет, в остальном можете положиться на меня.

Коннор шел по коридору так, словно уже был хозяином этого особняка. Когда он, не замедляя шага, завернул за угол, мывшие пол служанки быстро переглянулись и поспешили убраться прочь с его дороги.

Он вернулся в столовую, но там уже никого не было, лишь лакей убирал посуду. Коннор кашлянул, и лакей подпрыгнул на месте, словно услышал звук выстрела. Серебряная тарелка выскользнула из его рук и со звоном упала на пол, разбросав остатки яиц всмятку по бесценному обюссонскому ковру.

У Коннора не было времени на извинения и любезности, поэтому он сразу приступил к делу:

— Где мне найти герцога?

— Вы имеете в виду вашего отца, милорд? — Лакей взглянул на часы на каминной полке. — В это время его обычно можно найти в портретной галерее.

Коннор решительно вышел в коридор и только тут сообразил, что понятия не имеет, где находится эта портретная галерея.

Остановившись возле большой лестницы в холле, он в смятении провел рукой по волосам. Там, в шотландских горах, он запросто мог определить свое местонахождение по солнцу и толщине мха на стволах деревьев. Но в этом особняке он не мог правильно ориентироваться.

Он уже хотел, было вернуться в столовую, чтобы узнать дорогу у лакея, когда со стороны лестницы послышался скрип. Коннор и прежде слышал этот звук, когда лакей катил инвалидное кресло герцога и тот нещадно ругал его за то, что он делал это слишком медленно… или слишком быстро.

Коннор взлетел на второй этаж, перескакивая через две ступеньки. Через несколько мгновений он оказался в длинной просторной галерее с балконом, соседствовавшим с полутемным бальным залом. Вдоль стеньг висело множество официальных портретов самых разных размеров. Мерцающего света настенных канделябров было явно недостаточно, чтобы полностью рассеять мрак.

Кресло герцога стояло неподвижно, и лакей, отпущенный хозяином, уже уходил через дальний выход. Герцог сидел неподвижно. На его плечах была теплая шаль, ноги были укутаны мягким пледом.

Его взгляд был прикован к стене с портретами. В сердце Коннора вновь шевельнулась жалость, но он тут же напомнил себе, что герцог его враг. Если он и был одинок, то лишь потому, что выгнал всех, кто когда-то любил его.

Коннор замедлил шаги. В первый раз за все время пребывания в этом доме он почувствовал себя чужаком, самозванцем, каким, в сущности, и был на самом деле. Он шел по этой казавшейся ему бесконечной галерее крадущейся походкой вора, и предки рода Уорриков презрительно взирали на него из своих золоченых рам, смеясь над его тщетными потугами стать одним из них.

По мере того как Коннор приближался к герцогу, его любопытство все возрастало. На чей же портрет мог так пристально смотреть герцог? Любопытство сменилось недоумением, когда он понял, что герцог смотрит не на портрет, а на пустое пространство между двумя портретами. Судя по состоянию обоев, это место пустовало не всегда.

Коннор был готов поклясться, что герцог даже не заметил его присутствия, поэтому вздрогнул, услышав его тихий голос:

— Все считают, что я велел убрать все ее портреты из ненависти к ней, потому что она сбежала от меня. Но, правда, в том, что я просто не мог смотреть на них. Мне было невыносимо сознавать, что я по собственной глупости потерял ее. — Он сокрушенно покачал головой. — Я говорил ей ужасные слова, страшно угрожал… Я пытался запугать ее, чтобы она не уходила от меня, но вместо этого добился обратного результата — она исчезла. Мне нужно было сделать только одно — упасть перед ней на колени и молить о прощении, но я был слишком молод, горд… и глуп.

Герцог вздохнул, не сводя глаз с пустого места на стене.

— Я прихожу сюда каждый день и смотрю на то место, где висел ее портрет, и снова вижу ее — длинные блестящие локоны, которые она позволяла мне расчесывать перед сном, смеющиеся глаза, обворожительная ямочка на щеке, которая появлялась только тогда, когда она лукаво улыбалась…

Коннор, словно завороженный словами старика, смотрел на стену и будто видел женщину, которая была когда-то женой герцога.

Внезапно герцог развернул свое кресло, чтобы видеть лицо Коннора.

— Полагаю, ты считаешь меня нелепым и смешным. Если бы она могла видеть меня сейчас, она бы рассмеялась мне в лицо. Она никогда не щадила мои чувства и мою гордость. И не потакала слабостям.

— Почему после ее ухода вы не развелись с ней и не объявили себя вдовцом, чтобы иметь возможность снова жениться и произвести на свет наследника?

— Потому что я знал, что она навсегда останется в моем сердце и никакая другая женщина не сможет ее заменить. Тебе известно, что после ее ухода я ни разу не спал с другой женщиной? Все эти годы я хранил верность призраку… — Он едва заметно усмехнулся. — Знаешь, ей бы это понравилось. Она бы сказала, что это расплата за то, что я нарушил клятву супружеской верности и разбил ей сердце… Наверное, ты ненавидишь меня, сын.

— Нет, я не испытываю к вам ненависти, ваша светлость, — проговорил Коннор, радуясь тому, что на сей раз сказал чистую правду.

В глазах герцога снова появился хитрый огонек.

— Значит, ты жалеешь меня, что еще унизительнее для больного старика, который когда-то был таким же крепким и дерзким, как ты. Полагаю, я должен быть благодарен тебе и твоей мисс Дарби. Пока ты не вернулся и не рассказал мне, что стало с твоей матерью, я все еще мог надеяться, что в один прекрасный день она вернется ко мне, такая же молодая и красивая, как в тот день, когда ушла от меня. Но теперь я знаю наверняка, что ее уже нет на свете, и мне незачем больше жить. Впрочем, я настолько черен душой, что вряд ли мы с ней встретимся на том свете.

— Если бы у вас была такая возможность, чье прощение вы хотели бы получить? Божье? Или ее? — тихо спросил Коннор.

— Поскольку мне не приходится ждать милости ни от Всевышнего, ни от нее, я бы попросил прощения у тебя.

Коннор встал на одно колено перед креслом герцога, как он сделал это в день приезда, и положил руку на его костлявое колено.

— Ваша светлость, сегодня мне не нужно ваше раскаяние и сожаление, мне необходимо нечто совершенно иное.

Герцог положил свою холодную руку поверх руки Коннора и неожиданно крепко пожал ее.

— Говори, чего ты хочешь, сын. Ты получишь все, о чем попросишь.

Днем в дверь спальни Памелы тихонько постучали. Распахнув ее, девушка увидела двух молоденьких служанок, которые весело щебетали, словно пара синиц.

— Добрый день, мисс, — прощебетала пухленькая розовощекая служанка с огненно-рыжими волосами, прикрытыми кружевным чепцом. — Мы пришли за вами. Лорд Эддивистл ждет вас в бальном зале.

— Лорд Эддивистл? — озадаченно переспросила Памела. Несмотря на плотный завтрак и горячую ванну, она еще чувствовала себя немного разбитой после утренних, обильных слез. — Ах да! Вы имеете в виду маркиза?

— Да-да, мисс, маркиз ждет вас, — подтвердила другая служанка, выше первой ростом, со светлой косой, перекинутой на грудь. — Очень ждет, даже требует.

— Вернее, приказывает, — перебила ее пухленькая служанка и, имитируя низкий баритон Коннора, процитировала его: — «Если она заупрямится, напомните ей, что скоро я стану герцогом, и мое слово будет для всех законом».