Сломанные побеги

— Зачем же тебе, Пашенька, понадобилось вести собственное следствие. Я и сама бы тебе рассказала о своей жизни все без утайки.

— Человек, рассказывающий о себе, невольно находит оправдания всем своим поступкам. А мне нужен непредвзятый взгляд со стороны. Я и стал человеком со стороны.

— Только не пытайся меня убедить, будто ты написал обо мне правду. Это следствие нужно только тебе и никому больше.

— Конечно. Мы всегда соблюдали дозировки при смешивании истины и лжи. Помидор не вкусен, соль не съедобна, но вместе они превращаются в деликатес. Особенно зимой. Впрочем, я готов выслушать и твою версию. Ты говорила о прабабушке.

— Да. В нашей жизни не было мужчин. Только женщины.

— Прабабушка имела двух дочерей. Значит, у бабушки была сестра? Что же с ней стало?

— Жила, как и мы на Урале. Но мы никогда не виделись. У нее тоже родилась дочь и тоже всю жизнь прожила в одиночестве. Двоюродная сестра моей матери. Она занималась изумрудами и бриллиантами. У нее тоже родилась дочь. Сплошные женщины. Мужчины появлялись эпизодически, как в племени амазонок. И женщины научились сами себя защищать, не прячась за чужой спиной.

— И родившуюся девочку назвали Леной, и она была твоей троюродной сестрой?

— Как ты догадлив.

— До генеалогического древа твоего рода я не добрался.

— Зато ты добрался до меня, полез дальше и проник в самое сердце, а потом и душу вывернул наизнанку. Я ничуть об этом не жалею. Без тебя я так и не постигла бы, что значит в жизни человека любовь. Она способна погубить человека, по может и воскресить его. Вытащить из бездны… Почему у тебя такой холодный взгляд?

Павел улыбнулся.

— Теперь ты заболела подозрительностью?

— Мне тебя не в чем подозревать. Но если ты меня разлюбишь, то…

— Разве можно разлюбить такую женщину? Ты моя последняя любовь.

Они бродили по Латинскому кварталу, от Сан-Мишель до Пантеона, сидели в Люксембургском саду, катались по Сене в плавучем ресторане и ели знаменитый гусиный паштет.

Лиля легко разговаривала по-французски и вполне сходила за свою, где бы они ни появлялись. И везде мужчины оглядывались на нее. Никто не оставался равнодушным.

Павел испытывал гордость, держа девушку за талию во время прогулок по бульварам.

— Хочу свозить тебя в автосалон, — заговорила она. — Ты должен выбрать себе машину по своему вкусу.

— Но я не привез с собой нужного количества денег.

— Деньги не имеют значения.

— Разве ты не все растратила?

— Нам на всю жизнь хватит. Изумруды останутся нетронутыми. Оставим наследство нашим детям.

— Где же ты взяла столько денег?

— Продала гностическое евангелие американским ученым. Три миллиона фунтов. Наследство Угрюмова.

Павел остановился.

— Ты воровка?

— Прекрати, Паша. Я не знала, что этот подонок Челомей собирается наживаться на смерти танцора. Он передал мне портфель, и я в него даже не заглядывала. Только после смерти самого Челомея я узнала, что в нем лежит. Наследников ни у кого нет. Все мы одиноки в этом мире. Что мне еще оставалось делать? Подарить американцам? У них сейфы от денег ломятся, а я должна разыгрывать из себя благотворительное общество? Нам с тобой о будущем думать надо, о наших детях. Буду рожать столько мальчиков, насколько хватит твоих и моих сил. Таких же гениальных, как ты.

— И таких же коварных как ты?

— Мой отец был беглым бандитом. Возможно, мне не удалось избежать дурной наследственности. Но я старалась. Любовь, семья и благоприятная обстановка не могут не влиять на человека.

Павел вновь взял ее за талию, и они пошли дальше. Сейчас он знал, что она ему не лжет. Ведь она не знала, до чего он докопался в своем расследовании. Она хочет, чтобы он ее принял такой, какая она есть. Важнее другое. Она готова поставить крест на прошлом.

Новый приступ не застал себя долго ждать. Прошло две недели. Они сидели дома, и пили красное вино.

— Когда ты поедешь в издательство? — спросила Лиля. — Я нашла тебе хорошую переводчицу. Русская девушка, живет во Франции пятый год, сентиментальная, хорошо знает язык. Работает с русскими туристами, водит экскурсии по Фонтенбло, Версалю, Лувру. Согласна подработать.

— Мне нечего предложить издателям.

— Идея уже созрела, дорогой. Я нашла человека, готового умереть ради возрождения своей славы. Французы не менее тщеславны, чем русские. Французский вариант Акишина. Я уже разговаривала с ним. Он нуждается в медсестре-надомнице. Стар, богат и страдает манией величия. Две из его картин висят в галерее Помпиду. Как тебе идея?

Она глянула на мужа и все поняла. Он сидел бледный, как молоко. Кроме ненависти в его глазах ничего не осталось. Ей стало страшно. Сейчас он мог ее убить. Какая же она дура! У Лили оборвалось сердце. Она потеряла свой последний шанс. Горбатого могила исправит.

На глаза навернулись слезы. Она встала и подошла к окну. Он не должен видеть ее слез.

Павел за ней не пойдет. А по-другому жить у нее не получится. Это патология. Она больна. Теперь он в этом не сомневался. Хотела выдержать хотя бы год, но сорвалась. Такой случай подвернулся, ну как можно упускать? Дура! Она все испортила. Глупая смерть.

Лиля зажмурила глаза, и на какой-то момент ее охватил ужас.

Его теплые руки легли ей на плечи.

Ну же, подумала она, решайся. Я готова.

Прошла секунда, вторая, третья.

— Не пачкай руки. Я сама.

Он только видел ее порыв вперед. Она перешагнула чугунную перегородку и вступила в вечность, слабый порыв ветерка и ее словно и не было на свете. Миф развеялся…

Постскриптум

Последнюю главу он написал в самолете, возвращаясь в Москву. Книга называлась «Конец Млечного пути». У читателей последний роман внезапно воскресшего из утопленников знаменитого Павла Слепцова о его молодой кровожадной жене имел баснословный успех. Книгу назвали бестселлером года.

Фейерверк отгремел, и наступило затишье. Знаменитый беллетрист не написал больше ни строчки. Ходили слухи, будто он уехал из Москвы и живет в своем особняке где-то на берегу Оки с первой женой Аллой. Можно верить сплетням, можно нет, дело каждого.

Сейчас о нем, практически, забыли.

Продолжение следует