Семейная могила

Но главное — она теперь будет со мной, каждую ночь! Да пусть бы у меня в спальне было светло, как на хоккейном поле, я бы все равно каждый вечер засыпал счастливым. Если понадобится, так и с повязкой на глазах.

15. Дезире

Этой лампой меня шарахнуло, как обухом по голове.

До тех пор я как-то не осознавала, что мне придется навсегда распрощаться с комфортной независимой жизнью в тот миг, когда грузовик с моими вещами отчалит в Рябиновую усадьбу. Что не видать мне больше тихих уютных вечеров в моей квартире.

Обычно я начинаю рано готовиться ко сну, обеспечив себя всем необходимым для приятного времяпровождения в постели. Хорошая музыка, пара новых книг на широком прикроватном столике, чашка зеленого чая, какой-нибудь фрукт, лампа, бросающая мягкий свет на раскрытую книгу, когда я полулежу в своей кровати с приподнятым изголовьем. Или, скажем, последние известия по радио, пока я медленно потягиваю чай, пишу стихи или веду дневник.

С телевизором по вечерам я завязала, опасаясь своей зависимости — я, как закоренелый наркоман, могла просиживать перед ним часами, уж слишком много было у меня кабельных каналов. Если мне вдруг случалось включить новости, я часто зависала на диване до тех пор, пока на экране не возникала заставка ночного телемагазина, зачарованно щелкая между политическими дебатами, художественными фильмами, уникальными обитателями джунглей и документальными фильмами о Второй мировой войне. Иногда я засыпала под какую-нибудь легкую комедию и, проснувшись через два часа, недоумевала, почему ни с того ни с сего все друг друга перестреляли?

Правда, вечера в Рябиновой усадьбе тоже имели свои преимущества, несмотря на неизбежные «Новости спорта» и прогноз погоды на неделю, — они всегда заканчивались в теплых объятиях Бенни, и это меня крайне радовало. Но фонарик под одеялом и ни минуты покоя наедине с собой? Уж не занять ли мне одну из комнатушек на чердаке, научив Бенни кормить грудью?

И вот настал решающий день, и я с тревогой наблюдала за переездом моего скромного, но нежно любимого имущества. Бенни тут же грохнул на лестнице мое красивое керамическое блюдо, что-то бурча про огромные идиотские тарелки, которые все равно не поместятся в шкаф. Когда дело дошло до моей кровати со стальным каркасом и регулируемой высотой, ее он вообще не хотел брать.

— У нас же будет двуспальная кровать, безо всяких щелей посередине. И нечего тебе там регулировать — уж в разных положениях недостатка у нас не будет.

Ладно, я и на это согласилась, пока не узнала, что он уже купил кровать у Бенгта-Йорана и Вайолет, которые завели себе отдельные спальни, потому что Вайолет рано вставать на работу, а Бенгт-Йоран храпит. Подумать только, начинать совместную жизнь в старой двуспальной кровати Бенгта-Йорана и Вайолет, отданной за ненадобностью! Меня передернуло. Но к тому времени я уже купила «вольво», и мои финансовые запасы значительно оскудели, так что приходилось держаться за ту малость, что еще оставалась. Бенни фыркнул, когда я потребовала, чтобы мы, по крайней мере, купили новый матрас. Вот еще глупости! Матрас как матрас, в меру жесткий, чтобы выдержать основательную нагрузку, заявил он, выразительно мне подмигивая, — моя кровать, видите ли, была слишком мягкой и то и дело проседала, когда мы скакали на ней, словно утки на волнах!

Я тут же почувствовала слабость в коленях. Чертов Бенни, знает ведь, на какие кнопки жать! В последнее время я только и думала, что о сексе, видно, эстрогены в крови давали о себе знать.

Так я официально переехала в Рябиновую усадьбу, со сменой адреса и отказом от старого номера телефона. Дело было холодным пасмурным будним днем, я хотела, чтобы Бенни внес меня в дом на руках, но Бенни только застонал и поставил меня перед выбором: либо он вносит в дом мои коробки с книгами, либо меня. И то и другое его спине не потянуть. Но он предложил взять меня за руку, если я сделаю милость и сама перешагну через порог.

Первое время мы много смеялись. Это было просто неописуемо — вместе обустраивать наше общее жилище. Я красила стены, клеила обои, Бенни столярничал. Я, конечно, видела, с каким трудом он удерживается от комментариев относительно моих цветовых решений — безумные джунгли Аниты превратились в «белый антик», а воланы и рюши с кухонных занавесок пошли на тряпки, — и, в свою очередь, приняла пару его предложений, от которых мне по полу хотелось кататься от смеха. Но в общем и целом, пожалуй, можно сказать, что все это время мы были бесконечно счастливы. Уж куда счастливее, чем мне приходилось бывать с Эрьяном, хотя у нас в жизни не было никаких разногласий в вопросах вкуса.

И каждую ночь я засыпала в этой проклятой двуспальной постели бок о бок с Бенни, чувствуя, как его рука покоится на моем животе.

А еще я много фотографировала своей маленькой цифровой камерой. По вечерам я загружала фотографии в ноутбук, писала тексты и верстала из всего этого домашнюю газету под названием «Рябиновый листок». По пятницам, знаменующимися нашими традиционными семейными вечерами, я ее распечатывала и вручала Бенни. Мои старания произвели на него такое впечатление, что он вытащил старую ободранную папку с надписью «Бюллетень Союза работников сельского хозяйства за 1956–1960 гг.», вытряхнул из нее пачку пожелтевшей бумаги и начал складывать туда все номера «Рябинового листка». А я дала себе слово, что отныне буду тщательно документировать все события нашей совместной жизни.

Ха!

16. Бенни

Первые недели после переезда Дезире все было просто чудесно. Как-то раз субботним утром она даже согласилась пойти со мной в коровник. Я вручил ей свой старый рабочий комбинезон, она повязала платок на голову — и до чего же это вышло мило и трогательно! Я так носился с ней, что чуть не навернулся, очень уж мне хотелось, чтобы ей все понравилось. Анита бы небось сразу потянулась за разделочным ножом, если б видела, какие я тут выделываю коленца, с ней-то я особо не церемонился.

Поначалу Дезире боялась входить в стойла.

— Черт, Бенни, какие же они огромные, эти твои коровы! — с опаской воскликнула она. — Да они одним прыжком меня в лепешку раздавят!

— Это же не пантеры, Дезире, — терпеливо ответил я. — Они любят людей! Люди их кормят и доят! Они и прыгать-то не умеют! К тому же они на привязи.

— Ну значит, попятятся и раздавят! — убежденно возразила она. — Возьмут и размажут по этому хлипкому забору.

— Это называется перегородка. И с какой стати им тебя давить?

— А ты представь — приходит человек в стойло, дай-ка, думает, почищу, а они — бум копытом! И ты валяешься без чувств.

— Ты их с лошадьми путаешь, Дезире! Это лошади лягаются. Коровы в худшем случае могут задней ногой мотнуть. Правда, это тоже довольно больно.

— Не доверяю я им, особенно вот этой! — заявила она, уставившись на бедную Линду, номер 415, хотя ленивее коровы еще свет не видывал. Молока дает мало, а жрет за двоих — все подметет своим длинным языком. Жирная, бурая шкура так и лоснится, увидишь сзади — прямо шкаф из красного дерева. По весне на выпас не выгонишь — приходится стегать хворостиной, чтобы оторвалась от кормушки и пошла пастись на воле. Так что напугать Дезире она могла только размером.

— Если кого и стоит опасаться, так разве что вот эту телку, — сказал я. — Она у меня чертовка с норовом, а тут еще и вымя побаливает, когда срет, — она только-только отелилась. Вот к ней заходить не стоит, я на нее антибрык поставил.

Дезире задумчиво посмотрела на меня.

— А на меня ты тоже антибрык поставишь, если я начну лягаться после отела? — спросила она. — Или если станет больно срать?

Мы обменялись счастливыми взглядами. До родов оставалось всего пять месяцев, но нам это время казалось вечностью.

В конце концов я вручил ей веник и велел вычистить кормушку. Тут уж напортачить невозможно — всего делов-то: вымести остатки сена, чтобы подкинуть новую охапку. А сам пошел за свежим тюком. Когда я вернулся, она «подмела» половину кормушки. Кормушка сияла чистотой, как пол в ее стерильной кухне, и где она только щетку раздобыла? Я улыбнулся про себя и показал ей, как кормить телят из ведра. Это не так-то просто — врожденный рефлекс заставляет их тыкаться носом в материнское вымя, и они вечно опрокидывают ведро или залезают в него башкой, да так, что не снимешь! Я слышал, как Дезире чертыхается и выговаривает телятам: