Страница 36 из 49
– Курица наша классная, – донеслось из угла.
– Оля? Выгоню! – Маргошка не сердится, голос спокойный и усталый.
– Больше не буду, – Оля правдивыми глазами смотрит на нее, сразу видно: будет.
Маргошка продолжает:
– И недавно ушла Эмма Михайловна, такой педагог! Старшеклассники все у нее стихи полюбили, без ошибок стали писать, книги читали. Пришла ко мне, глаза виноватые: «Ухожу на пенсию, буду растить внучку». Я чуть не в слезы: «Да что вы! У всех внучки! Трудные дети! Мужья непредсказуемые! А тут всего-навсего внучка! Нельзя оставлять школу, такие люди, как вы, должны оставаться здесь!» А она мне: «У кого-то обыкновенные дети и внуки, а моя внучка совершенно необыкновенная девочка! С грудного возраста музыкальная! Зять никого не признает, никаких авторитетов, а эту девочку высоко ценит! У нее способности, ей всего год, а она интеллектуальная!» Никакие мои аргументы не повлияли, – Маргошка печально смотрит, – так и ушла наша прекрасная Эмма Михайловна.
– Но ведь выпускает педагогический университет каких-то специалистов? – неуверенно спросила Сиреневая.
– А я твердо решила, – сказала Маргошка, – какую попало не возьму. Провожу тест, легкий, из одного слова. Будущая словесница не имеет права произносить «транвай», через «н». Меня это «н» доводит до полного отчаяния.
Засмеялись все, кроме Кассирши. Она так и говорит – «транвай», но сегодня промолчала, не выступила. А девчонки тоже не все въехали в тему. Надя-Сфинкс шепчет:
– Агата! А что такого?
– Ну ты вообще, – влезает Лидка, – «трамвай» надо говорить и писать через букву «м». Правда, Агата?
Эта скромность Лидки совсем сбивает всех с толку. Агата кивнула. А Маргошка продолжала:
– Пришла одна – стильная, прическа к лицу, костюмчик к прическе, сапоги соответствующие. А рот открыла – «транвай», я ее отправила. Вежливо, без всяких обидных слов. Другая пришла, тоже «транвай». Не это слово, но равноценное: «звонит» с ударением на первом слоге. Это ведь сразу говорит о человеке: читала ли она хоть сколько-нибудь, с какими людьми общается, из какого круга. Не взяла ее. Держусь, сама даю уроки, диктую диктанты в четвертом классе, читаю Лермонтова в седьмых. А директорских дел полно. Наконец приходит молоденькая очередная претендентка. Вид интеллигентный, из сумки выглядывает умная книга. Я начинаю свою дипломатию: «А вы далеко живете? И на чем же вы к нам ехали?» – «На метро». – «А от метро?» – «На трамвае». Я готова была ее расцеловать. И тут она добавила: «Тролебус редко ходит». Тролебус, без «й» краткого! Ну что тут скажешь.
Хохот был общий и громкий. Только Кассирша тихонько спросила у Синеглазки:
– Нормально вроде говорит учительница, почему не взять?
– Я тебе, Кассирша, потом объясню, – Синеглазка вытирает слезы со своих синих ресниц, – Марь Михална! А как же вы ей объяснили свой отказ? Нельзя же сказать прямо: «Ваш культурный уровень меня не устроил».
– Мямлила, – печально отвечает Маргошка, – места пока нет, если будет свободная ставка, непременно позвоню. Может, надо было ее принять? И воспитывать? Но не могу переступить через себя: есть словечки, от которых я начинаю буквально заболевать. «Включит» с ударением на «ю»! Мороз по коже!
– А я бы все-таки взяла ее на работу, а потом переучила бы, – Сиреневая жалостливо смотрит, – может, она душевная? Справедливая? Любит детей?
– Переучила бы? А все классы, где она успеет высказаться? Их кто переучит? Нет уж, пусть идут в другие школы, учителей всюду не хватает. – Маргошка добрый человек, но в эти минуты взгляд жесткий, – такие ошибки говорят о культурном уровне. А уровень всегда имеет глубокие причины.
Тихо в комнатке, все задумались. Надя-Сфинкс решила про себя: «Не буду говорить „включит“ с ударением на „ю“. И Барбосика переучу. Если, конечно, обойдется без скандала».
Лидка думала: «В училки не пойду: работа трудная, а платят мало. Буду в фонде работать. Стану директором фонда, разбогатею, а богатая может говорить, как хочет, не в словах дело. И всех на фиг пошлю».
– Марь Михална, отвлекитесь от школьных проблем. Послушайте историю из моей личной жизни.
Маргошка оживилась:
– Обожаю всякие рассказы про любовь. Ведь личная жизнь женщины – любовь? Ну процентов на девяносто.
– Девяносто девять и девять десятых, – зашумели остальные.
Сильная начала свой рассказ:
– Недавно у меня появился шанс устроить свою личную жизнь – так это часто называют. Почти жених. Рост, правда, ниже среднего, да уж ладно, был бы человек хороший. А он вроде неплохой. В первые дни знакомства пришел в гости, протянул сверточек, там коробочка, а в коробочке бусы. Длинная нитка жемчуга.
– Ну да! – женщины ахнули. – Настоящий жемчуг? Драгоценный? Он у тебя миллионер?
– Почему не носишь? – строго спросила редакторша. – Ему же неприятно: он дарит, а ты не носишь. Я бы не снимала этот жемчуг никогда.
– Никакой он не миллионер. Кандидат исторических наук, мало зарабатывает, но я на это не смотрю. А жемчуг, конечно, искусственный. А я искусственные ценности не ношу. Считаю, взрослым это не годится. Девчонки могут нацепить любую стекляшку – и красиво.
– Вот у меня колечко с аметистом, – Сиреневая повертела рукой, – маленький камушек, но настоящий. Рассказывай дальше, Сильная, от тебя таких историй вообще ни разу не слышали.
– Ну вот, жемчуг лежит в коробочке, он цветы дарит не искусственные – настоящие. Да еще розы. И каждый раз говорит: «Я жду ответа, как соловей лета». Слышу – пошлость, а себя одергиваю: «Может, шутка?» Есть же такие люди – шутят с самым серьезным лицом.
– Это высший класс, – встряла Агата, – не смеяться, когда шутишь, даже не улыбаться. Тогда шутка получается супер.
– Ну рассказываю дальше. Он ждет, а я сомневаюсь. Но он мои сомнения пытается победить. Поехал к моим родственникам, самые дорогие для меня люди: дочь, внуки. Провел среди них агитацию. Внуки маленькие, а дочь за меня взялась, наседает, говорит о будущем – одинокая старость, кто подаст стакан воды, ну знаете эти приколы. И внуки его полюбили: он подарил им железную дорогу и еще какие-то дорогие игрушки. Вот и попробуй устоять – с одной стороны железная дорогая через всю детскую, мальчишки мои ползают и вопят от радости. А поезд мчится, светофоры загораются, гудит электровоз, вагончики как настоящие, с окошками, с занавесочками. А с другой стороны, дочь, хоть и полушутя, говорит, но есть в ее словах и другая половина, нешуточная: «Кто подаст тебе лекарство, когда заболеешь? Кто подаст стакан воды?» Я ей отвечаю, смеясь: «Как будто больные и старые без конца пьют воду».
Тут у Кассирши не выдержали нервы:
– Ну? Чем кончилось? Такой человек! И к детям внимательный, и непьющий! Ведь непьющий? Сильная, не молчи, рассказывай!
– Еще он знает китайский язык, – грустно добавила Сильная. – Тоже момент.
– Это тебе зачем? По-китайски с ним будешь говорить в семейной жизни? – Это уже Сиреневая.
– Ну, солидный ученый, специалист по истории Китая. Все-таки уважение вызывает.
– Ну? Решилась?
– Почти, – Сильная не улыбается, досказывает серьезно, – пришел на днях, я за компьютером сидела, статью срочно в номер заканчивала. Он быстрым шагом вошел в комнату и положил свои перчатки на мой компьютер! Перчатки! На компьютер! Тут я все и решила: никогда я не буду с ним. Не нужен. И объяснять долго и трудно, а сама знаю: не мой человек. Отказала.
– Вежливо? – Сиреневая за мир.
– Конечно. Но твердо и окончательно.
– Смешная причина, – задумчиво сказала Синеглазка. – У других наркоманят, пьют, за каждой юбкой бегают. А тут? Перчатки не туда бросил, и все – катись. Жестковато, Сильная.
– Конечно, – вздохнула Сильная, – но для меня моя работа на важном месте. Мне необходимо, чтобы меня уважали за то же самое, за что я сама себя уважаю: за мои статьи, за мои книги, за мои удачи. Я с компьютера пылинки сдуваю, он мой помощник, почти живой. И я осторожно сняла перчатки с этой гениальной техники, не демонстративно, аккуратно. Он, может, не понял, отчего получил от ворот поворот.