Страница 53 из 69
— Если хочешь, я заступлю сейчас…
— Брось. Не надо.
— Почему же?
— Потому что если ты считаешь себя виноватым, за то, что наболтал вечером, считай, что ничего не было. Надо же как-то снимать стресс, — Алис нагнулась, подняла со снега еловую ветку и кинула ее в костер, — да и вообще, если ты заступишь сейчас, то до утра сменять тебя будет некому, а еще почти четыре часа. Уснешь.
— Не усну.
Алис тихо рассмеялась:
— Иногда ты сильно напоминаешь мне моего мужа, Нольда. Только он был младше тебя лет на десять… может быть, через десять лет он стал бы таким же, как ты. Упрямым и прямолинейным до безобразия.
Я не нашелся, что ответить, поднялся с лежанки и подошел к костру — погреться. Больше всего мерзли ноги. Не было спасения от холода ногам. Ботинки и покрывала не помогали, оставалось только ложиться ногами к костру, да не забывать всю ночь, не повернуться в другую сторону.
— Как книга?
— Читается, — ответила Алис коротко.
— Хорошо, — не зная, как бы продолжить разговор, я направился от костра к краю лагеря. Обернулся. Алис смотрела в мою сторону.
— Я на минутку, — сказал я, понимая, как глупо звучат сейчас мои слова.
Алис улыбнулась:
— А я тебя не держу.
И почему-то мне вдруг стало совсем стыдно. Казалось бы — почему? Проснулся ночью человек, хочет справить естественные нужды… а тут сталкивается с женщиной и стыдиться… Но ведь это естественно. А что естественно, то, как говориться, не безобразно…
Но почему-то захотелось отойти так далеко, чтобы не видеть даже бликов костра. Спрятаться в лесной чаще, подальше от лагеря и от Алис. Чтоб точно никто не увидел.
И я переступил через круг утоптанного снега, определяющий край лагеря, и ступил на тонкую, хрустящую корку льда. Лед тотчас провалился, мои сапоги ушли в снег. Я побрел в Лес, уже больше не оглядываясь. Лишь тогда, когда моя тень слилась с темнотой вокруг, я посмотрел назад и обнаружил вдалеке крохотное пятнышко света.
Хорошо. Отлично. Стала ли причиной моего почти бегства Алис? Возможно. Давно, ох, давно, женщины так не будоражили мое сердце…
Я присмотрел большое, широкое дерево и направился к нему. Холодный ветер начал забираться под полушубок, колоть щеки и зажимать ледяной хваткой нос.
И в этот момент чьи-то пальцы коснулись моей шеи. Моей ГОЛОЙ шеи! Пройдя сквозь ворот полушубка, сквозь шарф, сквозь свитер и воротник рубашки… И это было обжигающе холодное прикосновение. Словно кто-то проткнул меня ледяной сосулькой.
Я резко обернулся. Темнота впереди совершенно неожиданно зашевелилась, загораживая и без того далекий свет костра. Из темноты показались руки, лица, раздалось тихое шипение, все вокруг пришло в движение. И вот уже чья-то холодная ладонь зажала мне рот, кто-то обхватил мои руки и ноги. Сильный удар под колено опрокинул меня в снег. Я упал, придавленный чьим-то весом. Колючий снег набился мне в ноздри, обжег щеки. Кто-то схватил меня за волосы и резко дернул голову вверх. Я застонал, а рука, зажимающая рот, сдавила еще сильнее, так, что едва не затрещали зубы.
И я увидел лицо. Ухмылка на этом лице расползалась от уха до уха. Глаза светились серебром.
Затем я разглядел и все остальное. Темнота как бы расступилась, давая возможность увидеть троих безумцев, вышедших из-за деревьев. Вид их вызывал ужас. Безумцы были абсолютно обнаженными, даже в темноте их кожа казалась неправдоподобно черной. Они стояли в скрюченных позах. Один почесывал локоть правой руки. Руки другого болтались, как плети. Третий смотрел не на меня, а в небо, задрав голову вверх и вбок, словно и не смотрел даже, а прислушивался.
А перед этими тремя стоял Ловкач. И ухмылялся.
Холодное дыхание еще одного безумца обжигало мое левое ухо. Держали меня крепко, профессионально. Ни шелохнуться, ни позвать на помощь. К тому же, забившийся в ноздри снег существенно затруднял дыхание.
Ловкач был одет в длинный черный плащ, закрывающий даже сапоги. На голове все та же широкополая шляпа. Казалось, он один не чувствовал холода. Казалось, что все, происходящее вокруг, было ему в удовольствие. Но стоило Ловкачу подойти ближе и присесть передо мной, как я понял, что ухмылка его была не радостной, совсем не радостной. Ухмылка, растянувшая лицо Ловкача в стороны, больше походила на гримасу боли. И свет в его глазах тоже пульсировал болью.
— Доброй ночи, — сказал Ловкач тихо, и прижал указательный палец к губам, словно хотел подчеркнуть, подтвердить собственную мысль о том, что нужно вести себя осторожно, — а мы как раз хотели подойти сами. Удача, сыграла со мной в хорошую игру. Повернулась ко мне лицом. Да. Удача — хорошая штука. Теперь не надо вылавливать одного из вас, выпрашивать, беспокоиться, чтобы не умер…
Ловкач протянул руку, и тонкие его пальцы коснулись моей щеки. Словно холодными иголками обожгло кожу. Я непроизвольно дернулся, и Ловкач засмеялся — тихо, беззлобно — так смеется, видимо, хищник, зажавший между лап беспомощную и уже переставшую сопротивляться жертву.
— Что же тебя принесло? А? Никто не знает? Кто-нибудь может вынести предположение?
Ловкач повертел головой, воздел руки к небу, словно призывал безумцев ответить ему. Но безумцы не отвечали. Двое из троих, стоящих в стороне, начали равномерно раскачиваться из стороны в сторону.
— Они все почти замерзли, — вздохнул Ловкач, — эти-то трое точно. Вот такая свита, понимаешь? Как я ни пыжился, ни пытался преобразовать, ничего не получилось. Не зря меня предупреждали. Не зря мне говорили, что толку не будет. А я не послушался. И что в итоге?
Выпрямившись, он посмотрел в сторону нашего лагеря, несколько минут назад казавшегося мне таким далеким, а сейчас наоборот, очень уж близким. Когда Ловкач обернулся, ухмылки на его лице уже не было. Тонкие губы Ловкач прикрывал рукой в перчатке.
— Будешь кричать — убью прямо на месте, — предупредил он, и губы его почти не шевелились, — моему человеку ничего не стоит свернуть тебе шею. Я даже не буду тратиться на магию. Понимаешь?
Я медленно и осторожно кивнул. Мне вспомнился рассказ Хараба. Голос Ловкача пробирался в мозг, цеплял за тонкие струны сознания. А губы его при этом оставались неподвижными.
Ладонь разжалась, давление ослабло. Я смог пошевелить челюстью, и сразу же заныли нижние зубы. Ловкач снова сел на корточки, очень близко ко мне.
— Я не буду тебя уговаривать или что-то объяснять, — сказал он, — не в моих интересах. Твоя жизнь мне не нужна. Мне, на самом деле, ни одна ваша жизнь совсем не нужна была. Так сложились обстоятельства. Но эти же обстоятельства требуют от меня жертв. Понимаешь? Я хочу тебя расспросить.
— О чем? — лежа на снегу, мне приходилось задирать голову, чтобы видеть Ловкача. Я так долго шел по его следу, что сейчас жадно впивался взглядом в каждую черточку на его лице, стараясь запомнить, разглядеть… В тот момент меня, наверное, охватило тоже чувство, что и моего господина. Чувство мести. Да, заразная штука.
И впервые я осознал, что Ловкач мне кого-то напоминает. Едва уловимое сходство, которое я заметил еще миллион лет назад, в подвалах императорской тюрьмы для политических заключенных…
— Первый вопрос. Сколько вас? Реальных воинов. Готовых дать отпор.
— Сто.
Короткий удар по лицу вышиб из моих глаз яркие брызги. Зубы уже не ныли — ревели болью с чудовищной силой. Ловкач поправил перчатку, ухмыльнулся — но ухмылка проскользнула столь стремительно, что я засомневался.
— Хорошо. Давай подробнее. Я наблюдаю за вашими передвижениями второй день. Еще три ночи назад я услышал выстрелы в лесу и заинтересовался. Подойти слишком близко я не мог, но даже издалека разглядел много интересного. С вами идет Император, верно? Правитель моей Империи, которую я прикрыл полтора года назад.
— Почем мне знать?
— Потому что тебя я тоже помню, — тонким пальцем Ловкач провел по моей щеке. И снова обожгло холодом, кольнул по нервам, да так, что я вздрогнул, — ты писарь. Стоял в темнице близ Императора и запоминал, чтобы потом записать. Как твое имя?