Страница 2 из 26
На всякий случай, халиф решил переспросить аураннца:
— Что значит — он ничего не может?!
— Привезенный господином ибн Саидом нерегиль многое может, — спокойно ответил самийа, легонько наклонив медно-рыжую голову. — Но пользоваться собственной или чужой силой — не может. Нерегили не умеют этого делать без своего волшебного камня. У них такая… экхм… школа. А камня у него больше нет.
Яхья ибн Саид провел рукой по бороде и кивнул:
— Увы, мой повелитель, это истинно так. Нам пришлось избавиться от этого предмета. Нас преследовали чудовища и чернокнижники, и шли они по следу камня. Мы выбросили кристалл в пропасть, когда переходили через горы.
При этих словах Яхьи оба самийа, и рыжий аураннец, и золотоволосый лаонец, поежились и сморщились, словно лизнули лимона.
— Он мне никто, — продолжая кривиться, заметил рыжий, — но лучше б вы его убили. Как убивают лошадь, которая сломала хребет.
— У нас не было выбора, — безмятежно откликнулся Яхья и вытер лоб платком. — Либо избавиться от камня, либо избавиться от обоих — погоня не отставала и не отстала бы. Лучше так, чем возвращаться с пустыми руками.
— Почтеннейший, представьте себе горшечника, которому сломали пальцы и снова усадили за гончарный круг. Он даже ореол проявить не может. И бесится — от боли, злости и беспомощности.
— Он никогда не сможет… колдовать? — перешел к делу Аммар.
— Проявлять силу, господин, проявлять силу, — не скрывая насмешки, поправил его наглый аураннский маг. — Такое… возможно. Но я о таком не слыхал.
— Я тоже, — вступил в беседу золотоволосый лаонец. — Переучиться, после стольких лет, — навряд ли получится. Впрочем, кто знает что-либо достоверное о нерегилях? Они высадились на западе всего четыреста пятьдесят лет назад, и не сказать, чтобы кого-то подпустили к своим секретам.
— Возможно, он сможет переучиться, если-и-и… — тут аураннец ехидно потянул голос, — если вначале не сойдет с ума. Судя по тому, что я видел, я бы не поручился за его здравый рассудок.
— Итак, — Аммар ибн Амир решил подвести черту под разговором. — Я получу беспомощного, слабосильного «глухаря», как вы говорите, к тому же повредившегося в уме и озлобленного.
Закончив загибать пальцы, халиф спросил:
— Я что-нибудь упустил?
— Это как посмотреть, — улыбнулся лаонец. — Но лучше бы вы, господин, сказали про вашего нерегиля что-нибудь хорошее. — И продолжил, увидев недоумение человека: — Когда ты, Илва-Хима, — переливающаяся всеми оттенками золота голова качнулась в сторону аураннца, и тот злобно скривился, — заговорил про лошадь, он начал нас слушать.
Аммар подавил паническое желание оглянуться. И с удовлетворением заметил, что Яхья и сидевший рядом с ним начальник Правой гвардии проявили меньше выдержки. Потом спросил:
— Вы же сказали, что он не может пользоваться силой?
— Он не может ей пользоваться всякий раз, когда захочет. Но иногда у него получается.
Яхья овладел собой и жестко ответил:
— Здесь тройное имя Али на входе. Это печать. Не стоит так шутить, почтеннейший. Никто нас не слышит и слышать не может.
— А перед вами, почтеннейший, лежит цепочка от его камня, — отозвался лаонец. — Какие уж тут печати…
— А когда у него получается, а когда нет? — спросил Аммар.
— Это непредсказуемо, — сказал Илва-Хима и расплылся в улыбке.
Маги вышли, с шорохом утянув за собой длинные края церемониальной одежды. Ну прям как невеста на выданье они в таком виде, опять подумал Аммар. Рукава длинные, полы мантии метут пол, четыре слоя шелка нижней одежды расползаются каймой один из-под другого, в узле волос на затылке длинные заколки-шпильки — ну только в покрывало осталось закутаться или химаром прикрыться, любо-дорого поглядеть. Впрочем, по здравом размышлении следовало признать, что властители сумеречников знали, что делали, предписывая своим магам являться к себе в негнущейся парче поверх всех этих шелковых свивальников и пелен, да еще и без пояса — в таком виде неудобно ни нападать, ни защищаться. Даже поворачиваться неудобно — вдруг на рукава наступишь. Не зря за самийа, подхватив ослепительные ткани, семенили пажи. Говорили, что в Ауранне края одежд королевы носят не пажи, а волшебные собачки в попонках под цвет платья. Подумав про собак, Аммар сплюнул.
Меж тем Яхья ибн Саид приказал:
— Вынесите это.
И указал на разорванную цепочку из темного нечищеного серебра, что лежала перед ним на шелковом платке.
— Яхья, я должен был принимать тебя во Дворе совета.
В восьмиугольнике под куполом зала совета, в самой его середине, была проделана забранная решеткой яма — туда через каменный подземный коридор проводили неугодных и преступников, чтобы повелитель верных мог допрашивать их, глядя сверху вниз.
Старый астроном лишь покачал головой:
— Мой наставник и учитель шейх Исмаил ас-Садр — да будет доволен им Всевышний! — в точности передал мне слова, услышанные среди камней пустыни. "У него отберется многое". Но потом он найдет потерянное.
Аммар вспылил:
— Зачем нам сумасшедший калека?! За три кинтара[1] золота! За них можно было нанять и вооружить отряд храбрецов-самийа, знающих толк и в мечном деле, и в волшебстве! Кого ты мне привез?
— Того, на кого было указано, — невозмутимо отвечал астроном.
— А почему три кинтара? — уже успокаиваясь, озадачился Аммар.
— Потому что эти мерзкие твари, да проклянет их Всевышний и лишит их потомства, впрочем, такие твари навряд ли вышли из утробы матери…
— Яхья…
— … так вот эти порождения нечистого завалили его на весы закованным. А мы договаривались, что ценой будет его вес в золоте. Я думаю, что цепи весили больше, чем он сам. К тому же свирепое создание не желало лежать спокойно и брыкалось, как девять жеребцов сразу, так что уродливым слугам нечистого приходилось его придерживать, и я думаю, что на весы их навалилось тоже порядочно, и нам еще повезло, что он их частично раскидал к тому времени, как мы ударили по рукам.
Помолчав, Яхья добавил:
— Так или иначе, о мой халиф, но мои воины уже везут его. К вечеру они войдут в столицу.
Старый астроном уже успел порадовать своего халифа хорошей новостью: еще на границе, после нескольких вразумляющих бесед — Яхье пришлось испробовать множество доводов, чтобы заставить нерегиля прислушаться к советам разума, и не все эти доводы были словесными, — тот согласился вести себя прилично. После того, как порядком измученный… ммм… доводами… и длинной дорогой самийа отказался от привычки набрасываться на свою стражу, его удалось привести в приличный вид — расковать, вымыть и переодеть. Старый астроном с удовлетворением сообщил, что нерегиль едет верхом и ведет себя на удивление смирно — преодолев перевалы Биналуда, Яхья даже разрешил развязать ему руки. Оставалось утешаться лишь этим.
Аммар нагнулся рассмотреть то, что осталось лежать на зеленой ткани платка: деревянную шкатулку, в которой раньше лежал камень, и обрывок серого шелка с цветочной вышивкой по краю ("а где его меч? — "меч они не отдали, о повелитель, сказали, что должны будут доставить в Цитадель либо его самого, либо его меч"). Приглядываясь к цветочной нездешней вязи, он вдруг понял, что в комнате темно — а время лишь недавно перевалило за полдень. Куда подевался солнечный свет?
Над крышами, переходами и двориками Мадинат-аль-Заура быстро неслись тени — с востока надвигался невиданный, от земли до неба, прибой пенных и дымных темных облаков. Синюшно-фиолетовая туча просверкивала молнией, далеко-далеко погромыхивало.
Выйдя во двор, Аммар смотрел на темное подбрюшье неба с недоверием: в этом году месяц Сафар сполз уже на середину лета, но никто не помнил, чтобы среди такого зноя вдруг пошли зимние дожди. В сизо-фиолетовом клубящемся небе с шипением вспыхнула раскаленно-белая ветвистая зарница. От последовавшего за ней удара люди во дворе присели и закрыли уши ладонями. Где-то в стороне Младшего дворца, в котором размещался харим, заголосили женщины.
1
Кинтар — примерно 53 килограмма.