Страница 87 из 94
Зимний самоубийца
Как-то совершенно незаметно для себя и заплутали. Пути разделялись, и каждый раз новая дорога была все уже, хуже предыдущей. Затем не стало и дорог, были какие-то тропы, тропинки. В один момент Геддо заметил, что всем приходится идти, пригибая головы. Эти тропы прокладывал совсем не человек.
Можно было, конечно, вернуться по собственным следам. Но что или кто сейчас ждал их на каком-то перекрестке? А, может, и следовал по пятам?
Потому продолжали идти, забираясь все глубже в чащу.
И вдруг, когда Геддо казалось, что они заблудились, увидел следы ноги безусловно человеческой. След был старый, никак не ранее дней двух: нога человека проломила наст, но затем последовала оттепель, и снег внутри следа растаял и смерзся в корж.
Нельзя было и разобрать, где носок, где пятка, куда шел человек. Но тогда казалось очевидным: шел он из места обжитого, и, наверное, туда, где имелась маломальская крыша над головами.
Поэтому, недолго думая, пошли вправо. След прошел через небольшую рощу, пошел вверх по склону, поросшему деревьями.
Поднялись на холм.
Здесь следы обрывались, но не потому что заканчивался снег. Того тут было достаточно.
Обладатель следов присутствовал здесь — в некотором роде. Ему не нашлось места на земле, и он решил подвесить свое тело между поверхностью и куда-то спешащими облаками.
Он пребывал в подвешенном состоянии.
Иными словами повесился. Находился он здесь с неделю — его одежда успела схватиться ледяной коркой. Да и сам покойник задубел — ударь по такому, зазвенит морозной, звонкой нотой.
Самоубийца делал это серьезно, безаппеляционно. Не для бравады, не для того, чтоб испугать кого-то. Ушел в лес, чтоб не быть спасенным, чтоб никто не вытащил его из петли. И дерево он выбрал покрепче, и веревку в хозяйстве нашел, наверное, лучшую — гулять так гулять, все равно больше не пригодиться! Такая веревка сама не оборвется, и сотлеет хорошо если к весне.
Возле покойника делать было абсолютно нечего.
Что оставалось путникам? Пошарить в его карманах, найти, возможно, предсмертную записку.
Но покойник не походил на человека, который бы писал письма совершенно постороннему человеку.
Все по тем же следам пошли в сторону противоположную.
И действительно: пройдя версты полторы, вышли на задний двор небольшого хозяйства: пустой хлев, сарай, дом. Двери их хоть и были прикрыты, замков не имели.
Дом за несколько дней остыл, но возле печи были аккуратно сложены дрова.
Аристархов занялся печкой, вырвал из записной книжки листок, скомкал его, засунул в печку. Поверх него положил щепки, кору, затем уже дрова покрупнее. Но когда дошло время разжигать огонь.
— Спички? У кого-то есть спички?
Геддо обернулся, шепнул пару слогов, сделал жест. Меж его пальцев загорелся маленький огонек, полетел в печь. Через мгновение в ней уже плясал огонь.
— Здорово! — заметил Клим. — а меня так научите?
— Давай попробуем.
Евгений же остался у печи, глядел, как огонь корежит куски коры.
Рядом подсела Ольга.
— Как ты думаешь, отчего он повесился.
— Я не думаю, я знаю. От тоски, от одиночества. У монахов чуть не самый главный подвиг — отшельничество.
За оконном начинался вечер и снегопад. Последний сначала шел тихо, на мягких лапах. Но по мере того, как темнело, набирал силы, стучал в окна, будто просился войти, ветер волком выл в печной трубе. Потом и вовсе разошелся, бил в окно залпами снега.
Раз ударил так сильно, что стекло задрожало.
Евгений смотрел на окно лишь одно мгновение, потом вернулся к созерцанию огня. Ольга тяжело вздохнула. Аристархов сделал вид, что не заметил.
Тогда Ольга вздохнула еще раз и заговорила:
— Знаете, кого вы мне напоминаете?
— Кого же?
— Керенского… Была на него карикатура: сидит он печальный у огня и смотрит, как горят какие-то бумаги. А бумаги те — его идеи, его время…
— Все может быть… — пожал плечами Евгений. — у меня тоже впечатление, что время уходит куда-то не туда.
— Отчего?
— Оттого, что драконов не бывает…
— До чего, вы, Евгений, скучный и нудный тип! Скажите, Женя… Вот вы читали в детстве сказки… Или сразу сели зубрить уставы?
— Ну, читал…
— И немцев Гримм, я так понимаю, читали… И француза Пьеро?..
— Не припомню драконов у Андерсена и Пьеро. А вот с братьев Гримм могло статься, чего уж тут…
Но Ольга отмахнулась от этого как от несущественного:
— Вот смотрите — у нас главный персонаж кто? Иван-дурак, Емеля, который не намного умней. У них — храбрый портняжка, Кот в Сапогах. У нас избушка на куриных лапках — у них бобовый росток в небеса. Зато у всех в сказках имеются драконы. У индейцев из Америки — пернатый змей. У нас — Змей Горыныч. У китайцев — змей морской или речной… Ну оно понятно почему — моря у них вполне достаточно, зато на земле такой твари спрятаться тяжеловато. Я уж не говорю про европейских драконов. Там быть рыцарем и не убить дракона — просто неприлично. Как вы это объясните?
— Как ни странно объясню…
— Валяйте…
— Значится, давным-давно в мире жили огромные твари — жуткие ящеры, именуемые денозаурусами. Отчего-то они все передохли. Я об этом в "Вокруг света" читал… А кости их остались, разбросанные по всему свету. И когда люди их находили, то воображали огромных, сказочных тварей, огнедышащих, плотоядных… Во-первых, потому что у страха глаза велики. Во-вторых, оттого, что за большую тварь и платят больше. Мы найдем там огромного ящера. А еще вероятней — найдем кучу костей, если поторопимся — то гору падали, и пару протухших яиц… Хотя нет… Вероятней всего мы просто ничего не найдем.
Их беседу прервал Клим:
— Смотрите, смотрите, что у меня получилось.
За час возни с Геддо у Чугункина получилось выколдовать маленький огонек, от которого зажглась свеча.
— Мда… — прокомментировал Евгений. — Весь диалектический материализм — на фиг!
Клим же был доволен, как ребенок. От слов Аристархова отмахнулся: на фиг так нафиг. Магия казалась гораздо увлекательнее «Антидюринга».
— Пора бы спать. — зевнул Геддо. — я что-то за день устал…
И действительно — легли. Ольге досталась единственная в доме кровать, мужчины заснули на лавках…
Собака легла под столом.
Четыре черных всадника влетели в город вместе с ночью. Разгоряченные, черные как сажа, кони выдыхали туман, искры сыпались из-под копыт.
Неслись по темным улочкам так, что прохожие шарахались в стороны: эка летят, словно на пожар. Так ведь точно кого-то зашибут.
Но нет, никто не пострадал.
И хотя, в городе этих всадников доселе не видели, по путаным улочкам они проехали быстро, так, словно великолепно знали дорогу.
У двухэтажного дома остановились.
Все четверо спрыгнули с коней. При этом лязг случился такой, словно всадники обуты были в сапоги из стали.
Вчетвером же вбежали в дом. Лошадей оставили без присмотра, что по тем временам казалось немыслимым. Ведь конокрадов и цыган развелось на каждом углу. Уведут и клячу, и жеребца-сосунка.
Но нет — такая мысль могла возникнуть лишь у тех, кто не видел этих лошадей. Ясно — эти никого кроме своих хозяев не подпустят. Никому кроме этих черных всадников с конями не совладать.
Кони, как водиться, пряли ушами, рыли копытами мостовую. То и дело какой-то камень вылетал из своего места, словно выпущенный из пращи.
А от дыхания коней скоро вся улица оказалась затянута не то дымом, не то туманом.
Меж тем четверо поднялись по лестнице.
От удара рукой в перчатке слабенькая щеколда вылетела вместе с гвоздями.
Четверо, звеня ржавыми шпорами, вошли в маленькую комнату. В ней сразу стало тесно.
До появления четверых, в комнате уже находился человек. Он как раз что-то азартно писал на листе бумаге. Перо царапало лист, чернила летели во все стороны.