Страница 82 из 171
Из этих старых заговорщиков Шеню изображает почти исключительно ту категорию, к которой он сам принадлежал, — заговорщиков по профессии. Вместе с созданием пролетарских заговорщических обществ возникла потребность в разделении труда. Заговорщики разделялись на случайных заговорщиков, conspirateurs d'occasion, — т. е. рабочих, которые участвовали в заговорах лишь наряду со своими другими занятиями, которые только посещали сходки и всегда были готовы по приказу главарей явиться на сборный пункт, — и на заговорщиков по профессии, которые посвящали все свои силы заговору и жили этим. Они составляли промежуточный слой между рабочими и главарями и часто даже пролезали в ряды последних.
Жизненное положение людей этой категории уже предопределяет весь их характер. Участие в пролетарском заговорщическом обществе, разумеется, могло предоставить им крайне ограниченные и ненадежные источники существования. Поэтому заговорщики постоянно вынуждены обращаться к кассе организации. Некоторые из них приходят даже в прямое столкновение с буржуазным обществом и фигурируют в более или менее благопристойном виде перед судом исправительной полиции. Их неустойчивое существование, зависящее иногда более от случая, чем от их деятельности, их беспорядочный образ жизни, при котором постоянными пристанищами являются только кабачки — место встреч заговорщиков, — их неизбежные знакомства со всякого рода подозрительными людьми приводят их в тот круг, который в Париже называют ia boheme {богемой. Ред.}. Эта демократическая богема пролетарского происхождения — существует и демократическая богема буржуазного происхождения, демократические праздношатающиеся и piiiers d'estaminet {завсегдатаи кабачков. Ред.} — состоит либо из рабочих, бросивших свою работу и поэтому разложившихся, либо из субъектов, происходящих из люмпен-пролетариата и перенесших в свое новое существование все распутные нравы, свойственные этому классу. При таких обстоятельствах понятно, что почти в каждом процессе о заговоре оказываются замешанными несколько repris de justice {рецидивистов. Ред.}.
Вся жизнь этих заговорщиков по профессии носит резко выраженный характер богемы. Являясь унтер-офицерами по вербовке заговорщиков, они переходят из одного кабачка в другой, прощупывают настроение рабочих, выискивают необходимых им людей, улещивая втягивают их в заговор, возлагая расходы за неизбежную при этом выпивку либо на кассу общества, либо на нового приятеля. Вообще говоря, владелец кабачка фактически дает им пристанище. Заговорщик большую часть времени проводит у него; здесь у него происходят свидания с товарищами, с членами его секции, с теми, кого он намерен завербовать; здесь, наконец, происходят тайные собрания секций и главарей секций (групп). В этой постоянной кабацкой атмосфере заговорщик, который и без того, как все парижские пролетарии, очень веселого нрава, превращается вскоре в законченного bambocheur {прожигателя жизни, забулдыгу. Ред.}. Мрачный заговорщик, обнаруживающий в тайных заседаниях спартанскую строгость нравов, вдруг смягчается и становится известным повсюду завсегдатаем, который понимает толк в вине и в женщинах. Это кабацкое веселье усиливается еще постоянными опасностями, которым подвергается заговорщик; он может каждую минуту быть призванным на баррикады и там погибнуть; на каждом шагу полиция ставит ему западни, грозящие тюрьмой или даже каторгой. Подобные опасности как раз и составляют самую прелесть ремесла; чем больше опасность, тем более заговорщик торопится насладиться настоящим. В то же время привычка к опасности делает его в высшей степени равнодушным к жизни и свободе. В тюрьме он чувствует себя так же дома, как в кабачке. Каждый день он ожидает приказа к выступлению. Отчаянная, безрассудная смелость, характеризующая все парижские восстания, вносится в них именно этими старыми заговорщиками по профессии, hommes de coup de main {людьми решительных действий. Ред.}. Это они строят первые баррикады и командуют ими, они организуют сопротивление, нападение на оружейные лавки, реквизицию оружия и боеприпасов в частных домах, они осуществляют во время восстания те безумно-дерзкие действия, которые так часто приводят в замешательство правительственную партию. Одним словом, они — офицеры восстания.
Само собой разумеется, что эти заговорщики не довольствуются тем, чтобы вообще организовать революционный пролетариат. Их дело заключается как раз в том, чтобы опережать процесс революционного развития, искусственно гнать его к кризису, делать революцию экспромтом, без наличия необходимых для нее условий. Единственным условием революции является для них надлежащая организация их заговора. Они — алхимики революции и целиком разделяют превратность представлений, ограниченность навязчивых идей прежних алхимиков. Они увлекаются изобретениями, которые должны сотворить революционные чудеса: зажигательными бомбами, разрушительными машинами магического действия, мятежами, которые должны подействовать тем чудотворнее и поразительнее, чем меньше имеется для них разумных оснований. Занятые сочинением подобных проектов, они преследуют только одну ближайшую цель — низвержение существующего правительства, и глубочайшим образом презирают просвещение рабочих относительно их классовых интересов, просвещение, носящее более теоретический характер. Этим объясняется их не пролетарская, а чисто плебейская неприязнь к habits noirs {черным фракам. Ред.}, более или менее образованным людям, представляющим эту сторону движения; но так как последние являются официальными представителями партии, то заговорщики никогда не могут стать совершенно независимыми от них. Время от времени habits noirs должны служить им также денежным источником. Впрочем ясно, что заговорщики должны волей-неволей следовать за развитием революционной партии.
Главной характерной чертой в жизни заговорщиков является их борьба с полицией, по отношению к которой они находятся в таком же положении, как воры и проститутки. Полиция терпит заговорщические общества и вовсе не только как неизбежное зло. Она терпит их как легко поддающиеся надзору центры, в которых сосредоточены самые отчаянные революционные элементы общества, как мастерские по производству мятежей, ставших во Франции столь же необходимым средством управления, как и сама полиция, и, наконец, как место вербовки своих собственных политических шпиков… Подобно тому как самые толковые уголовные сыщики, Видоки и им подобные, набираются из числа мошенников высшей и низшей категории — воров, жуликов и лжебанкротов, — и часто снова возвращаются к своему старому промыслу, так низшая политическая полиция рекрутируется из числа заговорщиков по профессии. Заговорщики находятся в постоянном соприкосновении с полицией, они ежеминутно приходят в столкновение с ней; они охотятся за шпиками, так же как шпики охотятся за ними. Шпионство — одно из их главных занятий. Поэтому неудивительно, что небольшой скачок от заговорщика по профессии к платному полицейскому агенту совершается так часто, если к этому еще толкают нищета и тюремное заключение, угрозы и посулы. Этим объясняется безграничная подозрительность, которая царит в заговорщических обществах, совершенно ослепляет их членов и заставляет их видеть в своих лучших людях шпиков, а в действительных шпиках своих самых надежных людей. Ясно, что эти рекрутирующиеся из числа заговорщиков шпионы по большей части связываются с полицией с добрым намерением надуть ее, что им некоторое время удается вести двойную игру, пока они не становятся все больше и больше жертвой своего первого шага, и что они действительно часто надувают полицию. Впрочем, попадает ли подобный заговорщик в расставленную ему полицией западню или нет, это зависит от чисто случайных обстоятельств и более от количественного, чем от качественного различия в твердости характера.
Таковы заговорщики, которых Шеню изображает нам часто очень живо и характер которых он обрисовывает то преднамеренно, то невольно. Впрочем, сам он — вплоть до своих не вполне ясных отношений с полицией Делессера и Марраста — самый разительный образец заговорщика по профессии.