Страница 43 из 94
— Держись, дед! Сейчас я тебя вытащу! — прозвучало из-за тумана.
— Спать иди! А я завтра вернусь и надеру тебе уши за «деда»!
Ответа не последовало.
Туман тоже оставался в старых пределах, в былой консистенции.
Где-то проскользнула обида: неужели, послушалась Геддо, ушла? Бросила его в беде?.. Но ведь он сам просил… А еще назвала его дедом… Хотя он годиться ей только в отцы…
Затем, туман вздрогнул…
Некоторое время ничего не происходило, и Геддо, успел подумать, что ему это все померещилось. Но затем вдруг линии вне круга растаяли, превратились в густое марево.
Вдруг снова раздался стон. Теперь сомнений не было: туман завыл от боли.
Линии исчезли. Да и сам туман струился вне Круга словно река, прорвавшая плотину. Еще четверть минуты и стало вовсе ясно.
Мгла, теряя клочья, утекала в глубину леса быстро — бегом не догнать. Обрывки тумана медленно таяли на траве.
С другой стороны подлеска, ближе к прудам, горели костры. Непонятно, как Ольге удалось так быстро разжечь их, но вне сомнения, сие было ее рук дело. Ольга источала решимость. Если бы костров не хватило бы, она запросто бы сожгла лес.
Для ночлега им нашли пустую хату. Находилась она как раз на краю села, возле кладбища.
Поспать удалось недолго — в домишке было холодно. Тянуло из всех щелей. Имелась печка, но не дрова к ней. Можно было поискать и их, но пока разожжешь огонь, пока печь нагреется… Глядишь: уже и утро.
Договорились спать по очереди.
Геддо как надлежит человеку в его годах, хоть и спал мало, но засыпал почти мгновенно.
Ольга же ворочалась с бока на бок, сон не шел. Затем все же приходило какое-то забытье, полусон с полубредом…
Вот будто бы Ольга дремлет, и видит: Геддо уснул, опершись на посох. А изо всех щелей, из-под двери, из мышиных нор, даже из холодной печки хлынул туман напополам с ночью. Стал затапливать комнату, подымаясь все выше и выше.
А Ольге так хочется спать, что глаза открываются с трудом. Она хочет крикнуть, предупредить старика, но получается лишь какой-то стон. Пытается встать, но тело не слушается…
И вдруг все получилось, словно прорвало плотину: Ольга закричала, и, открыв глаза, поднялась на лавке…
…Тумана не было, равно как и ночи.
Из окон лился еще мутный, но несомненно утренний свет.
Геддо посмотрел на вскрикнувшую Ольгу, покачал головой:
— Ну-ну… Это только сон… Садись пить чай…
Оказывается, пока Ольга спала, старик все же растопил печку, закипятил воду.
Чай пили, поглядывая в окно. За ним было видно кладбище.
Среди могил и деревьев лежит туман. Неясно только было, какой именно — не то плотоядный, не то самый обыкновенный, сотканный из воды.
Но Ольге казалось, что смотрит он как раз на этот домик, на это окно. Как это удавалось туману без глаз, оставалось непонятным даже Ольге.
— Может, ну его, туман этот? — произнесла она, задумчиво глядя в окно. — Сейчас ноги в руки и быстрей отсюда.
Геддо покачал головой:
— Не выйдет. Он почувствовал меня, и так просто не выпустит. Да и не будет с этого ничего хорошего. Ну оставим мы туман здесь… Он наберется сил слопает эту деревушку. Я еще удивлен, что до сих пор на дома не нападал. Начнет затем искать себе село побольше. Затем — городишко… В конце концов мы встретимся опять. И пожалеем, что не придушили его сейчас.
Пили чай дальше.
— Мне вот что думается. Собрать по деревне весь самогон — он все равно им без надобности. Найти сухое поле, натаскать туда дров… Выманить туда этот туман, да сжечь!
— На сухой траве ему нечего делать. Не пойдет — не такой он уж и глупый.
— Что тогда делать будем?
— Думато надо. Думато…
В небе прогрохотал гром. Ударил громко, затем продолжился, словно шелест облаков, отразился от холмов, небес. Будто бы затих, но затем словно вернулся эхом. Звук шел будто со стороны дороги и часовой всмотрелся в ночь.
Действительно — тьма там несколько сгустилась, затем распалась на четыре фигуры.
Часовой присмотрелся еще раз, и действительно: из темноты, из дождя выступали четыре всадника. То, что ему сначала показалось громом, на самом деле было грохотом их копыт. И это казалось более чем странным — дождь шел уже вторые сутки, дороги размыло до абсолютной грязи. В ней копыта должны были вязнуть, чавкать, но никак не стучать.
— Стой, стой! Кто такие? — крикнул часовой приближающейся темноте. — Какая часть!
Но всадники к шлагбауму подъехали без слов.
И только когда до них оставалось саженей пять, часовому удалось рассмотреть отряд лучше.
Лошади были костлявы. Их всадники, судя по всему, тоже ели немного. Вероятно, даже принимали пищу, не покидая седел. Огнестрельного оружия у них не было видно. Не висели на поясах тяжелые маузеровские пистолеты, не было заброшенных за плечи карабинов. У путников имелись только сабли, приторочены к поясам. Лишь у одного всадника две рукояти виднелись за плечами.
"Наверное, палаши. — подумал часовой. — и охота им таскать такую тяжесть?"
А в слух сказал:
— Слезайте с коней, показываете ваши мандаты. Или какие у вас бумаги имеются.
Да не было у них никаких бумаг — ясно становилось с первого с первого взгляда, что эти путники из совершенно другой истории. Что любая бумага у таких носителей растреплется, расплывется от миллионов дождей. Но, может, за проезд они дадут что-то иное? Монетку из металла, например?
— Бумага? — переспросил один всадник.
Звук получился глухим, так словно говорящий вещал откуда-то из пещеры, а не скрывал свое лицо в глубоком капюшоне.
— Ну да! — согласился часовой. — Где удостоверяется, что вы — это действительно вы…
Сабли и мечи путников хоть и выглядели опасно, совершенно не пугали часового. Они напоминали заслуженный топор палача, который хоть и убил сколько там сотен людей теперь, превратившись в музейный экспонат, находится на пенсии.
Да что там: у этих путников оружие должно уже пропасть, стать единым куском ржавчины с ножнами. И даже если оно смазано, то что за беда? Они ведь по другую сторону от шлагбаума. В руках имеется винтовка. У винтовки есть штык, в магазине пять жестоких патронов. Трое сослуживцев дремлют в караулке, кто-то крепче, кто-то слабее. Но раздастся выстрел — поднимутся все.
Где-то внутри капюшона что-то улыбнулось. Сам капюшон изменил свою форму, стал улыбающимся.
— Что это действительно я? — прогрохотал голос из капюшона. — Это легко.
Всадник лишь ударил пятками коня, тот немного присел, и прыгнул. С места перелетел шлагбаум. Когда он был в высшей точке, всадник выбросил из-за спины меч.
Часовой не стреляя: он был удивлен.
Надо же какой конь. — думал он. — никогда не видел, чтоб кони так прыгали.
То была его последняя мысль.
— Сим удостоверяю! — прогрохотал всадник.
Конь опустился на землю, не поскользнулся в грязи, но чуть присел, затем выпрямился.
Однако, рука всадника продолжила смертельное пике. Меч опустился на голову стражника, расколол ему голову, дошел до плеча, остановился. Несколько секунд ничего не изменялось. Затем выпала винтовка из рук, тело соскользнуло с лезвия прямо в грязь.
В глазах погибшего застыло удивление. Кровь мешалась с грязью, дождь капал в открытые глаза, стекал из них словно слезы.
Затем оставшиеся три коня совершили подобные прыжки, перелетели через шлагбаум.
Из кармана Мор достал записную книжку. Действительно: бумага для них была слишком недолговечной. Листки в этой книжке были из серебра…
Глад не спешил убирать меч в ножны — он подставлял лезвие дождю, дабы тот смыл с лезвия кровь.
Мор листал записи. Наконец признался
— Эй, а его не было в списках…