Страница 4 из 4
И только когда он начал брать жратву прямо из моего живота, я понял, что происходит на самом деле. А к тому времени я играл музыку, в которую уже никто не врубался. К тому времени я зашел уже так далеко, что возврата не было.
Джон замолчал, откашлялся.
— Джими снял его до того, как он проник в его потроха. Но без него он уже ни черта не мог играть. Это потребность, старик. Это хуже любого наркотика, какой ты только можешь себе представить. Он пробовал и травку, и ЛСД, и бухло, и все прочее, но пока тебе не потребуется вуду, ты вообще не знаешь значения слова «потребность».
— И что ты собираешься делать? — спросил я.
— Ничего. Продолжать жить.
— И ты не можешь отдать его Джими?
— И что, покончить с собой? Эта штуковина — часть меня, чувак. С таким же успехом ты можешь вырвать у меня сердце.
Мы сидели с Джоном и говорили о шестидесятых годах, пока не стало темнеть. Мы говорили про Бонди в брайтонском «Аквариуме», Джоне Мэйелле, Крисе Фарлоу и «Зут Мани» в «Олл-Найтере» на Уардур-стрит, где можно было получить по фейсу лишь за взгляд на чужую девчонку. Мы вспоминали о том, как холодными солнечными осенними вечерами сидели в «Тутинг Грейвни Коммон» и слушали «Тэртлс» по транзистору. Мы говорили про «Бострит Раннерс» и про «Крейзи Уорлд» Артура Брауна, про девушек в мини-юбках и белых сапожках. Все прошло, чувак. Все растаяло, словно пестрые прозрачные призраки. Нам тогда и в голову не приходило, что все это может когда-нибудь закончиться.
Но однажды унылым вечером в 1970-м я брел по Чансери-лейн и увидел заголовок в «Ивнинг стандард» — «Джими Хендрикс умер»: с таким же успехом они могли объявить, что твоя юность закончилась.
Я ушел от Джона после восьми. У него в комнате было так темно, что я едва видел его лицо. Разговор закончился, и я ушел, вот и всё. Он даже не попрощался.
Я вернулся в пансионат. Когда я вошел в дом, полковник с щетинистыми усами поднял тяжелую черную телефонную трубку и сурово объявил:
— Это вас.
Я поблагодарил его, а он громоподобно откашлялся.
— Чарли? Это Джими. Ты его нашел?
Поколебавшись, я сказал:
— Да. Да, нашел.
— Он еще жив?
— В каком-то смысле, да.
— Где он, чувак? Мне нужно знать.
— Не уверен, что должен тебе говорить.
— Чарли… Разве мы не были друзьями?
— Были, пожалуй.
— Чарли, ты должен мне сказать, где он. Должен.
В голосе его звучала такой страх, что я понял: надо сказать. Я как бы со стороны, словно чревовещатель, слышал, как называю адрес. Я и думать не смел, что может случиться, когда Джими попытается вернуть своего вуду. Может, с самого начала мне не следовало совать нос в чужие дела. Говорят же, очень опасно связываться с покойниками. У покойников другие потребности, чем у живых, другие желания. Покойники куда более кровожадны, чем мы можем себе представить.
На следующее утро после завтрака я отправился к Джону. Я позвонил в дверь, и меня впустила суетливая старушка, у которой на плече сидел полосатый кот.
— От вас, ребята, одни неприятности, — пожаловалась она, шаркающей походкой удаляясь по коридору. — Один шум. Только громкая музыка. Вы просто хулиганы какие-то.
— Простите, — произнес я, хотя и сомневался, что она меня слышит.
Я поднялся по лестнице к комнате Джона. Перед дверью я замешкался. Я слышал кассетник Джона и звук бегущей воды. Я постучался, но слишком тихо, чтобы Джон меня услышал. Постучал еще, уже громче.
Ответа не было. Лишь струйка воды из крана и кассетник, крутивший «У тебя есть опыт?».
— Джон! — позвал я. — Джон, это Чарли!
Я открыл дверь. Я знал, что произошло, еще до того, как полностью осознал открывшуюся моему взгляду картину. Джими побывал здесь до меня.
Туловище Джона лежало на пропитанном чем-то темным покрывале; его тело было вскрыто и разодрано так, что легкие, кишки и печень были обильно разбросаны вокруг, скрепленные обрывками жира и кожи. Голова плавала в наполненной по края раковине, покачиваясь вверх-вниз вместе с потоком воды. Время от времени правый глаз укоризненно поглядывал на меня из-за фаянсовой закраины. Оторванные ноги в луже крови были засунуты под кровать.
Вуду исчез.
Я провел в Литлхэмптоне неделю, «помогая полиции в расследовании». Они знали, что я этого не делал, но сильно подозревали, что я знаю, кто это сделал. А что я мог им сказать — «Конечно, инспектор! Это был Джими Хендрикс!»? Меня бы тогда упрятали в одну из психушек на побережье в Истбурне.
Джими больше не объявлялся. Не знаю, как покойники переплывают море, но точно знаю, что они это делают. Это одинокие фигурки, стоящие у поручней зарегистрированных в Исландии транспортных судов, всматривающиеся в пенную кильватерную струю. Это безмолвные пассажиры на местных автобусах.
Возможно, он убедил старуху забрать вуду обратно. Может, нет. Но я пришпилил к стенке у себя на кухне обложку альбома «У тебя есть опыт?», иногда смотрю на нее, и мне хочется думать, что Джими упокоился.