Семейная могила

5. Бенни

Она позвонила в коровник во время вечерней дойки. В это время Аниты здесь не бывает, она либо на работе, либо отсыпается после ночной смены.

— Даже не знаю, как сказать… — начала она.

— Скажи, как есть, — ответил я, а у самого в горле все пересохло. «Мальчик или девочка?» — думаю.

— Ну что ж… Ничего не вышло. Считай, тебя сняли с крючка. — Она умолкла.

— Как это ничего? — спросил я. В голове — пустота. Я уже начал поглядывать на отцовский токарный станок, представляя, как буду мастерить ножки для колыбели. — Что, тест бракованный? Или ты пытаешься от меня отделаться, чтобы заполучить ребенка в собственное распоряжение?

— Ты что, не слышишь, что тебе говорят? — ответила она, и я почувствовал в ее голосе слезы. — Ничего не вышло! Тест показал отрицательный результат!

— Ничего? Как… совсем ничего? — тупо переспросил я.

Она фыркнула и не преминула съязвить:

— Ну во всяком случае, ребенка у нас не будет. Но где-нибудь эдак в апреле можешь рассчитывать на выводок щенят!

— Послушай, Дезире, — сказал я, и на мгновение в трубке стало тихо. — Слышишь?

— Что?

— Я не смеюсь.

— Нет. Я знаю. Я тоже.

И мы оба замолчали.

— И что, совсем ничего нельзя поделать? — сморозил я очередную глупость.

Она коротко рассмеялась, все еще со слезами в голосе.

— А что ты предлагаешь? — спросила она. — Нельзя же обжаловать тест на беременность, если ты об этом.

— Можно попробовать еще раз.

Тишина.

— Я сказал…

— Я слышала, что ты сказал.

И снова тишина в трубке. Мычание коров вокруг меня становилось все громче и нетерпеливее. Я успел подоить лишь половину, и вторая половина была крайне недовольна, в то время как первая успела съесть весь корм и забеспокоилась, чувствуя, что чего-то не хватает. Особенно голосили недавно отелившиеся коровы, которые просто истекали молоком.

— Дезире, мне надо…

— Между прочим, это ты предложил расстаться, — произнесла она сухим, тихим голосом.

— Глупости! — отрезал я. — Это ты не хотела ничем поступиться! И ты это знаешь! Все остальное было лишь последствием!

— А чем готов был поступиться ты?

Хороший вопрос. Она сказала что-то еще, но номер 575, Джесси, замычала так громко, что я ничего не расслышал.

— Нет, так невозможно! — прокричал я. — Я тебе перезвоню из дома.

Скорее всего, она что-то ответила, но я все равно ничего не услышал. Я положил трубку и взялся за дойку. Коровы до того разнервничались, что одна из них меня лягнула, вот так просто взяла и взбрыкнула ни с того ни с сего. Мои коровы такого себе никогда не позволяют, так что меня это застало врасплох. Удар пришелся аккурат по колену, но не по ушибленному, а по здоровому. Ноги у меня подкосились, и я второй раз за короткое время очутился в коровьем дерьме. Может, они пытаются мне что-то сказать? «Бенни, ну ты и дерьмо»?

Закончив с дойкой, я вернулся в дом, кое-как смыл с себя самую грязь и позвонил ей. Она не отвечала, и я позвонил в справочную библиотеки. Она взяла трубку.

— Это опять я. Вот теперь я могу говорить, — сказал я.

— А я не могу! — прошипела она. И затем, громче: — А вы искали в картотеке?

Вот черт! Только между нами завязалась тонкая ниточка взаимопонимания, как тут же в нашу жизнь лезут коровы и посетители библиотеки, которым непременно нужно встрять в разговор. Хотя ведь и раньше так было.

— Я по тебе так скучал! — вырвалось у меня.

— Все, не могу. Перезвоню через пару минут.

Я сел в ожидании ее звонка, барабаня пальцами по голубой цветастой клеенке, которую Анита купила для моего старенького шаткого кухонного стола. И вот наконец раздался звонок. Звук был каким-то гулким, и где-то поблизости шумела вода.

— Ты куда это меня завела?

— Я по мобильному звоню. Из женского туалета. — Она явно смущалась.

— Подумать только, что нам приходится прятаться по таким заведениям! — ухмыльнулся я.

— Но согласись, по крайней мере, что я открываю для тебя новые места. Расширяю твой кругозор.

— Да, ты это частенько делала.

— Ты тоже.

Снова тишина.

— Я не хочу опять тебя потерять! — произнес наконец я. — Я распродам этих чертовых коров на шашлыки и перееду жить в больничную палату, которую ты называешь своей квартирой. Можешь держать меня вместо домашнего животного, я не лаю и не гажу на ковер. Только не забывай ставить время от времени миску чечевичной похлебки.

— Послушай, Бенни! — сказала Дезире и замолчала. — Слышишь? Я не смеюсь.

— Ну тогда скажи же что-нибудь! Я не шучу, я и помыслить не могу снова тебя потерять!

— Я знаю. Ты, Бенни, меня уже две недели преследуешь, жить не даешь. Я без тебя тоже не могу. Но я не намерена… Черт, кто-то идет!

— Мы же только что потеряли ребенка! — отчаянно завопил я, но она уже повесила трубку.

Скажу Аните, что сегодня иду на собрание Союза работников сельского хозяйства.

6. Дезире

Коэффициент интеллекта влюбленных людей падает до уровня ниже среднего, это моя личная теория. Они еще достаточно соображают для того, чтобы самостоятельно ходить в туалет и не загреметь в полицию за нарушение общественного порядка, но упаси Бог полагаться на их суждения.

Нам с Бенни каким-то чудом удалось уговорить друг друга и себя самих встретиться еще три раза, всего три вечера, когда наступит нужный момент цикла. По всей видимости, в тот раз я просто ошиблась в расчетах, так что у нас и шансов в общем-то не было! А вот если и после этого ничего не выйдет, тогда мы больше никогда не будем встречаться!

В последний из этих трех бонусных вечеров мы напоследок так вцепились друг в друга, как будто один из нас собрался на войну. Чувствуя, как по моим щекам текут слезы, я прикоснулась к его щеке — она тоже оказалась влажной.

— Ты, здоровый крестьянский детина, — и плачешь? — произнесла я.

— Это конденсат, — ответил он, шмыгнув носом.

Никто из нас, пожалуй, уже не рассчитывал, что нам удастся зачать ребенка. Такое впечатление, что мы пытались перехитрить самих себя, урвать три лишних ночи, чтобы наши запутанные, невыносимые отношения обрели наконец свое логическое завершение. Никогда еще я не получала столь острого удовольствия от секса, никогда ни с кем не испытывала такой близости — быть может, потому, что знала, что у нас нет никакого будущего? Что это не более чем бесконечно грустное прощание, прощание, которого наши отношения безусловно заслуживали, но так и не получили. И он, наверное, чувствовал то же самое, потому что за эти три дня никто из нас даже не заикнулся о каком-либо продолжении. Да мы вообще мало говорили.

— Что это, новая картина?

— Угу. Что с твоей ногой?

— Не спрашивай.

Молча шли мы в мою спальню, молча часами занимались любовью и молча обнимались на прощание у входной двери. А что тут говорить? Я совершенно не хотела ничего знать о его новой жизни с новой подругой и не думаю, чтобы ему особенно хотелось рассказывать — или знать о моей.

Три вечера могут длиться на удивление долго. Первый вечер кажешься себе богачом, все еще впереди. Во второй думаешь: «По крайней мере, это не последний раз». На третий так дорожишь каждой минутой, что вечер тянется бесконечно.

В этот последний вечер мы все же успели обменяться парой слов. Не разнимая рук, мы повторили наше обещание никогда больше не встречаться, если тест покажет отрицательный результат. Наивные, как дети, мы дали друг другу слово поцеловать трубку после нашего последнего разговора, представляя, что это губы. Последний поцелуй. Потом мы торопливо добавили, что если, если… — тогда и будем разговаривать.

Слышите? Мы и не рассчитываем стать родителями! Я понимаю пары, которые, перестав предохраняться, после первой же неудачной попытки сломя голову несутся в клинику по лечению бесплодия. Потому что, пока не забеременеешь, ты как-то уж слишком не беременна — и что, если так никогда ею и не станешь?