Страница 26 из 95
— Ну, ничего такого особенного не произошло. — Филимон почесал в затылке. — Ну, тучка приползла, дождик пошел. Не мокрый, правда, а сухой — песчаный. Деревню засыпало. В общем, дело дрянь! Деревня, между прочим, тоже Дрянь. Вот, собственно, и все.
— И сильно засыпало? — поинтересовался Витим.
— Не то чтобы сильно, до окошек только. Однако народец оттоль уже потек. Потому как несподручно оказалось хлеб да овощ растить в песке-то, да и скотине до травы не докопаться никак. Старуха там одна во всем ведьму винит, которую из деревни на левый берег прогнали. Это, мол, та в отместку устроила.
Белун с Заремой переглянулись.
— Кажется, мне знакомо это место, — произнес верховный чародей. — Деревня Дрянь находится близ Заморочного леса на правом берегу Чурань-реки. Левый берег, насколько я знаю, не заселен. Когда-то там жила в своей избушке ведунья Лерия, позже зверски замученная в пыточных подвалах Климоги.
— Видимо, в избушке кто-то поселился, — сказала Зарема. — Туча, о которой упомянул Филька и которую я склонна считать частью Злой Мглы, наткнулась на мощное сопротивление. Центр противодействия находился как раз на левом берегу. Кроме того, на какое-то мгновение мне явилась незнакомая женщина. Нет-нет, не та, какую я видела в Этверской пустыне. Эта была вполне земной, но сила ее не уступала моей, хотя и была, как мне показалось, стихийной и плохо контролируемой.
— Нечто подобное почудилось и мне, — признался Белун.
— Пожалуй, я в ближайшее время отправлюсь туда и выясню все на месте, — сказала Зарема.
Добран вздохнул:
— Как много загадок! Прибавьте сюда еще Воронью гору, какого-то мальчика, падающую звезду и птицу о двух головах. У меня одна голова, и та идет кругом!
— Я почти уверен, — сказал Белун, — что все это звенья одной цепи. Разгадав одну загадку, мы отгадаем и другие. На двуглавого ворона и неприступную гору указывает и Книга пророка Смаггла, о которой я вам уже рассказывал. Проникнуть в Воронью гору, предупреждает Смаггл, можно лишь с восточной стороны, причем путь туда начинается в некой Великой Пустоши.
— Никогда не слыхал, — пожал плечами Витим. — Где это?
— Думается, в глубине Этверской пустыни, куда и отправляется Владигор.
Филимон, который давно уже нетерпеливо топтался на месте, не решаясь вмешиваться в разговор почтенных чародеев, наконец не вытерпел:
— Учитель! Но для меня-то Воронья гора не является неприступной. Позволь мне проникнуть туда сверху.
Верховный чародей покачал головой:
— Нет, Филька, еще не время рисковать. Твоя помощь может понадобиться Владигору, а если с тобой что-нибудь случится… Не будем об этом. Скажи лучше, не попадалась тебе больше птица о двух головах?
— Не попадалась, — разочарованно ответил Филимон и хотел что-то еще добавить, но тут подал голос Горята, весь вечер до этого молчавший. Это был древний старец, превосходивший по возрасту всех, кроме, пожалуй, Белуна. Его седая борода приобрела с годами какой-то сизый оттенок, волосы на голове почти все выпали, зато клочья бровей густо торчали во все стороны. Среди чародеев он слыл тугодумом и молчуном, чтил бога Велеса, не заводил себе никакого пристанища и бродяжил по дорогам, прикидываясь нищим. Все были удивлены, что он вдруг заговорил, и негромкий хрипловатый его голос зазвучал в полной тишине отчетливо и грозно:
— Слыхал я песню в низовьях Угоры. Пел слепой старик. О звезде небесной, попавшей в подземную темницу. И подумал я с печалью, что нет с нами сейчас чародея одного, с которым дружил когда-то…
— Может, Гвидор еще вернется? — робко произнес Алатыр, но Горята даже не посмотрел в его сторону.
— Его Микешей звали. А может, и по сей день зовут. Давно не видались… — Он замолчал, припоминая что-то, и молчание его настолько затянулось, что Сувор недвусмысленно прокашлялся. Горята сердито покосился на него и вдруг ткнул в его сторону пальцем. — Вот ты, Сувор, превыше всех богов Хорса чтишь, Белун — Перуна, Зарема — Мокошь плодоносящую, Добран — вдумчивого Сварога, Алатыр — Стрибога необузданного, Гвидор — Дажьбога щедрого, Витим — Ярилу веселого…
— Ну так что же? — не выдержал Сувор.
Горята отвел от него указательный перст и направил вниз:
— А Микеша, тот Переплута почитал. — Недоуменный ропот прошел среди чародеев, и Горята повысил голос: — Чего шумите? Али бог подземный почтения недостоин?
— Продолжай, Горята, — успокоил его Белун, хотя сам выглядел необычайно взволнованным. — Я внимаю тебе со всей серьезностью.
— А к тому я о Микеше вспомнил, что хорошо бы нам под землю-то и заглянуть. На солнышке все мы горазды с нечистью биться. А ты поди в логово ее сунься! Логово ее в царстве Переплута и есть. А лезть придется, чует сердце мое. Как тут без Микеши обойтись?..
Никто не ожидал от Горяты такой пространной речи. Смысл ее казался невнятным и привел чародеев в замешательство. Само имя Переплута, упомянутое к ночи, тревожило и пугало. Уж не тронулся ли Горята умом на старости лет? Просить содействия у бога, ладящего со смертью, когда необходимо бороться за жизнь?..
Филимон, тот и вовсе не понял ничего. Он так налетался за последние три дня, что лопатки ныли. Прикрыв ладонью зевок, он тряхнул головой, приободрился и заявил:
— Я Микешу знаю. Славный такой старичок!
— Ты?! — почти хором воскликнули Белун с Заремой.
— Не далее как вчера мы с ним болтали о том о сем. По нему и не скажешь, что он того… — Филимон замялся. — Чародей, одним словом.
— Где же ты говорил с ним?
— А недалеко от деревни засыпанной. Потом я сюда полетел, а Микеша в Заморочный лес пошел. Сказал, что жилье у него там.
Белун схватился за голову. Остальные растерянно молчали. Заморочный лес был ими же наглухо замкнут, и проникнуть туда ранее чем через год не было никакой возможности.
2. Микеша
Солнце уже поднялось, когда Евдоха вывела Дара на берег реки. Все необходимое в дорогу было собрано и уложено в заплечный мешок. Только нож в узорчатом чехле Дар наотрез отказался взять.
Противоположный берег Чурани изменился до неузнаваемости. Холмистый зеленый склон, на котором Евдоха пасла когда-то козу, был желт от толстого слоя песка. Лишь небольшая березовая рощица, серебрясь на солнце молодой листвой, немного оживляла безжизненный пейзаж. На вершине холма можно было рассмотреть верхушки нескольких деревенских изб, но ни собачьего лая, ни мычания коров не было слышно. Запаха дыма тоже не ощущалось, хотя ветерок веял с той стороны. Было тихо и пусто. И так же тихо и пусто было в душе у Евдохи.
Она запретила себе вздыхать и плакать и вообще быть слабой, втайне надеясь и веря, что еще сможет пригодиться мальчику. Дара ее сдержанность поначалу удивила, он ощутил грусть по прежней ласковой заботе, пусть даже чересчур навязчивой. Не сродни ли она той материнской нежности, которой он был кем-то лишен и к которой стремился?.. Но мысли его скоро приняли иное направление. Какая-то сила влекла его в дальнее путешествие, и он начинал думать только о нем.
Конь тряхнул гривой и заржал, глядя через реку.
— По-моему, пора, — сказал Дар. — Пятнышко торопит.
Он подошел к Евдохе и обнял ее, прижавшись щекой к груди. Они стояли так долго, женщина и мальчик, два одиноких человека, обязанных другу другу жизнью и ничего не ведающих о своем предназначении. Евдоха погладила Дара по голове и прошептала:
— Если совсем плохо будет, сынок, подумай обо мне. Я услышу.
— Все будет хорошо, — ответил Дар, мягко отстраняясь. — По-моему, мы еще встретимся.
Он быстро разделся донага, сунул одежу в мешок и шагнул к воде. Конь уже вошел в реку. Дар ухватился левой рукой за седло, правой поднял над головой мешок и лег спиной на воду. Пятнышко поплыл, увлекая за собой Дара и борясь с течением. Евдоха пошла вдоль берега, с беспокойством наблюдая за ними. («Как ему холодно! Давно ли снег сошел!..») Но переправа закончилась благополучно. Вскоре Дар, уже одетый, с ловкостью вскочил в седло и, обернувшись, помахал ей рукой.