Страница 4 из 10
— Всему есть предел.
Я ловил мгновенье, она же обращала свой взор в будущее, делясь сокровенными мыслями:
— Устроишься на работу, отложишь из зарплаты сто гиней, и тогда все уладится.
— Папа не пожалеет для меня таких денег, — отвечал я самоуверенно.
— Твой отец — служащий, такой же, каким был мой!
— Нет, не совсем такой, — возражал я ей с улыбкой.
Вся улица знала о нашей любви. Она наполняла гордостью сердца моих родителей, над ней подшучивал мой друг Али Юсуф. Если бы не трагедия Фикрии и Зейнаб, то родители были бы вполне счастливы и не выказывали бы тревожную озабоченность, отец — изредка, а мать — беспрестанно.
Меня же занимала отнюдь не одна любовь, но я был создан только для беспорочной жизни. Для беспорочной жизни и отцовства.
Сегодня мы играем с Хамадой ат-Тартуши в нарды на чашку кофе. Я торжествую над ним победу, но вскоре воодушевление иссякает. Мы сидим и смотрим на площадь Армии, залитую яркими огнями. Как много женщин, мужчин, детей! История цивилизации наглядно представлена всевозможными средствами передвижения — от тачек и телег до автобусов и трамваев. Со всех сторон до нас доносятся разные звуки — разговоры, ругань, крики, пение. Хамада продолжает:
— Эта страна...
Он жалуется и негодует на все на свете. Мое спокойствие раздражает его.
— Тебя ничего не волнует.
— Я по горло сыт волнениями!
— Но ты видел на своем веку много событий, войн, людей.
— Ну и что?
— Ты думаешь только о себе.
— Я еще в худшем положении, чем страна.
— Но ты же интеллигентный человек.
— Пошел к черту!
Хамада громко смеется — он еще умеет весело смеяться — и произносит:
— Начни новую жизнь.
— То есть?
— Ты владеешь английским, учился на вечерних курсах менеджеров и секретарей при «инфитахе»[10], что тебе стоит начать снова?
— Мне нужна передышка.
— Боюсь, ты привыкнешь к безделью.
— Не беспокойся за меня.
Объявлений о вакантных должностях сейчас много, и зарплата, как я слышал, приличная, но ее все равно не хватит, чтобы изменить мою жизнь.
Такая зарплата, увы, не позволит мне переехать на новую квартиру в один из современных жилых кварталов, правда, мой скудный рацион пополнится горячей пищей.
Я говорю Хамаде:
— Немного терпения — и ты услышишь приятную новость.
Он смеется:
— Ты должен высоко держать знамя пенсионеров!
Я наделен хорошим здоровьем, но что с того? И все же мне следует славить и благодарить Аллаха. Он знает о моих долгих лишениях и одиночестве и должен помочь мне. Ведь он милостив и милосерден. Я говорю Хамаде:
— Будь я крепче в своей вере, я был бы счастливее.
— Человек бывает либо верующим, либо неверующим, середины быть не может.
Я сердито отвечаю:
— Ты сегодня что-то остер на язык.
Он хохочет:
— Я не признаю веры у интеллигенции!
Я молчу. Он вечно брюзжит, а сам прекрасно спит по ночам. Но он — едва ли не все, что у меня осталось в эти жалкие времена. Где вы, друзья? Где вы, закадычные приятели?..
Из своей комнаты я слышу, как моя мать говорит матери Ребаб или Бусейны, точно не помню:
— Халим не может связывать себя, пока не закончит учебу.
Логика безупречная, но она меня бесит. Хорошо еще, это говорится не матери Маляк. Ведь Маляк спросила меня:
— Когда мы объявим о помолвке?
И в ответ услышала:
— Семейные обстоятельства не позволяют мне этого сделать до окончания учебы.
Она пошла на уступку. Ее мать скрепя сердце тоже вынуждена была согласиться. Пока я учился в университете, Бусейна, Ребаб и Биса вышли замуж. Расставание с каждой невестой отзывалось в моей душе болью, но эта боль была преходящей: она не оставляла глубоких следов. Брак сильнее влюбленности. Его чары прекраснее и долговечнее. Розовые мечты юности быстро рассеиваются, как аромат духов от спешащей мимо женщины. Пока я жив, не забуду слов Маляк в минуту откровения:
— Если бы даже у меня попросил руки принц, я бы ему отказала, у меня нет ничего, кроме тебя.
Маляк казалась мне верной и надежной, вернее любой истины на свете. Ах, то была великая, настоящая любовь! Она одержала окончательную победу в счастливый незабываемый день.
Из окна своей комнаты Маляк увидела, как я обмениваюсь знаками с Бусейной. При первом же посещении нашего дома — в сопровождении матери — она бросилась ко мне в комнату и застенчиво спросила:
— Тебя можно поздравить?
Я удивился:
— С чем?
— С Бусейной!
Мне стало стыдно. Я посмотрел на нее долгим взглядом. Она храбро, в упор глядела на меня. Гордость не позволяла ей выказывать ревность. Как прекрасна она была в ту минуту!
В порыве искреннего счастья я прошептал:
— Никто, кроме тебя, Маляк.
Тогда она громко сказала, чтобы ее голос был слышен за дверью:
— Дай мне почитать какую-нибудь книгу.
— Ты читала «Магдалину»[11]?
— Да.
— Тогда возьми «Вертера».
— Давай, — произнесла она улыбаясь.
С той поры другие девушки утратили для меня свое очарование. Все мои помыслы были теперь о браке. Как уже говорилось, я был создан для безгрешной жизни. Я не такой, как Али Юсуф и остальные.
Однажды вечером приятели сказали: «Пойдем прогуляемся, попытаем удачи». Ну что ж, попытаем!
Как давно это было!..
Сегодня по пути в кафе я спрашиваю себя: «Неужели мне суждено до конца моих дней ходить этой осточертевшей дорогой между улицей Абу Хода и площадью Армии?» Неисповедимы пути Господни! Я представляю себе, как возвращаюсь домой из кафе, и моя мимолетная радость тускнеет. Весь облик Аббасии вызывает у меня отвращение, словно лицо какой-нибудь уродины. А еще говорят, что настоящая жизнь начинается после шестидесяти! Как хочется видеть вокруг себя все новое, дышать чистым воздухом, бродить среди тенистых деревьев, величаво расхаживающих красавиц. Хорошо бы пойти в клуб, где много друзей и развлечений, почувствовать тепло и уют, которые отвлекают от мыслей о болезнях и смерти. Молодость и деньги — вот счастье в этом мире. Повсюду говорят о неожиданно выпавшем богатстве, о сногсшибательных вечеринках в снимаемых на ночь номерах, о «золотых» балах в отелях. Где путь, что ведет в этот волшебный мир?
Мои товарищи — где они? Однажды я повстречал возле кафе «Америкэн» доктора Хазима Сабри. Мы поздоровались за руку, обменялись двумя-тремя словами и расстались! Кто поверит, что мы были неразлучны все детские и школьные годы? Кое-кого унесла смерть. Остался только этот добрый старикан. Вот он уже машет мне рукой со своего привычного места. И говорит с серьезным видом:
— Я знаю, что тебя привело сюда сегодня так рано.
— Что?
— Кризис доллара и египетского фунта!
Я от души рассмеялся, что со мной случается редко.
— Да не смилуется над тобой Аллах, старик!
Он важно произнес:
— Я видел тебя во сне!
— Правда?
— Мне приснилось, что ты едешь на осле, а на голове у тебя большая чалма. Потом ты снял чалму, помахал ею в воздухе и пришпорил осла каблуками. Я спросил тебя, куда ты направляешься, и ты ответил, что едешь в Мекку совершать малый хадж[12].
— Ты можешь истолковать свое сновидение?
— Конечно. Тебе предстоит доброе дело, но прежде ты должен отбросить плохие мысли!
В тот вечер я опять почувствовал к нему симпатию, как и в тот день, когда он предложил мне посетить Маляк. Должен признаться, Хамада скрашивает мое одиночество. Если бы не он, я бы сошел с ума от постоянных разговоров с самим собой...
Итак, друзья сказали: «Попытаем удачи». И мы направились в какую-то кофейню. Там мы поужинали под звуки мандолины. Я впервые выпил бокал вина и тотчас почувствовал радостное возбуждение, какого никогда еще не испытывал. Первый самостоятельный шаг в нашей жизни, казавшийся таким заманчиво волшебным, обернулся обыкновенной веселой попойкой. Не в силах сдержать бьющую в нас через край радость, мы начали безо всякой причины громко хохотать, чем привели в замешательство даже сидевших вокруг отъявленных пьяниц. Мы впервые вступили на путь порока. Каждый пошел с приглянувшейся женщиной. Не успел я закрыть за собой дверь, как она привычным движением сбросила с себя платье. Я смущенно остановился. Сердце у меня упало. Меня будто окунули в бочку со льдом. Она окинула презрительным взглядом мою оцепеневшую фигуру: «Эй ты, я тебе не сестра милосердия». Когда я выскочил на свежий воздух, мой желудок взбунтовался и исторг все содержимое. Один из приятелей высказал предположение, что в первый раз не обходится без неприятных последствий. Но и второй раз был не лучше. Я понял, что мне не найти счастья ни в вине, ни в этих женщинах. Где тот огонь, что сжигает меня в присутствии Маляк? Али Юсуф махнул на меня рукой:
10
Инфитах (арабск.) — либерализация. Имеется в виду политика «открытых дверей», проводившаяся президентом Садатом в 70-е годы, когда в Египет был открыт широкий доступ иностранному капиталу.
11
Переложение на арабский сентиментального романа французского писателя XIX века Альфонса Карра «Под липами», выполненное известным египетским литератором М. Л. аль-Манфалюти.
12
Малый хадж, или умра, — паломничество в Мекку, совершаемое вне установленного срока.