Страница 62 из 95
— Я ее видела, — услышал он голос царицы у себя за спиной. — Странно, что она жива. Но не она интересует меня. Думай о другой.
— О другой? — переспросил Гвидор и хотел обернуться, но не смог. Шею и голову словно стиснули колодками. Он видел перед собой только овальное зеркало.
— Не заставляй меня повторять. Где она?
— Я не знаю, о ком ты спрашиваешь.
— Среди вас должна быть еще одна женщина, которая живет у Чурань-реки. Думай о ней!
Зеркало не отразило ничего, кроме испуганного лица самого Гвидора.
— Какой же ты никчемный! — воскликнула Морошь с досадой и презрением. — Все твои собратья — сборище немощных старцев, и ты ничуть не лучше их. Убирайся, ты мне противен.
— Но, царица! — Гвидор вновь обрел способность двигаться и упал на колени. — Ты не можешь так просто прогнать меня. Ради тебя я изменил товарищам, пренебрег честью и достоинством, позабыл свою гордость… — От жалости к себе голос его задрожал, он поднял голову и… никого не увидел. Гвидор был в комнате совершенно один. Неужели визит царицы ему привиделся? Взгляд его упал на разбитый ларец и книгу, валяющуюся под столом. Гвидор потянулся, чтобы поднять ее, и вдруг замер, услышав скрип двери. Он резко обернулся и встретился глазами с какой-то маленькой девчонкой, некрасивой и взлохмаченной. Она неприятно захихикала, затем скорчила рожу, показала чародею язык и тоже исчезла.
Гвидор с трудом поднялся на ноги, подошел к столу и наполнил кубок до краев. Руки его тряслись, и не более половины содержимого удалось ему донести до пересохшего рта.
Рум, скорчившись, лежал на своем ложе, и при мысли, что надо сейчас встать, стряхнуть оцепенение, заняться неотложными делами, его охватывали раздражение и досада. Никого не хотелось видеть. Более того, он боялся, что злоба, накопившаяся в нем за последнее время, может некстати выплеснуться на первого встречного, будь то воин у двери, начальник стражи или вождь восточных кочевий Салым, и тогда не сносить бедняге головы. Рум знал за собой это чувство лютой ненависти ко всему на свете, предшествующее большой резне, и не хотел растрачивать его, — оно удваивало его силы, когда дело доходило до кровавой битвы. Еще несколько дней, и он освободится от беспокойного томления, станет казнить без пощады пленных, упиваться их муками, словно это они виновны в неудачах и унижениях, которые в последнее время выпали на долю верховного айгурского вождя.
Какой-то шум послышался за дверьми. Рум нехотя поднялся, хотел открыть дверь и посмотреть, что там такое, но остановился на полпути. Небось опять толстый Салым спрашивает у стражников, когда выйдет верховный вождь. Неймется ему. Льстивые речи опять начнет говорить, подношения богатые с поклонами преподносить. Известно, что у него на уме. Хочет, чтобы первым советником назначил его Рум. А может, действительно дать Салыму эту должность? Пожалуй, нет среди вождей умнее, хитрее, расчетливее его. Пусть ведет все дела в отсутствие Рума. Но не слишком ли опасно доверять ему Воронью гору? Прознает о сделке с подземными жителями, обогатиться решит за чужой счет, а там и до открытого предательства недалеко. Уж кто-кто, а Рум знает, как это происходит.
Он отошел от двери и вновь прилег, глядя на паутину под потолком. Грозный покровитель не тревожил его уже несколько дней. Может быть, отстал? Рум заставил себя не думать о Триглаве и закрыл глаза. Ему нужно было поспать, чтобы к наступлению ночи чувствовать себя бодрее. Сегодня во что бы то ни стало он должен убить женщину, что живет в избушке близ Чурань-реки. Он обещал это царице и обязательно выполнит обещание, и тогда удача в захвате Братских Княжеств ему обеспечена. Непонятно, куда подевался мальчишка. Рум давно уже не видел его на поляне. Может, тот захворал и отлеживается на лавке? Что ж, тем хуже для него: мальчишка сгорит вместе со своей мамашей.
План Рума был прост и верен. В полночь он подопрет дверь бревном, чтобы никто не смог вырваться, и подожжет избу со всех сторон. Царица не велела казнить мальчишку, но тот лишил его ока, и жажда мщения была так сильна, что Рум не мог противиться этому всепоглощающему чувству. Утром он выяснит, оба ли сгорели живьем? Если труп будет только один, значит, мальчишка действительно ушел в лес и не вернулся. Может, он уже погиб и его кости растащили дикие звери? Но нет, сердце подсказывало Руму, что его обидчик жив и здравствует. Даже если царица поймает мальчишку без его помощи, он добьется права собственными руками придушить ненавистного щенка.
Сон не приходил. За дверью продолжалась какая-то возня, которая в конце концов начала выводить верховного вождя из себя. Звуки были странными: глухие шлепки чередовались со скрежетом камня о камень. Рум встал, быстро подошел к двери, повернул ключ в замке и потянул на себя обе створки. Массивная дверь отворилась. В первое мгновение Рум ничего не понял. Он не увидел ни Салыма, ни стражников. Перед ним была сплошная булыжная стена от пола до потолка. Между камнями чернел еще сырой раствор. Рум ухватился за округлый край большого булыжника, пытаясь выдрать его из стены. Пальцы скользили, камень не поддавался. К тому же стена была, видимо, сложена в несколько слоев, поскольку звуки коварных каменщиков доносились издалека. Рум закричал и замолотил в стену кулаками. Никто не откликнулся, ничего не изменилось. Его продолжали замуровывать.
Чучу вели три единорога: один сзади и два по бокам. Улизнуть было невозможно, да он и не стремился уйти, не выяснив, кто обитает внутри горы под названием Снежный Колпак. Его вели вдоль берега прохладного тихого озера к трем людям на противоположном берегу. Один из них был мал ростом, и Чуча подумал, не подземельщик ли это? Но скоро понял, что это попросту мальчик. Рядом с ним стоял высокий юноша в звездном балахоне, а чуть поодаль седобородый старец в длинном, до пят, плаще. Больше никого, ни воинов, ни слуг — не было видно. Чуча успокоился и все же подумал, как хорошо, что он один пробрался сюда, оставив своих товарищей у подножия высокой горы. Если с ним что-нибудь случится и он не вернется к обещанному сроку, они, конечно же, поспешат ему на выручку и будут во много раз осторожней, нежели он сам. Хотя навряд ли они отыщут на склоне горы вход в узкий извилистый коридор…
Чуча постарался отогнать от себя мрачные мысли и принялся с любопытством осматриваться, запоминая все, что видят его глаза. Как-никак он теперь летописец и обязан запоминать и записывать свои похождения, впечатления и встречи.
Единороги восхитили его. Он никогда не видел рогатых лошадей, немного походивших на туров — так они были велики и сильны. Их большие, как сливы, глаза казались чересчур умными даже для лошадей и хранили выражение строгого достоинства. Чуче захотелось что-то сказать им, объяснить, что он вовсе не враг. Почему-то он был уверен, что его услышат и поймут.
В стороне паслось целое стадо этих необыкновенных животных. Единороги подняли головы и с любопытством смотрели на подземельщика, повернув к нему острые рога. Чуча поежился.
Наконец они пришли. Единороги склонили головы, и Чуча готов был поклясться, что они отвесили почтительный поклон юноше в звездном балахоне. Мальчик, стоящий рядом с ним, смотрел на Чучу настороженно и даже испуганно.
— Я видел тебя, — сказал он Чуче и повернулся к юноше. — Микеша показывал мне его в своем ручье, он был вместе с мамой. Только там у него было лицо злое, не такое, как сейчас.
Чуча не понимал, что сказал мальчик, — тот говорил на языке, ему незнакомом. Речь его отдаленно напоминала говор варваров из племени, пленившего Владигора. Юноша, видимо, понял затруднения подземельщика и сказал что-то мальчику.
— Что ты делал под Вороньей горой? — строго спросил Дар по-синегорски. — И что с моей мамой, где она сейчас?
Чуча ожидал какого угодно вопроса, но этот совершенно сбил его с толку.
— Под Вороньей горой? — переспросил он. — Но я никогда не был под Вороньей горой. Ты меня с кем-то путаешь. И кто ты сам? И откуда ты знаешь язык Братских Княжеств?