Страница 97 из 171
Однако рост национального производства Германии все еще отставал от роста производства других стран. Немецкое земледелие значительно уступало английскому и нидерландскому; немецкая промышленность стояла далеко позади итальянской, фламандской и английской, а в морской торговле англичане и особенно голландцы начали вытеснять немцев. Население все еще оставалось очень редким. Цивилизация в Германии существовала лишь местами, сосредоточиваясь вокруг отдельных промышленных и торговых центров; интересы даже этих отдельных центров сильно расходились; лишь кое-где едва обнаруживались точки соприкосновения. Юг имел совершенно иные торговые связи и рынки сбыта, чем север; между востоком и западом почти вовсе не существовало обмена. Ни один город не мог сделаться промышленным и торговым центром всей страны, каким для Англии был, например, уже Лондон. Все внутренние сношения ограничивались почти исключительно прибрежным и речным судоходством и несколькими большими сухопутными торговыми путями: от Аугсбурга и Нюрнберга через Кёльн в Нидерланды и через Эрфурт на север. В стороне от рек и торговых путей лежало множество более мелких городов, которые, оказавшись выключенными из широкого обмена, продолжали безмятежно прозябать на уровне жизни позднего средневековья; они довольствовались лишь незначительным потреблением привозных товаров и незначительным производством на вывоз. Из сельского населения только дворянство вступало в соприкосновение с более широкими кругами и с новыми потребностями. Крестьянская же масса никогда не выходила за пределы ближайших местных отношений и связанного с ними узкого местного горизонта.
В то время как в Англии и Франции подъем торговли и промышленности привел к объединению интересов в пределах всей страны и тем самым к политической централизации, в Германии этот процесс привел лишь к группировке интересов по провинциям, вокруг чисто местных центров, и поэтому к политической раздробленности, которая вскоре особенно прочно утвердилась вследствие вытеснения Германии из мировой торговли. По мере того как происходил распад чисто феодальной империи, разрывалась и вообще связь между имперскими землями; владельцы крупных имперских ленов стали превращаться в почти независимых государей, а имперские города, с одной стороны, и имперские рыцари, с другой, начали заключать союзы то друг против друга, то против князей или императора. Имперское правительство, переставшее понимать свое собственное положение, беспомощно колебалось между различными элементами, которые составляли империю, все более теряя при этом свой авторитет; предпринятая этим правительством попытка, в духе Людовика XI, централизовать государство, несмотря на все интриги и насилия, не пошла дальше укрепления связи между австрийскими наследственными землями. Если в этом хаосе, в этих бесчисленных взаимно перекрещивающихся столкновениях кто-нибудь в конечном счете выигрывал и должен был выигрывать, то это были представители централизации в самой раздробленности, носители местной и провинциальной централизации, князья, рядом с которыми сам император все более и более становился таким же князем, как и все остальные.
В этих условиях положение сохранившихся от средних веков классов существенно видоизменилось, и рядом со старыми классами образовались новые.
Из высшего дворянства выделились князья. Они были уже почти независимыми от императора и обладали большинством суверенных прав. Они на свой собственный страх и риск вели войны и заключали мир, держали постоянное войско, созывали ландтаги, облагали население налогами. Значительную часть низшего дворянства и городов они уже подчинили своей власти и продолжали прибегать к любым средствам, чтобы присоединить к своим владениям остальные, пока еще непосредственно подчиненные империи, города и баронства. По отношению к этим последним они были централизаторами в такой же мере, в какой были децентрализаторами по отношению к имперской власти. Во внутренних делах их правление уже тогда отличалось очень большим произволом. Они созывали сословные собрания, как правило, лишь тогда, когда у них не было другого выхода. Они вводили налоги и собирали деньги, когда им было угодно; право сословий разрешать налоги редко признавалось и еще реже осуществлялось на деле. И даже в этом случае князь обычно получал большинство при помощи двух сословий, свободных от уплаты налогов, но принимавших участие в их потреблении, — рыцарства и высшего духовенства. Потребность князей в деньгах росла вместе с ростом роскоши и расходов на содержание двора, появлением постоянного войска и все большим увеличением расходов по управлению. Налоги становились все более тяжелыми. Города были в большинстве случаев защищены от податного гнета своими привилегиями; вся тяжесть налогового бремени ложилась на крестьянство — как на домениальных крестьян самих князей, так и на крепостных, зависимых и чиншевиков, подвластных рыцарям, которые были обязаны князьям ленной службой. Там, где недостаточно было прямого обложения, выступало на сцену косвенное; чтобы заполнить дырявую казну, применялись самые утонченные ухищрения финансового искусства. Если же все это не помогало, если уже нечего было закладывать и ни один вольный имперский город не желал больше давать в кредит, то тогда прибегали к монетным операциям самого грязного свойства: чеканили неполноценные деньги, устанавливали то высокие, то низкие принудительные курсы, в зависимости от того, как было выгоднее казне. Торговля городскими и всякими иными привилегиями, которые потом насильственно отбирались, чтобы снова их продать за более дорогую цену, использование каждой попытки к противодействию как предлога для взыскания контрибуций и всякого рода грабежей и т. д. и т. д. — все это также представляло собой обычный и весьма прибыльный источник дохода для князей того времени. Постоянным и немаловажным предметом торговли являлось в руках князей и правосудие. Словом, подданным того времени, которые сверх того должны были удовлетворять еще и частную алчность княжеских фогтов и чиновников, полностью приходилось вкушать все прелести «отеческой» системы управления.
Из феодальной иерархии средневековья почти совершенно исчезло среднее дворянство: одна его часть возвысилась до положения независимых мелких князей, другая — опустилась в ряды низшего дворянства. Низшее дворянство, рыцарство, быстрыми шагами шло навстречу своей гибели. Значительная часть его совершенно разорилась и жила лишь службой у князей, занимая военные или гражданские должности; другая часть находилась в ленной зависимости и подчинении у князей; наконец, третья, самая маленькая, была подчинена непосредственно империи. Развитие военного дела, возрастающая роль пехоты, усовершенствование огнестрельного оружия подорвали значение военной службы рыцарей в качестве тяжеловооруженной кавалерии и в то же время уничтожили неприступность их замков. Прогресс промышленности сделал рыцарей излишними, так же как и нюрнбергских ремесленников. Разорению рыцарства сильно способствовала его потребность в деньгах. Роскошь в замках, соперничество в великолепии во время турниров и празднеств, цены на оружие и коней росли вместе с прогрессом общественного развития, в то время как источники дохода рыцарей и баронов увеличивались в незначительной степени или вовсе не увеличивались. Усобицы с неизбежными грабежами и контрибуциями, разбои на больших дорогах и другие подобные же благородные занятия с течением времени становились слишком опасным делом. Повинности и поборы, взимаемые с подвластного населения, едва ли давали больший доход, чем прежде. Для того чтобы удовлетворить свои возрастающие потребности, благородные господа должны были прибегать к тем же средствам, что и князья. Грабеж крестьян дворянством с каждым годом становился все более изощренным. Из крепостных высасывали последнюю каплю крови, зависимых людей облагали новыми поборами и повинностями под всякого рода предлогами и названиями. Барщина, чинши, поборы, пошлины при перемене владельца, посмертные поборы, охранные деньги[206] и т. д. произвольно повышались, несмотря на все старинные договоры. В правосудии отказывали, да и суд был продажным, а если рыцарь не мог получить денег от крестьянина каким-либо иным способом, то он попросту бросал его в тюрьму и принуждал платить выкуп.
206
Чинш — один из видов феодальной подати, взимавшийся с держателей мелких земельных наделов.
Посмертный побор (Sterbefall, Todfall) — взыскивался с наследства в силу феодального права сеньора на земельный надел и имущество умершего крестьянина (во Франции — «право мертвой руки»); в Германии феодалы, как правило, отбирали у наследников лучшую голову скота.
Охранные деньги (Schutzgelder) — побор, взимавшийся феодалами в качестве платы за «покровительство» и судебную «защиту», которые сеньор якобы оказывал своим подданным.