Страница 7 из 10
— Я делаю все, что в моих силах.
— Отец, да простит его Аллах, не позаботился о будущем!
Как обычно, она встала на его защиту:
— Он был не в состоянии сделать больше того, что сделал.
— Он транжирил деньги, слишком меня баловал и тем самым испортил мне жизнь!
— И ты его упрекаешь за то, что он любил тебя больше всего на свете?!
— Он поступил бы разумней, если бы экономил деньги, чтобы выдать замуж своих дочерей.
— Отец намеревался откладывать для этого часть своей пенсии.
Однажды мой начальник позвал меня к телефону. До меня донесся голос, от которого бурно забилось сердце. Да это Маляк, моя любимая! Она назначила мне встречу в предвечернее время на улице Дворцов. Мы встретились, когда в моем сердце уже угасла последняя искра надежды, после целого года мучительно долгой разлуки. Передо мной снова ее прекрасное лицо, прелестный стан. Смущаясь и стыдясь, она сказала:
— Ты, конечно, меня забыл!
Мы пошли вместе.
— Я никогда не думал, что все так кончится, — произнес я.
— Всякий раз, когда мне делали предложение, я отказывала, но как жить дальше?
— Я виноват перед тобой, Маляк.
— Значит, никакой надежды?
— Если не будет еще хуже!
Она сникла.
— Было бы нехорошо обманывать тебя, — произнес я.
Мы шли молча, словно на похоронах, пока не очутились на площади, где расположена французская больница.
— Я сделаю то, что ты мне укажешь, — пролепетала она.
— Как я могу тебе указывать. Теперь мне остается только винить себя за твои загубленные годы.
Быстро надвигавшаяся темнота давила своей тяжестью, ее не мог рассеять свет уличных фонарей, окрашенных в синий цвет, как того требовали инструкции противовоздушной обороны. Мы должны были расстаться, не доходя до аль-Аббасии. Окончательное расставание, которое унесет с собой все! Мы остановились. Я спросил дрогнувшим голосом:
— По-твоему, я заслуживаю всяческих упреков, не так ли, Маляк?
Она отрицательно покачала головой. Наши руки встретились. Последние слова, что я сказал ей, были:
— Я буду всегда молить о твоем счастье.
Я с трудом оторвал от нее взгляд и ушел. Эта встреча лишь разбередила незажившую рану. Моя ненависть ко всему окружающему возобновилась с новой силой, я даже стал усердным читателем оппозиционной прессы, хотя никогда по-настоящему не интересовался политикой. Я попросил своего друга Али Юсуфа:
— Научи меня, всезнайка. Мне предстоит навсегда остаться холостяком, как мне решить мои мужские проблемы?
Он громко засмеялся — разговор происходил во время прогулки по парку аль-Эзбекийя — и сказал:
— Попытай удачи в кофейнях.
— Но я не переношу ни женщин-профессионалок, ни вина, — проговорил я, теряя надежду.
Тогда он сказал:
— Тебе остается одно — обратиться к Умм Абдо.
— Умм Абдо?! — воскликнул я.
Он спокойно продолжал:
— Она выросла в вашем доме, жизнь у нее не сложилась, и в ней еще что-то есть. Почему не попробовать?
— Но она старше меня на десять лет.
— Я ведь не предлагаю тебе на ней жениться, профессор!
Наверное, во всей вселенной не найдется таких гнилых, захудалых мест, где в то же время обитало бы столько волшебных грез, как старое здание на улице Абу Хода и кафе «Успех» на площади Армии. А что еще, кроме грез, остается одинокому пенсионеру? Если бы мне удалось разжиться деньгами, я совершил бы путешествие по стране — с востока на запад и с севера на юг. А если бы мне неожиданно привалило богатство — от родственника, живущего где-нибудь в Бразилии, то я избороздил бы весь земной шар вдоль и поперек и женился бы на юной красавице, не думая о последствиях. Как сладки и как жестоки мечты! Маляк, ты живешь в каких-нибудь нескольких шагах от меня, а я пальцем о палец не ударю, чтобы быть рядом с тобой. Мы связаны одними воспоминаниями, мы жертвы одного поколения. Сердце мне подсказывает, что ты еще женщина!
Хамада ат-Тартуши радостно сообщил мне:
— Моего сына повысили, он стал генеральным директором.
Поздравив его, я сказал:
— Кофе и сандвич сегодня за твой счет.
— Только кофе! — возразил он решительно.
— Ты все еще живешь со своей супругой как с женщиной?
— Пустой вопрос, — произнес Хамада, засмеявшись.
— Извини, но это для меня важно.
— Когда есть желание, — ответил он лаконично, а потом добавил: — Способность и желание часто не сопутствуют друг другу.
После этого он сказал с сожалением:
— И как это ты остался холостяком? Я не знаю человека, который так стремился бы жениться, как ты.
— Вплоть до последнего года я продолжал содержать семью, — отвечал я с горечью. — Всякий раз, когда зарплата немного повышалась, цены поднимались вдвое.
— Какое несчастье! И Умм Абдо отправилась к праотцам раньше срока!
— Напротив, с опозданием, после того, как перестала быть женщиной!
— Твоя судьба. Что мешает тебе теперь встретиться с Маляк?
Али Юсуф стал преследовать меня взглядом. Я знаю, о чем он хочет, спросить, но делаю вид, что ничего не замечаю. Мы сидели в старинном кафе «Радость», на месте которого сейчас выставка мебели, когда он наконец задал вопрос:
— Как поживает Умм Абдо?
— Это чистейшая авантюра, но она увенчалась успехом, — ответил я, засмеявшись.
— Ну и как? — нетерпеливо спросил он.
— Что сказать? Многолетняя привычка. Я знаю ее с детства, она для меня как часть домашней обстановки. После того как я занял в доме место своего отца, она стала еще больше меня уважать. Должно быть, она очень удивилась, заметив, что я по-новому стал на нее смотреть и иначе разговаривать. Таких вещей не замечают одни идиоты. Она простая женщина, но, к счастью, не идиотка. Когда я до нее дотронулся, она смутилась, отпрянула и учащенно задышала, явно встревожившись. Теперь все идет наилучшим образом, но мне приходится соблюдать большую осторожность.
— Боишься скандала?
— Конечно.
— Они не дали тебе жениться, а теперь хотят еще и подвергнуть мучительной пытке?
— Меня удерживают правила приличия и стыд.
— Важно, что теперь у тебя с нервами все в порядке, не так ли?
— Да, конечно.
— Если что, пригласи меня.
— Убить тебя мало, проклятый сводник! — засмеялся я.
Да, я действительно стал спокойнее, но в то же время я еще сильнее почувствовал отвращение к самому себе, собственное бессилие и никчемность. Я спрашивал себя: чем мы отличаемся от стран, участвующих в войне? Мы привыкли к ее ужасам, к сигналам воздушной тревоги, привыкли видеть солдат-союзников. Нас поражали изменчивость военного счастья и падение былых кумиров. Я дважды в день встречался с Али Юсуфом — вечером в кафе «Радость» и ранним утром в бомбоубежище. Как-то вечером он сказал мне:
— Я хотел бы знать твое мнение по очень важному делу.
— Говори, — ответил я, ни о чем не подозревая.
Он спросил со смущенным видом:
— Какие у вас сейчас отношения с Маляк?
Его вопрос застиг меня врасплох. С минуту я не мог вымолвить ни слова. Потом ответил:
— Абсолютно никаких отношений.
— Я спрашиваю не об официальных отношениях, а о том, что тебе говорит сердце.
— Прошлое навсегда забыто.
— И тебя не огорчит, если она сегодня-завтра выйдет замуж?
— Напротив, я пожелаю ей счастья. Возможно, с ее замужеством меня окончательно покинет чувство вины.
— Тогда у меня еще вопрос.
— Слушаю, господин, — сказал я, улыбаясь.
— Ты не будешь возражать, если я попрошу ее руки?
— Я первый вас поздравлю, — ответил я, не задумываясь.
— Только прошу тебя говорить правду, чтобы впоследствии ни ты, ни я не раскаялись.
— Я сказал правду.
Да, я был искренним. Я ощутил лишь мимолетную печаль, навеянную разочарованием, но не испытывал больше ни любви, ни ревности.
В тот день, когда я рассказал обо всем этом дядюшке Хамаде ат-Тартуши, он спросил меня: