Мозг Кеннеди

— Это машина Хенрика, — вдруг сказала Лусинда.

Она как раз обогнала один из дымящих автобусов, и перед ними открылся прямой и свободный участок дороги.

— Он купил ее за четыре тысячи долларов. Слишком дорого, конечно. Уезжая, он попросил меня присматривать за ней, пока не вернется. Полагаю, теперь это твоя машина.

— Вовсе не моя. А зачем ему понадобилась машина?

— Он любил ездить. Особенно с тех пор, как побывал в том месте, куда мы сейчас направляемся.

— Я до сих пор не знаю, куда мы едем.

Лусинда не ответила, Луиза не стала переспрашивать.

— Он купил ее у одного датчанина, который живет здесь много лет и держит маленькую мастерскую. Все знают, кто такой Карстен. Приветливый человек с большим животом, женатый на худенькой черной женщине из Келимане. Они вечно ругаются, даже по воскресеньям, когда прогуливаются по побережью. Всем очень нравится наблюдать, как они ругаются, ведь все понимают, что они очень любят друг друга.

Дорога заняла у них около часа, почти при полном молчании. Луиза любовалась изменчивым ландшафтом. Когда зелень и бурые краски сменяла белизна, перед ее глазами вставал зимний Херьедален. Порой возникала греческая природа Пелопоннеса. Все едино. Из черепков природы можно создать любые ландшафты.

Лусинда сбросила скорость и свернула с шоссе. Возле автобусной остановки находился небольшой рыночек. Земля у дороги была вытоптана, в маленьких киосках продавали пиво, газировку и бананы. Несколько мальчишек с сумками-холодильниками в руках ринулись к машине. Лусинда купила две бутылки содовой, отдала одну Луизе и шуганула мальчишек. Они сразу послушались, даже не пытаясь продать им пачки южноафриканского печенья.

— Мы обычно останавливались тут, — сказала Лусинда.

— Вы с Хенриком?

— Иногда я не понимаю тебя. С кем бы еще я могла быть? С кем-нибудь из моих бывших клиентов?

— Я не имею никакого представления о жизни Хенрика в этой стране. Чего он хотел? Куда мы едем?

Лусинда смотрела на ребятишек, забавлявшихся со щенком.

— Последний раз, когда мы были здесь, он сказал, что любит это место. Здесь мир кончается или, наоборот, начинается. Никто его тут не найдет.

— Так и сказал?

— Я помню его слова. Я еще спросила, что он имеет в виду, потому что не поняла. Порой он ужасно нервничал. Но, говоря о начале и конце мира, был совершенно спокоен. Словно бы неотступный страх исчез, по крайней мере на краткое, мимолетное мгновение.

— Что он ответил?

— Ничего. Промолчал. А потом мы уехали отсюда. Вот и все. Насколько я знаю, он больше никогда сюда не возвращался. Не знаю, почему он уехал из Мапуту. Я даже не знала, что он собирается уезжать. Просто он внезапно исчез. Никто ничего не знал.

В точности как Арон. Та же манера исчезать, не говоря ни слова, ничего не объясняя. В точности как Арон.

— Давай посидим в тенечке, — предложила Лусинда, открывая дверцу машины. Луиза пошла за ней к дереву, наклонный ствол которого образовывал корявую скамейку, где хватило места для обеих.

— Тень и вода, — сказала Лусинда. — Ими мы делимся в жарких странах. А чем делитесь вы в холодные дни?

— Теплом. В Греции жил когда-то известный человек, и однажды он попросил могущественного властителя, который обещал исполнить самое заветное его желание, посторониться, потому что он закрывал ему солнце.

— Вы с Хенриком похожи. Одинаково... беспомощны.

— Спасибо.

— Я не хотела тебя обидеть.

— Я искренне тебя поблагодарила, ведь ты считаешь, что я похожа на своего сына.

— А может, наоборот? Он похож на тебя? Значит, в этом мы с тобой отличаемся. Я не думаю, что начало проистекает из будущего. Нельзя приблизиться к ожидающему тебя неведомому, не зная, что было раньше.

— Именно поэтому я всю жизнь занималась археологией. Без фрагментов и шепотов из прошлого не существует ни настоящего, ни будущего, не существует ничего. Может, у нас больше сходства, чем ты считаешь?

Дети, игравшие с щенком, убежали. От пересохшей земли взметнулась пыль.

Лусинда ногой начертила что-то вроде креста в круге.

— Мы едем в то место, где Хенрик испытал огромную радость. Возможно, даже счастье. Он купил себе машину, не сказав, зачем она ему нужна. Иногда исчезал на несколько недель, не говоря ни слова. А однажды вечером появился в баре, далеко за полночь, подождал, пока я закончу работу, и отвез меня домой. Он рассказал о человеке по имени Кристиан Холлоуэй, который построил несколько поселков, где больные СПИДом могли получить помощь. У поселков, где он побывал, не было названий, поскольку Холлоуэй проповедовал кротость и смирение. Даже имя свидетельствовало о дерзости. Те, кто лечился там, не платили ничего. Те, кто там работал, делали это добровольно — много европейцев, но также американцы и азиаты. Они работали ради идеи и жили очень просто. Это не была религиозная секта. Хенрик говорил, что боги им не нужны, поскольку их поступки божественны сами по себе. В то утро я увидела то, чего никогда не наблюдала раньше. Он пробился сквозь стену отчаяния, с которой так упорно боролся.

— Что произошло потом?

— На следующее утро он уехал. Быть может, наведался в Мапуту лишь затем, чтобы поделиться своей радостью. Теперь он нашел нечто, что мог положить на другую чашу весов, прежде чем несчастье окончательно одержит победу. Это его собственные слова, он нередко выражался высокопарно. Но Хенрик говорил, как думал. Такой уж он был. Видел несправедливость, видел, что СПИД — это чума, с которой никто не хотел соприкасаться. Имело ли значение то, что он сам был болен, я не знаю. Не знаю, как это случилось. И когда. Но каждый раз, когда мы встречались, он говорил, что хочет показать мне деревни Холлоуэя, где доброта и забота одержали победу. В конце концов он взял меня с собой. Единственный раз.

— Почему он покинул поселок и вернулся в Европу?

— Может, именно там ты найдешь ответы на свои вопросы.

Луиза встала.

— Я не могу ждать. Нам еще далеко?

— Приблизительно полпути.

Цвет ландшафта менялся — то коричневый, то зеленый. Они добрались до равнины, раскинувшейся вдоль широкой реки, проехали по мосту, оставили позади город Шаи-Шаи. Вскоре Лусинда свернула на дорогу, которая, казалось, вела в бесконечный буш. Машина переваливалась с боку на бок, подскакивала на ухабах.

Через двадцать минут перед ними внезапно возник поселок с белыми глиняными домиками. Несколько построек побольше окружали песчаную площадь. Лусинда остановила машину в тени дерева и заглушила мотор.

— Вот это и есть поселок Кристиана Холлоуэя.

Я совсем рядом с Хенриком. Он был здесь всего несколько месяцев назад.

— Хенрик говорил, что здесь всегда рады гостям, — сказала Лусинда. — Доброту ни от кого нельзя скрывать.

— Так он и говорил?

— По-моему, эти слова он слышал от Холлоуэя или кого-то из его помощников.

— Кто он, собственно, такой?

— По словам Хенрика, очень богатый человек. Хенрик считал, что он сколотил состояние на технических патентах, облегчавших поиски нефти на морском дне. Он богат и очень замкнут.

— Не слишком похоже на человека, который посвятил свою жизнь больным СПИДом.

— Почему бы и нет? Я порвала с прежней жизнью и знаю многих, кто поступил так же.

Лусинда прервала разговор, выйдя из машины. Луиза осталась сидеть. От жары и пота все тело чесалось. Но вскоре она тоже вышла из машины и стала рядом с Лусиндой. Над поселком царила гнетущая тишина. Несмотря на жару, Луиза зябко вздрогнула. Она ощущала возрастающую неловкость. Вокруг не было ни души, а ей казалось, что с нее не сводят глаз.

Лусинда показала на огороженный пруд:

— Хенрик рассказывал про этот пруд, про старого большого крокодила.

Они подошли ближе. Сонно-неподвижная илистая вода. В грязи на берегу лежал большой крокодил. И Лусинда и Луиза вздрогнули. Он был метра четыре длиной. Из пасти зверюги свешивались окровавленные задние лапы кролика или обезьяны.