Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 14 из 25

«Обучение по аналогии» позволяло отвлечься от узкого понимания мастерства в ушу лишь как умения ловко наносить удары или красиво двигаться, а придавало ему некий универсальный, вселенский характер. У Чжуан-цзы есть замечательная притча о чудесном стрелке, который, дабы научиться стрелять без промаха, часами наблюдал за летающей мухой, за снующим взад и вперед челноком, тренируя «истинное видение», и лишь потом взялся за лук, и после этого не было равных ему.

Итак, умение — это не просто технический навык, способность сделать какую-то конкретную работу, а понимание «семени» любого действия и всякого момента жизни как «работы» духа. В даосской теории есть мысль, что высшим Умением обладает само Дао, так как оно создало весь мир, или, правильнее говоря, «из него проистекают мириады существ», оно вскармливает их, дает возможность развиваться, при этом обладая такой величавой внутренней свободой, что позволяет вещам оставаться самими собой и не властвует над ними. Но при этом Дао, в нашем понимании, ни у кого не «училось», и, что самое непостижимое, Дао ничего не делает, «но нет того, что оставалось бы несделанным»! И все это потому, что оно «смутно-туманно, но в нем заключено семя. Хотя оно туманно-смутно, но оно содержит образы». Проще говоря, в нем присутствует зародыш всех вещей и явлений, которому оно «дает быть». И вот перед нами удивительное понятие из теории гунфу: можно обладать высшим мастерством, ничему не обучаясь конкретно. А это значит, что и мудрец-мастер не должен «знать все», а должен обладать лишь определенным состоянием сознания, которое означает его приобщение к Дао. «Умеет» на самом деле, конечно же, Дао, а совершенномудрый на земле воспроизводит его посылы в конкретных действиях. Становится понятной и известная сентенция Конфуция о том, что благородный муж не должен уметь делать многое, так как его Благая сила (Дэ) априорно позволяет ему знать смысл вещей.

Известный мастер боевых искусств XVII века блестящий ученый У Шу описывает забавную историю, демонстрирующую нам связь «обучения по аналогии» и гунфу. Эта история касается возникновения стиля «Эмэйского копья», очень сложного, с крайне запутанными передвижениями. Два монаха пришли к известному учителю, про которого ходили слухи, что он обладает тайными методами боя с копьем. Они стали упрашивать старика открыть им хотя бы часть секретов. Сначала мастер лишь рассмеялся, не ответив ничего, но после долгих уговоров согласился взять их в ученики. Но обучение оказалось неожиданным: учитель послал их рубить дрова в лесу, чем они и занимались в течение двух лет, даже не приступая к тренировкам. А через два года учитель с улыбкой (это вообще характерная черта описания мастеров — улыбка, смех, показывающие игровой характер, символическую суть их обучения) сказал им: «Вы вдвоем упорно и настойчиво трудились и теперь уже можете идти дальше. Я владею восемнадцатью способами прямых уколов копья, двенадцатью способами ударов руками, взаимным использованием зашиты и нападения (т. е. блокировкой удара противника и одновременной контратакой. — А. М.) — разрушительным боевым искусством. Если, в течение долгого времени рубя дрова, вы научились управлять своими руками через сердце, то, даже не зная способов ударов руками и передвижений, вы уже содержите это в себе в скрытом виде».[15] По сути, в этом и заключается смысл ушу — содержать в себе в скрытом виде (юй) знание не только о всевозможных приемах, но и о мировых трансформациях вообще.

Можно, обучаясь чему-то одному и поняв его корень, произрастающий из Беспредельного, овладеть всем. И об этом говорила чань-буддийская поговорка: «Все вещи возвращаются к одному, а одно восходит к своему истоку — пустоте Дао».

Иногда такое состояние естественного, спонтанного отклика на происходящие события называют интуицией, хотя в действительности все намного сложнее. Например, техника элементарной самозащиты заключается в том, что человек отрабатывает способы защиты от каких-то стандартных ситуаций: удара ножом сверху, удара ногой в живот, захвата за горло и т. д. При нападении такой человек действительно сумеет отразить атаку не задумываясь. Но все ситуации просчитать нельзя, к тому же китайское ушу выходит за рамки обычного поединка и являет собой особое состояние сознания. Нет ни малейшей возможности «отработать» все жизненные ситуации. Но можно, дойдя до корня какого-то конкретного явления, охватить своим пониманием весь мир, так как суть всех вещей в мире едина. Это нередко называется «ощущением Небесного внутри человеческого», то есть момента, когда через человека глаголет Небо, или Дао. В этом случае изучать все ушу, все стили, направления, приемы не имеет смысла, ибо уже постигнуто то общее, что стоит за ними, да и не только за ними. А тот, кто обрел это запредельное понимание и умение, и назывался в китайской традиции человеком, обладающим Высшей благодатью, или Благой мощью, — Дэ. Именно он никогда не ошибается, так как потенциально умеет делать все; ничему не учится, но все умеет; не соперничает с людьми, а люди не враждуют с ним; не навязывает себя, а люди уважают его; не ищет общения, а все стремятся поговорить с ним. Он фактически вскармливает людей своей Благой мощью, так как дошел до понимания сути вещей. Китайские народные легенды постоянно подчеркивают запредельность всякого мастерства, достигаемого в занятиях ушу. Оно даже может помочь одолеть призраков! Одна из китайских легенд из старого сборника, посвященного демонологии, рассказывает, например, о некоем Сун Дасяне — Суне Великом Мудреце, который как-то на ночь расположился в заброшенном павильоне, что в западном пригороде города Наньяна. В этом месте никто не рисковал останавливаться, потому что все гости, заходившие туда, пропадали. И лишь Сун, войдя в павильон без всякого оружия, спокойно уселся играть на лютне — занятие, достойное великого мудреца, которое одобрял сам великий Конфуций. И вот в полночь явился перед Суном чудовищный призрак — «с выпученными глазами, острыми зубами, а облика был ужасающего». Сун же продолжал спокойно играть на лютне. Призрак вышел на улицу и вернулся в павильон с головой мертвого мужчины.

— Не хочешь ли себе подушку под голову? — поинтересовался призрак у Суна и бросил голову к его ногам.

— Прекрасно, — ответил Сун, — мне как раз некуда приложить голову на ночь. Возьму-ка я это вместо подушки.

Призрак удалился, а затем вернулся вновь и предложил:

— А не помериться ли нам силами в поединке (шоубо)?

— Замечательно, — живо откликнулся Великий Мудрец.

С этими словами Сун подскочил к призраку, сделал ему обратный обхват за поясницу, да так сжал, что призрак даже двинуться не смог — так и умер. А когда рассвело, Сун увидел, что тело призрака превратилось в лисицу-оборотня. С тех пор никто не тревожил посетителей в этом павильоне.[16]

Интересно, что в западной демонологии призрака можно уничтожить только особыми способами — заклинаниями, заговоренным оружием, серебряными пулями, но никак не голыми руками. В Китае борьба с призраками велась похожими заговорами и магическими приемами, но ушу считалось вполне достойным и эффективным методом уничтожения оборотней, ибо в сознании китайцев ничем не отличалось от магического искусства. Не случайно на ранних этапах и боевое искусство, и искусство даосских магов обозначались одним и тем же иероглифом — «шу».

Для проявления гунфу не нужна какая-то особая сложность форм. Наоборот, основа всякого китайского искусства — простота и отсутствие вычурности. Комплексы шаолиньской традиции очень просты по своим элементам, хотя предполагают огромную внутреннюю работу. Китайского знатока живописи не смущают монотонное нагромождение скал и тускловатые тоновые переливы китайского пейзажа. Стихи Ли Бо и Ду Фу почти болезненно трогают душу своим простым одиночеством мудрости, оставляя предельный простор для внутреннего творчества.

Здесь — эстетика простоты, или, как говорили в Китае, «неприхотливых цветов» и «неприукрашенной красивости» (ухуа). Она обнажала истинность каждой вещи, доказывала аутентичность всякого жеста жизни. Лао-цзы учил, что форма не должна скрывать или превосходить собой внутреннее содержание, ее функция — лишь указывать, что за внешним декором скрывается нечто, что обладает абсолютной ценностью, хотя и невидимой, а на ранних этапах постижения даже не предполагаемой. Когда внутренняя сущность мира постигнута, когда разум озарен восхищением «неприукрашенной красивостью», а весь временной поток сведен в «вечное настоящее», тогда исчезает вообще понятие формы. Здесь предельное наполнение равнозначно пределу пустоты. Лао-цзы учил: «Если стремишься постичь Дао, нельзя быть драгоценной яшмой, но надо стать простым камнем». Он же сравнивал истинного мудреца с куском необработанного дерева (пу) — символ предельной естественности, неотторжимости от изначальных форм мира. Истина внезапна именно своей простотой и какой-то неприукрашенностью, ибо она ничем не отличается от естественного хода вещей в мире — цзыжань.

15

У Шу. Шоуби лу (Записки о рукопашном бое). Пекин, 1990, с. 156.

16

Groot J. J. M. The Religious System of China. Vol. 5, book 2. Taibei, 1969, p. 595–596.