Миллион лун

Мда, и с такими людьми мне еще работать и работать…

Ангелина продвигалась стремительно, словно истребитель на вражеской территории, держала спину прямо, размахивала руками, как профессиональный спортсмен. Я едва поспевал за ней по коридору, сворачивал на лестнице и огибал случайных прохожих, вписывался в повороты. Создавалось впечатление, что мы готовим решительное наступление на номер Сьерры.

Поднявшись на третий этаж, мы дошли почти до самого его конца. Перед дверью с обозначением «3-24», Ангелина остановилась и подняла на меня огромные блюдца-глаза синего цвета. Я понял, что сейчас мне начнут зачитывать инструкции.

— Значит так, Артем, — сказала Ангелина, — поскольку старший дизайнер я, то все делать будешь ты. А я буду указывать. Понятно?

— Более чем, — меня даже не удивил ее чудесный переход с «вы» на «ты».

— Есть несколько правил, которые ни в коем случае нельзя нарушать. Правило первое: никогда не прикасайся к ее кровати. Правило второе: не бери с полок ее духи и косметику. Их можно только переставить в том порядке, какой я укажу. И, наконец, правило третье: никогда не заглядывай в ее шкаф.

— Там обитают призраки ее женихов? — сострил я.

Судя по непроницаемому лицу Ангелины, остроте суждено было увязнуть, не найдя своего слушателя.

— И про женихов больше не слова, — сухо заметила девушка, поправила очки и распахнула дверь.

Номер встретил нас тишиной и запахом застоявшегося воздуха. На столе возле окна стояла ваза с давно засохшими цветами. Пол был покрыт тонким слоем пыли. Занавески задернуты. Напротив входа красовалась еще одна дверь — надо полагать, входная для Сьерры. Левую половину номера занимала огромная двуспальная кровать.

— А проветрить нельзя было за год-то? — я поморщился и вошел внутрь. На пороге остался четкий отпечаток моего ботинка. Пыль поднялась на уровень пояса и встревожено закружилась вокруг ног.

Ангелина решительным шагом направилась к окну и распахнула занавески.

— Таковы условия договора с госпожой Сьеррой. — сказала она, — никто не смеет заходить в ее номер, кроме главного дизайнера за день до ее приезда.

В номер ворвался яркий солнечный свет. Пыль закружилась в диком танце, создавая миниатюрные смерчи и завихрения.

— Возьми в ванной комнате веник и хорошенько подмети с водой, — распорядилась Ангелина.

— Это входит в обязанности дизайнера?

— Нет. Это входит в твои обязанности. А я пока займусь кроватью.

Я покорно побрел в ванную комнату, нашел веник, набрал ведро воды и последующий час наводил уборку. Пыль скопилась прямо-таки килограммами. Бой получился жаркий. Особенно неохотно пыль сдавала свои позиции в укромных углах, под кроватью и под столом. В одном месте я забыл спрыснуть водой, и пыль устроила мне воздушную атаку, забившись в глаза и волосы и заставив чихать, как прокаженного. Но я все же победил с весомым преимуществом, и вскоре стоял у ванны с веником в одной руке, с ведром в другой, запыхавшийся, потный, но довольный. Без пыли номер выглядел куда как живее.

Ангелина, которая вроде бы должна была заниматься кроватью, сидела на краешке этой самой кровати и с весьма заинтересованным видом изучала собственные ногти. К слову, ногти были короткие и некрашеные.

— А как же первое правило?

Ангелина подняла на меня огромные глаза:

— Дизайнера это не касается. Я размышляю над новой цветовой гаммой покрывал для госпожи Сьерры.

На это мне возразить было нечего, да я и не хотел возражать. В процессе уборки настроение поднялось, я чувствовал себя бодрым и казался сам себе пышущим энергией и здоровьем. Люблю делать уборку, тут уж ничего не поделаешь.

— Там, под зеркалом, в ванной, найдешь освежитель воздуха. Займись.

Я вернулся в ванную, повертел головой, но никакого зеркала не обнаружил. Стояла ванна, рядом раковина (не мешало бы и здесь хорошенько протереть пыль), возле ванны стояла тумбочка, а над тумбочкой… кажется, я уже видел нечто подобное…

— Ангелина, подойди-ка сюда, — попросил я, отставляя в сторону веник и ведро.

— Что стряслось? — в дверях появилась Ангелина с недовольным выражением лица, — зеркала найти не можешь? Освежитель воздуха должен стоять на второй полке, у него срок годности до две тысячи…

Я молча указал на стену. Взгляд ее больших глаз переместился туда, куда указывал мой указательный палец, и Ангелина осеклась.

— Это что такое? — спросила она шепотом, — кто посмел?! Как можно было в таком номере?!

— А вы ничего не слышали? — спросил я с самым невинным видом, — тут такие дела творятся…

— Что за дела? Это что такое происходит? Да я… я своими делами занимаюсь… мне материал искать надо… я все по магазинам бегаю…

Я посмотрел на стену. Над тумбочкой вместо привычного зеркала висела большая круглая дыра в Ничто. Кажется, в ней клубился темный туман и веяло холодом, но не могу ручаться наверняка.

— У нас в гостинице возник Парадокс, — сказал я, — теперь в некоторых местах гостиницы возникают дыры в Ничто. Так мне Игнат Викторович рассказал, вкратце.

Несколько секунд Ангелина молча смотрела на дыру в Ничто. Потом изрекла краткое:

— Ага.

И добавила, подумав:

— А заделывать не пробовали?

Я ошарашено вытаращился на нее. Ангелина поправила очки, посмотрела на свои бесцветные ноготки и вновь перевела взгляд на дыру:

— Я думаю, что ее нужно как-то заделать. Прикрыть, что ли. Представляешь, что будет, если госпожа Сьерра приедет и увидит — это?!

— Не представляю, — буркнул я.

— Она взорвется от возмущения, — совершенно серьезно сказала Ангелина, — она больше не станет посещать нашу гостиницу. Надо что-то сделать.

Я усмехнулся. Вид Ангелины, аккуратно заштопывающей дыру в Ничто толстыми черными нитками вкупе с циганской иглой изрядно меня развеселил.

— И что ты предлагаешь?

Ангелина прищурила один глаз, присматриваясь к дыре. Мне вспомнилось высказывание одного немецкого философа про бездну, которая смотрит на тебя. Интересно, а живут ли в Ничто? Или само понятие Ничто подразумевает, что там как раз никого и нет? Подходящий вопрос для профессора Беттона. Ведь если в Ничто есть что-то, значит это уже и не Ничто? Тогда — что? Блин, так и мозг взорвать несложно! Самый настоящий парадокс!..

— Можно ее чем-то загородить, — задумчиво пробормотала Ангелина, — какое-нибудь зеркало побольше прибить, а?

…но ведь если в Ничто есть, скажем, пустота, а пустота — это уже само по себе что-то, значит Ничто не может быть Ничто. Оно может быть… ну, например, Не Совсем Что. Так будет правильней. Ошарашить бы профессора таким заявлением и посмотреть, что из этого выйдет…

— Постой здесь минуту, я сейчас сбегаю к себе и принесу зеркало. У меня есть одно подходящее, я его из… одного магазина принесла. — Быстро проговорила Ангелина и исчезла за дверью. Уже из коридора донесся ее удаляющийся глас, — посмотри в тумбочке под дырой инструменты! Там должен быть молоток и гвоздь!

…а вот если бы засунуть эту Ангелину в Ничто и посмотреть, как она бы там кувыркалась в пустоте. И уже Ничто не будет, потому что там будет Ангелина. Хотя, наверное, это будет очень уж Противное Ничто…

Я наклонился, взял из тумбочки молоток и баночку с гвоздями.

В ванной стояла тишина. Если и был какой туман в дыре с Ничто, то он не подавал признаков жизни. И все-таки любопытство распирало меня с невероятной силой. Что же там? С той стороны?

Я склонился ближе, затаив дыхание. Серая пустота, казалось, тоже затаила дыхание, всматриваясь в меня.

Интересно, а куда подевалось висящее здесь зеркало? Просто растворилось, или…

Ох уж это любопытство. Его называют двигателем человечества, тем самым топливом, которое заставляет нас, ленивых, шевелиться и узнавать что-то новое, смотреть за угол, в неизвестность, изобретать фонарик, чтобы разглядеть, что же скрывается там, в темноте…

Отвинтив крышку с банки с гвоздями, я вынул несколько мелких, «посылочных» и повертел в пальцах. А что, хорошее начало для эксперимента!