Страница 19 из 58
– Да, так и было, – признался он, его потеплевший голос сказал ей, что он не обратил внимания на ее сарказм. – После нескольких месяцев этой восхитительной пытки, я снова написал ей и попытался убедить сбежать со мной в Гретна–Грин. Она отказалась, но не была настолько жестока, чтобы оставить меня совсем без надежды. Она поклялась, что, если я смогу доказать, что у меня есть интересы в этом мире, которые простираются дальше моего очередного приобретения на аукционе Брукс, и другие пристрастия, помимо лошадей, собак и симпатичных балерин, она согласится стать моей невестой, даже если ей придется пойти против желания ее отца.
– Как великодушно, – пробормотала Саманта.
Габриэль нахмурился.
– Она все еще не доверяла моей привязанности. Как бы страстно я ни клялся в своей любви к ней, часть ее слишком хотела верить, что я по–прежнему безответственный повеса, который унаследовал все, что имел – титул, богатство и социальное положение. – Он выгнул бровь, натягивая кожу на шраме, в попытке самоиронии. – И даже свою симпатичную внешность.
Саманте вдруг стало холодно.
– И вы решили доказать, что она неправа.
Он кивнул.
– Я присоединился к Королевскому флоту.
– Но почему к флоту? Ваш отец мог бы купить вам престижную должность в армии.
– И что бы это доказало? Что она права в отношении меня? Что я неспособен достичь чего–то своими собственными заслугами, своими собственными силами? Если бы это входило в мои намерения, я бы, наверное, присоединился к народному ополчению и просто сыграл роль героя. Ничто так не заставляет леди оборачиваться тебе вслед, как накрахмаленное сукно и сверкающие погоны на плечах мужчины.
Саманта так и видела, как он шагает по переполненному залу для танцев с треуголкой под локтем, его золотистые волосы мерцают под светом люстр. Его броская фигура заставляет незамужних дам краснеть и жеманничать за спинами своих поклонников.
– Но вы знали, что не так легко заставить повернуться голову вашей леди, – рискнула она.
– И не так легко завоевать ее сердце. И я пошел под командование Нельсона, в полной уверенности, что, когда вернусь, она будет готова стать моей женой. Зная, что мы будем разлучены на несколько месяцев, я послал ей последнее письмо, умоляя ждать меня. И обещая, что я настроен стать мужчиной – и героем – которого она заслуживает. – Он снова криво улыбнулся. – На этом заканчивается Акт Первый. Но в продолжении ведь нет никакого смысла? Вы уже знаете окончание.
– Вы еще когда–нибудь видели ее?
– Нет, – ответил он безо всякой иронии. – Но она видела меня. После того, как меня привезли в Лондон, она приезжала в больницу. Я не знаю, сколько я там пробыл. Дни и ночи были одинаково бесконечны и одинаково неразличимы. – Он коснулся пальцем своего шрама. – Я, должно быть, выглядел совершенным чудовищем с незрячими глазами и изуродованным лицом. Я сомневаюсь, что она вообще знала, что я в сознании. У меня тогда еще не было сил даже говорить. Все, что я мог, это почувствовать запах ее духов, которые были дыханием небес среди адского зловония камфары и гниющих конечностей.
– И что она сделала? – прошептала Саманта.
Габриэль похлопал рукой по сердцу.
– Если бы драматург, писавший это пьесу, был бы более сентиментален, она, без сомнения, бросилась бы мне на грудь, обещая свою вечную любовь. Но на самом деле, она просто сбежала. Знаете, в этом не было необходимости. При таких обстоятельствах я и без этого не считал, что она должна выполнять свои обязательства по отношению ко мне.
– Обязательства? – эхом отозвалась Саманта, изо всех сил пытаясь скрыть свое возмущение. – Я думала, что помолвка предполагает общность двух людей, которые любят друг друга.
Он невесело засмеялся.
– Тогда вы еще наивнее, чем я был. Учитывая, что наша помолвка была тайной, она, по крайней мере, была избавлена от унижения и публичного скандала от ее расторжения.
– Как удачно для нее.
Взгляд Габриэля затуманился, как будто прошлое стало для него более видимым, чем настоящее.
– Иногда я задаюсь вопросом, знал ли я ее вообще. Возможно, она существовала только в моем воображении. Такой, как я ее слепил из умных речей и фантазии украденного поцелуя – моей мечтой о прекрасной женщине.
– Думаю, она была очень красива? – спросила Саманта, уже зная его ответ.
Рот Габриэля затвердел, но голос смягчился.
– Утонченной. Ее волосы были цвета расплавленного меда, а глаза цвета океана под летним небом, ее кожа была самой мягкой…
Глядя на свои руки с потрескавшейся кожей, Саманта кашлянула. Она едва ли была в настроении сидеть и слушать его дифирамбы о том, чем она не обладала.
– Так что случилось с этим образцом совершенства?
– Предполагаю, что она вернулась в лоно своей семьи в Мидлсекс, где она позже, вероятно, выйдет замуж за местного сквайра и переедет в деревню, чтобы растить там кучу практичных толстощеких отпрысков.
Но ни у одного из них не будет лица рафаэлевского ангела или глаз цвета морской волны, обрамленных золотистыми ресницами. Саманта почти пожалела ее. Почти.
– Она просто дура.
– Простите? – Габриэль выгнул бровь, очевидно, озадаченный ее окончательным приговором.
– Эта девушка дура, – повторила Саманта с еще большим осуждением. – А вы еще больший дурак, если тратите впустую ваше время на мечты о фривольном существе, которое больше волнуют ее платья для бала и поездки на фаэтоне по парку, чем то, что она делала для вас. – Поднявшись на ноги, Саманта подошла и шлепнула письма на тыльную сторону его руки. – Если не хотите, чтобы кто–то еще наткнулся на ваши сентиментальные сокровища, предлагаю вам положить их под подушку.
Габриэль не сделал ни единого движения, чтобы взять письма. Он просто уставился перед собой, рот его затвердел. Его ноздри раздувались, но она не знала, от гнева или от богатого цветочного аромата, который шел от надушенной бумаги писем. Она уже начала думать, что зашла слишком далеко, как вдруг он отпихнул письма от себя.
– Вероятно, вы правы, мисс Викершем. В конце концов, письма мало как может использовать слепой. Почему бы вам не взять их?
Саманта отшатнулась.
– Мне? И что же, спрашивается, мне с ними делать?
Габриэль встал, возвышаясь над ней.
– Какое мне дело? Можете выбросить их в мусорный ящик или сжечь, если хотите. Просто уберите их, – печальная улыбка скривила его рот, и он мягко закончил, – с моих глаз долой.
* * *
Саманта сидела на краешке своей постели в поношенной ночной рубашке из хлопка и смотрела на пачку писем в своих руках. За окном уже сгустились черные, как смола, сумерки. Дождь хлестал в оконные стекла, словно ветер заставлял его наказать всех, кто бросил ему вызов. Несмотря на уютно потрескивающий огонь в ее очаге, Саманта все еще чувствовала себя продрогшей до костей.
Ее пальцы играли с потертыми концами ленты, связывающей письма. Габриэль доверил ей избавиться от них. Было бы неправильно предать это доверие.
Она потянула за ленту. Шелк развязался, и письма рассыпались ей на колени. Сняв очки, она развернула самое верхнее, ее руки задрожали. Уверенный женский почерк плавно струился по бумаге. Письмо было датировано 20 сентября 1804, почти за год до Трафальгара. И споря со своей цветистой элегантностью, текст в нем был сугубо деловой.
* * *
«Мой дорогой Лорд Шеффилд,
В Вашем последнем и довольно дерзком послании Вы утверждаете, что любите меня за «сочные губы» и «голубые глаза с поволокой». Это заставляет меня задать Вам вопрос – а будете ли Вы любить меня, когда эти губы сморщатся не от страсти, а от возраста? Будете ли любить, когда мои глаза поблекнут, а привязанность к Вам останется такой же?
Я почти слышу, как Вы хихикаете, расхаживая по своему городскому дому и отдавая приказы слугам в той своевольной манере, которую я нахожу одновременно досаждающей и неотразимой. Без сомнения, Вы потратите целый вечер, сооружая остроумный ответ, который бы очаровал и обезоружил меня.