Страница 42 из 204
[Шекспир. «Мера за меру», акт II, сцена вторая. Ред.]
И, наконец, лорд Грей:
«Если вы, милорды, заглянете в документы, вы убедитесь, что когда сэр Джон Боуринг просил губернатора Е о свидании, то губернатор изъявил готовность встретиться с ним, по назначил для этой цели дом купца У Хао-гуань, находящийся за пределами города. Однако достоинство сэра Джона Боуринга не позволило ему идти куда-либо, кроме как в официальную резиденцию губернатора. Если нельзя ожидать ничего другого, то я жду, по меньшей мере, одного положительного результата от принятия резолюции — немедленного отозвания сэра Джона Боуринга».
То же отношение сэр Джон Боуринг встретил и со стороны палаты общин, а г-н Кобден даже начал свою речь торжественным отречением от этого «человека, с которым его связывала двадцатилетняя дружба».
Дословные выдержки из речей лордов Дерби, Линдхёрста и Грея доказывают, что правительству лорда Пальмерстона достаточно было бы для парирования удара пожертвовать сэром Джоном Боурингом, вместо того чтобы отождествлять себя с этим «видным проповедником гуманности». Не снисхождение и не тактика его противников, а исключительно представленные парламенту документы давали возможность правительству так легко выпутаться из положения; это становится ясным из самого беглого обзора этих документов и основанных на них прений.
Может ли оставаться какое-либо сомнение в том, что сэр Джон Боуринг страдает «манией» вступления в Кантон? Разве не доказано, что этот субъект, как говорит лондонская газета «Times», «повел дело исключительно по собственной инициативе, не посоветовавшись со своим начальством на родине и не сообразуясь с его политикой»? Зачем же в таком случае лорд Пальмерстон, в момент, когда положение его правительства шатко, когда его путь загроможден всякого рода затруднениями, связанными с финансами, с персидской войной, с тайными договорами, с избирательной реформой[132], с коалицией, когда он чувствует, что взоры палаты обращены «на него с большей серьезностью, но с меньшим восхищением, чем когда-либо раньше», — зачем он выбрал как раз этот момент для того, чтобы в первый раз за всю свою политическую карьеру проявить непоколебимую верность другому человеку, и притом своему подчиненному, с риском не только еще более ухудшить свое собственное положение, но и окончательно испортить его? Зачем он доходит в своем новом увлечении до того, что приносит себя в искупительную жертву за грехи какого-то д-ра Боуринга? Разумеется, ни один здравомыслящий человек не считает благородного виконта способным на подобные романтические заблуждения. Политика, которой он придерживался в этих осложнениях с Китаем, дает убедительное доказательство того, что документы, переданные им парламенту, неполны. Кроме опубликованных документов, должны существовать секретные документы и секретные инструкции, которые могли бы показать, что если д-р Боуринг и был одержим «манией» вступления в Кантон, то за его спиной стоял хладнокровный глава Уайт-холла [Пальмерстон. Ред.], поощрявший эту манию и в своих собственных целях раздувший ее из уголька во всепожирающее пламя.
Написано К. Марксом 27 февраля 1857 г.
Напечатано в газете «New-York Daily Tribune» № 4962, 16 марта 1857 г.
Печатается по тексту газеты, сверенному с текстом рукописного отрывка
Перевод с английского
К. МАРКС
ПОРАЖЕНИЕ МИНИСТЕРСТВА ПАЛЬМЕРСТОНА
Лондон, 6 марта 1857 г.
Дебаты о китайском конфликте, бушевавшие в течение четырех вечеров, утихли, наконец, вылившись в принятый палатой общин вотум недоверия министерству Пальмерстона. На недоверие Пальмерстон отвечает «штрафным роспуском парламента». Он карает членов палаты общин тем, что заставляет их разойтись по домам.
Сильнейшее возбуждение, царившее в последний вечер дебатов как в стенах самой палаты, так и среди массы народа, собравшегося на прилегающих улицах, было обусловлено не только важностью поставленных на карту интересов, но в еще большей степени особенностями той личности, над которой происходил суд. Правление Пальмерстона не было правлением обыкновенного кабинета. Это была диктатура. С самого начала войны с Россией парламент почти отказался от своих конституционных функций; он не осмелился вернуть их себе и после заключения мира. Постепенно и почти незаметно деградируя, он опустился до положения Corps Legislatif [Законодательного корпуса. Ред.], отличаясь от подлинного бонапартистского учреждения только своей фальшивой вывеской и высокопарно звучащими претензиями. Уже самый факт образования коалиционного кабинета показал, что старые партии, от трений между которыми зависит ход парламентской машины, сошли на нет. Это бессилие партий, сперва нашедшее выражение в коалиционном кабинете, было затем воплощено, благодаря войне, во всемогуществе одного человека, который в течение полувека своей политической жизни никогда не принадлежал ни к одной партии, но всегда использовал все партии. Если бы даже не было войны с Россией, истощение старых официальных партий само по себе привело бы к преобразованиям. В парламент была бы влита новая жизнь введением в его организм свежей крови, предоставлением политических прав, по крайней мере, некоторой части народных масс, все еще не имеющих права голоса и представителей в парламенте. Война прервала этот естественный процесс. Война помешала тому, чтобы притупление остроты старых парламентских противоречий пошло на пользу массам, и обратила этот процесс к исключительной выгоде одного человека. Вместо политического освобождения британского народа мы получили диктатуру Пальмерстона. Война явилась тем мощным фактором, благодаря которому был достигнут этот результат, и война же была единственным средством, чтобы его упрочить. Война стала поэтому жизненно необходимым условием диктатуры Пальмерстона. Русская война была более популярной среди британского народа, нежели Парижский мир. Почему же в таком случае британский Ахиллес, под эгидой которого произошел позор Редана и падение Карса[133], не использовал этого благоприятного обстоятельства? Очевидно, потому, что выбор был не в его власти. Отсюда его Парижский договор, за которым последовали его недоразумения с Соединенными Штатами, его неаполитанская экспедиция, его показные ссоры с Бонапартом, его вторжение в Персию и его резня в Китае[134].
Принимая вотум недоверия в связи с этим последним событием, палата общин уничтожала тем самым средства узурпированной Пальмерстоном власти. Поэтому ее нынешнее решение было не простым парламентским решением, а бунтом — насильственной попыткой вернуть парламенту его конституционные функции. Таково было чувство, охватившее палату, и каковы бы ни были особые мотивы, которыми руководствовались различные фракции разнородного большинства, состоявшего из сторонников Дерби, пилитов, манчестерцев, сторонников Рассела и так называемых независимых, — все они были искренни в своих уверениях, что вовсе не обычный антиправительственный заговор объединял их при голосовании. А между тем именно обвинение в заговоре и было главным пунктом пальмерстоновской защиты. Слабость своей позиции он прикрывал argumentum ad misericordiam [призывом к милосердию. Ред.], выдавая себя за жертву беспринципного заговора. Ничего не могло быть удачнее отповеди г-на Дизраэли на этот довод, столь обычный для подсудимых в Олд-Бейли[135]:
132
Имеется в виду вторая избирательная реформа в Англии, парламентская борьба за которую началась в 50-х годах XIX века.
133
Маркс имеет в виду двукратный неудачный штурм англичанами 3-го бастиона севастопольских укреплений или так называемого Большого Редана 18 (6) июня и 8 сентября (27 августа) 1855 года. Маркс намекает на тот факт, что в дни штурма Редана английские войска, не доверяя своему главному командованию и страшась русского картечного огня, в ряде случаев либо отказывались идти в атаку, либо бежали с поля сражения.
В ноябре 1855 г. англичане, принимавшие участие в укреплении турецкой крепости Каре и руководившие ее обороной, после длительной осады крепости сдали ее русским войскам под командованием генерала Муравьева.
134
Маркс имеет в виду конфликт, возникший между Англией и США в конце 1855 г. на почве соперничества в Центральной Америке. Одним из поводов к конфликту явилась попытка Англии вербовать в США, которые занимали нейтральную позицию в Крымской войне, волонтеров для своей армии. Отношения между странами обострились еще раньше в связи с разногласиями в толковании Клейтон-Булверского договора, заключенного между Англией и США в 1850 г. об условиях контроля над каналом, который предполагалось проложить на территории Никарагуа между Тихим и Атлантическим океанами. В 1855 г. правительство США, пытаясь противодействовать попыткам Англии укрепиться на Москитовом берегу Центральной Америки, поддержало американского авантюриста Уильяма Уокера, захватившего в мае 1855 г. Никарагуа и провозгласившего себя президентом этой республики. В ответ на решительный протест со стороны Англии, США пригрозили ей разрывом дипломатических отношений. Конфликт, однако, был улажен в октябре 1856 г. тем, что. правительство США осудило задним числом авантюру Уокера, а правительство Англии, учитывая тесные экономические связи английской буржуазии с США, отказалось от своих притязаний на территорию на Москитовом берегу.
Неаполитанская экспедиция — см. примечание 68.
Показные ссоры с Бонапартом — так Маркс называет разногласия, возникшие между Англией и Францией после Парижского конгресса 1856 г. по ряду международных вопросов. Одной из причин ухудшения англо-французских отношений было наметившееся в этот период сближение Франции с Россией. Однако англо-французские разногласия не носили серьезного характера и не могли повлечь за собой каких-либо серьезных последствий, поскольку английское правительство было занято подавлением вспыхнувшего в 1857 г. национально-освободительного восстания в Индии.
Вторжение в Персию — см. примечание 74.
Резня в Китае — так Маркс называет зверскую бомбардировку англичанами Кантона в октябре 1856 г. (см. примечание 100).
135
Олд-Бейли — название цитадели Ньюгейтской тюрьмы в Лондоне, где помещается Центральный уголовный суд.