Страница 43 из 74
Аллейн делал очень аккуратные записи, заставляя свидетельницу повторять отдельные эпизоды по нескольку раз.
Диндилдон была совершенно уверена в точности своих показаний и монотонно повторяла, что не видела никого, кроме Хихикса и Майкла, проходя по коридору, через прихожую, через лестничную площадку и вниз.
— Пожалуйста, подумайте сейчас очень внимательно, — повторил Аллейн. — Вы действительно больше никого не видели? Вы совершенно уверены?
— Да, сэр.
— Вот и отлично, — весело сказал Аллейн. — А теперь, пожалуйста, припомните, о чем вы говорили со слугами весь вечер?
При такой резкой перемене тактики и тона неодобрение со стороны Диндилдон только усилилось.
— Не могу ответить, сэр, — невнятно произнесла она.
— Вы хотите сказать, что не помните, если я правильно вас понял?
— Да, сэр, не припоминаю.
— Но ведь хотя бы что-то вы же должны помнить, Диндилдон. Вы довольно долго беседовали с Нянюшкой, правда же? Это должно было занять немало времени, потому что, выйдя из ее комнаты, вы увидели, как Хихикс и мастер Майкл играют с паровозиком, а они принялись за это вовсе не сразу после вашего приезда. Так о чем же вы с Нянюшкой — ее зовут, кажется, миссис Бернаби? — разговаривали все это время?
Диндилдон снова поджала губы и промолвила, что речь шла о многих вещах.
— Ну вспомните хотя бы о некоторых, будьте так любезны.
— Мы упомянули молодых леди и джентльменов… — промямлила Диндилдон.
— Ну разумеется, — дружелюбно подбодрил ее Аллейн, — вполне естественно было поговорить о семье.
— Эта тема просто всплыла, — настороженно повторила Диндилдон.
— В связи с чем?
— Миссис Бернаби все не могла ими насытиться, — кисло сказала Диндилдон с таким видом, словно Нянюшка, как заправский гурман, объедалась Миногами на банкете. — Театральная школа мисс Фрид… Простите, надо было сказать — леди Фрид, — поправила себя Диндилдон.
— Наверное, вы обе с большим интересом говорили об этих уроках?
Лицо у Диндилдон было такое, словно она хлебнула уксусу, но она согласилась.
— Да, об этом и обо всех семейных делах.
— Лорд и леди Вутервуд бывали частыми гостями в этом доме?
Как оказалось — нечастыми. На протяжении всего разговора Аллейн чувствовал себя так, словно Диндилдон была исключительно упрямой пробкой, а он — весьма слабеньким штопором, который вытаскивал на свет божий какие-то незначительные кусочки показаний, в то время как большие и существенные куски проваливались внутрь и бесследно исчезали в вине.
— Значит, этот ваш визит — в своем роде событие? — спросил он. — А давно ли вы переехали в лондонский дом?
— Нет.
— Сколько времени назад?
— Нас здесь не было.
— Вы хотите сказать, что приехали в Лондон только сегодня?
Со стороны Диндилдон не последовало никакой реакции.
Аллейн настойчиво повторил вопрос:
— Я понял вас так, что вы приехали в Лондон только сегодня. Это верно? Откуда вы приехали?
На этот раз Диндилдон все-таки соблаговолила разомкнуть неодобрительно поджатые губы:
— Из «Медвежьего утла».
— «Медвежий угол»? Это же в Кенте, правильно? Скажите, пожалуйста, вы приехали сразу же прямо в этот дом?
— Да, сэр, мы приехали прямо сюда.
— Его светлость раньше поступал так, вы не знаете?
— Не припоминаю.
— Когда вы должны были вернуться в «Медвежий угол»?
— Ее светлость заметила его светлости в машине, что ей хотелось бы задержаться в городе несколько дней.
— И что он на это сказал?
— Его светлость не хотел оставаться в городе. Его светлость хотел вернуться завтра.
— И что они решили? — спросил Аллейн. Неужели ему удалось чуть посильнее подцепить пробку? Или это только его воображение?
— Его светлость, — ответила Диндилдон, — сказал, что его не затем вытащили в Лондон, чтобы он оставался тут дольше чем один день.
— Тогда получается, — сказал Аллейн, — что они прибыли в Лондон только ради посещения этого дома?
— Мне кажется, да, сэр.
— И где вы должны были провести ночь?
— В городской резиденции его светлости, — манерно сказала Диндилдон. — Браммелл-стрит, двадцать четыре, Парк-лейн.
— А слуги были предупреждены? Ведь вы так внезапно приехали.
— В доме живут несколько самых необходимых слуг, — ответила Диндилдон. — А как же иначе? — добавила она.
— Вы не знаете, почему был предпринят этот визит?
— Его светлость вчера получил телеграмму.
— От лорда Чарльза Минога?
— Мне кажется, да.
— У вас есть какое-то представление о том, зачем лорд Чарльз хотел видеть своего брата?
Выражение лица Диндилдон стало еще более неодобрительным, если такое возможно. Аллейн подумал, что мисс Диндилдон не настолько непроницаема для сплетен, как кажется, потому что за ее неодобрением проглядывало самодовольство.
— Ее светлость, — сказала она, — упомянула, что это должен был быть деловой визит. Гм…
— А вы знаете, что это было за дело?
— По дороге, — сказала Диндилдон, — этот вопрос всплыл в беседе между его и ее светлостью.
— И?
— Я сидела впереди с мистером Хихиксом и не уловила всей беседы, за исключением нескольких слов.
— И все же вам удалось понять…
— Разумеется, — подчеркнула Диндилдон, — я не прислушивалась.
— Конечно нет.
— Но его светлость повышал голос время от времени и сказал, что не сделает того, чего от него ждет его брат.
— И что это было, вы знаете?
— Это касалось денежных вопросов.
На губах Диндилдон появилось нечто весьма похожее на издевательскую ухмылку.
— Что за денежные вопросы?
— Обычное дело. Он хотел, чтобы его светлость за него заплатил.
Больше из нее не удалось вытянуть ни слова на эту тему. Она не выражала нежелания отвечать на вопросы Аллейна, но и не интересовалась ими. Он стал гадать, было ли в ней хоть какое-то теплое чувство, хоть какая-то привязанность. В качестве эксперимента он свел разговор на леди Вутервуд и обнаружил, что Диндилдон была у нее в услужении уже пятнадцать лет. Она жеманно сказала, что ее светлость всегда была к ней очень добра. Аллейн вспомнил тусклые глаза и отвисший подбородок миледи и подивился, где могла прятаться эта доброта. Он спросил, не заметила ли Диндилдон каких-нибудь перемен в поведении ее светлости. Та вяло ответила, что ее светлость всегда была одинакова: очень добра, и все.
— Она щедрая? — отважился спросить Аллейн. Да, оказалось, что ее светлость всегда была очень щедрой и внимательной. Нажав на Диндилдон посильнее, Аллейн спросил, не заметила ли она у леди Вутервуд какой-либо умственной нестабильности. От этого вопроса Диндилдон мгновенно захлопнулась, как устричная раковина, и на все следующие вопросы либо отвечала отрицательно, либо не отвечала вовсе. Она не считала поведение леди Вутервуд странным. Она не могла сказать, интересуется ли леди Вутервуд потусторонними явлениями. Нет, леди Вутервуд не принимает никаких лекарств. Отношения леди Вутервуд с ее мужем ни в чем не выходили за рамки обычных. Она не могла сообщить, в каком таком санатории лежала леди Вутервуд. Она не заметила в поведении леди Вутервуд несколько минут назад ничего странного или необычного. Ее светлость расстроена, заявила Диндилдон, а люди часто ведут себя несдержанно, когда бывают расстроены. Это ведь естественно.
— Это потому вы делали знаки сиделке через плечо ее светлости? — спросил Аллейн.
— Ее светлость страдает от последствий шока, — проронила Диндилдон в приливе относительной откровенности. — Ее никак нельзя беспокоить вопросами. Я знала, что ей надо быть в постели.
То же самое продолжалось, когда они перешли к теме покойного лорда Вутервуда. По словам Диндилдон, это был чрезвычайно тихий джентльмен. Она не сказала бы, что он был скуп, но и щедрым она его тоже назвать не смогла. Она не могла сказать, относился ли он к своей жене с пониманием.
При помощи поразительной скупости на слова Диндилдон сумела создать у Аллейна впечатление, что он свалял с ней дурака, и Аллейну оставалось только признаться в этом. Наконец инспектор истощил свой запас вопросов и сидел, молча глядя на эту удивительно раздражающую его женщину. Внезапно он поднялся, обошел стол и остановился возле нее. В отличие от большинства высоких мужчин Аллейн владел искусством быстрых и плавных движений. Диндилдон настороженно окаменела на краешке стула.