Мозг Кеннеди

Они молча обошли квартиру. Луиза отодвинула занавеску, закрывавшую закуток-гардеробную. Рубашки, брюки, куртка, корзина с нижним бельем, несколько пар туфель. Она взяла грубые башмаки, поднесла их к свету. На резиновой подошве виднелись следы краснозема. Арон сел за стол и выдвинул единственный ящик. Поставив башмаки на место, Луиза наклонилась над его плечом. На долю секунды испытала желание погладить его по голове. Ящик был пуст.

Луиза присела на скамеечку возле письменного стола.

— Бланка сказала неправду.

Арон с удивлением посмотрел на нее.

— Когда я спросила, не бывал ли здесь кто-нибудь, она ответила слишком быстро. Что-то тут не так.

— Зачем бы ей врать?

— Прежде ты говорил, что с уважением относишься к моей интуиции.

— Прежде я говорил много такого, чего бы не сказал сейчас. Я включу компьютер.

— Нет! Подожди! Ты представляешь себе Хенрика в этой квартире?

Арон развернул кресло и оглядел помещение.

— Вообще-то нет. Но я едва знал его. На этот вопрос лучше ответить тебе, а не мне.

— Он, несомненно, здесь жил. Пять лет держал тайную квартиру. Но я его здесь не представляю.

— То есть ты хочешь сказать, что здесь жил другой Хенрик?

Луиза кивнула.

Арон всегда с легкостью угадывал ее мысли. Когда-то, во времена их совместной жизни, они развлекались тем, что угадывали реакции друг друга. Пусть любовь и умерла, но игра, возможно, по-прежнему жива.

— Другой Хенрик, которого он хотел спрятать.

— Но почему?

— По-моему, на этот вопрос ты мог бы ответить лучше меня.

Арон нетерпеливо поморщился.

— Я был пьяницей, который сбегал от всего и всех, от ответственности за других и в первую очередь за самого себя. Не верю, что Хенрик мог быть таким же.

— Откуда подобная уверенность? Он твой сын.

— Ты бы ни за что не позволила ему быть в такой степени похожим на меня.

— Почему ты уверен, что прав?

— Я всю жизнь был уверен только в одном: что неуверенность и сомнения — неизменные спутники моей жизни.

Арон проверил подключение к сети и открыл крышку ноутбука. Он соединил кончики пальцев обеих рук, словно на нем были резиновые перчатки и он вот-вот начнет операцию. Посмотрел на Луизу:

— У меня есть письмо от Хенрика, которое я тебе не показывал. Он точно доверился мне, уверенный, что я больше ни с кем не поделюсь. Быть может, я ошибаюсь. Но то, что он мне поведал, было настолько важным, что я не захотел делиться этим ни с кем, даже с тобой.

— Ты никогда не желал ничем со мной делиться. Он пришел в раздражение.

— Я расскажу.

Письмо было одним из последних, полученных Ароном перед тем, как он порвал с единицами и нулями в твердой решимости оставить архивы в прошлом. Он только что съездил в Нью-Йорк, где получил тот самый огромный чек — вольную на всю оставшуюся жизнь, — и вернулся в Ньюфаундленд, чтобы собрать свои вещи, большинство из которых сжег (для него сжечь старый диван или кровать означало то же самое, что сжечь мосты), и тут пришло письмо от Хенрика с парижским почтовым штемпелем. Один из друзей Хенрика, молодой боснийский виолончелист — ни слова о том, как они познакомились, и без уточнения, мужчина это или женщина, — выиграл конкурс для молодых исполнителей, и ему предстояло играть с одним из самых больших оркестров Парижа. На какой-то из ранних репетиций Хенрику разрешили сесть среди оркестрантов, позади струнных инструментов, впереди духовых. Впечатление было ошеломляющим, громовое звучание пронзило его великой болью. Но Хенрик писал, что всегда может вернуться к этим мгновениям, чтобы набраться удивительной силы, исходящей от великой боли. Больше он этой темы не касался ни разу.

— Однажды, сидя в оркестре, наш сын узнал кое-что о боли, — сказал Арон. — Удивительный он был человек.

— Включи компьютер, — сказала Луиза. — Ищи дальше.

Она взяла с полки несколько папок и пошла на кухню. В висках стучало, словно она переняла ту боль, о которой рассказывал в письме Хенрик. Почему он ничего не говорил ей? Почему решил сообщить об оркестре Арону, своему отцу, практически не заботившемуся о нем?

Охваченная возмущением, она глядела на темные крыши. Она была вне себя. В разгар горя Хенрик причинил ей новую боль, которой она устыдилась.

Луиза отогнала от себя эти мысли.

Важнее было совсем не это. Все остальное. Бланка сказала неправду. Я нашла еще один черепок, который нужно соединить с остальными, чтобы получилась связная картина. Я не знаю, является ее вранье началом или концом некой истории. Она врала потому, что ее попросил Хенрик? Или этого потребовал кто-то другой?

Луиза начала просматривать папки. Каждая страница — новый фрагмент, вырванный из неизвестного целого. Хенрик жил двойной жизнью, о его квартире в Барселоне не знал никто. Откуда он брал деньги? Квартира в центре Барселоны стоит конечно же недешево. Я пройду по его дорогам, каждая страница — новый перекресток.

Вскоре она поняла: в бумагах нет ничего о Кеннеди и его мозге, ни фотокопий архивных материалов и статей, ни его собственных заметок. Зато Хенрик собрал материалы о крупнейших медицинских предприятиях мира. Основное место занимали критические статьи и заявления таких организаций, как «Врачи без границ» и «Ученые на службе мира бедных». Он делал пометки, кое-что подчеркивал. Обвел красным четырехугольником заголовок, гласивший, что сегодня ни один человек не умирает от малярии, и на полях поставил несколько восклицательных знаков. В другой папке хранились статьи и выдержки из книг, посвященных истории чумы.

Черепок за черепком. По-прежнему нет целого. Каким образом это связано с Кеннеди и его мозгом? И связано ли вообще?

Она слышала, как в комнате кашляет Арон. Время от времени он стучал по клавиатуре.

Так мы нередко проводили время, когда жили вместе. Он в одной комнате, я — в другой, но дверь всегда стояла нараспашку. Однажды он закрыл ее. Войдя в его комнату, я обнаружила, что он исчез.

Арон пришел на кухню попить воды. Он выглядел усталым. Она поинтересовалась, удалось ли ему что-то найти, но он покачал головой:

— Пока нет.

— Как думаешь, сколько он платил за эту квартиру? Она ведь явно недешевая.

— Надо спросить Бланку. Что ты обнаружила в папках?

— Он собрал множество материалов о болезнях. О малярии, чуме, СПИДе. Но ни слова о тебе, ни слова обо мне. Иногда он выделяет какие-то пассажи или предложения, даже отдельные слова, красными подчеркиваниями или восклицательными знаками.

— Тогда ищи среди подчеркиваний. А еще лучше — среди неподчеркнутого.

Арон вернулся к компьютеру. Луиза открыла миниатюрный холодильник. Практически пустой.

Время перевалило за полночь. Сидя за кухонным столом, Луиза медленно листала одну из последних папок. Снова газетные вырезки, в основном из английских и американских газет, и серия статей из «Ле Монд».

Мозг Кеннеди. Где-то существует связь между твоей одержимостью мозгом убитого президента и тем, что сейчас лежит передо мной. Я пытаюсь твоими глазами разглядеть ее, коснуться папок твоими руками. Что ты искал? Что убило тебя?

Она вздрогнула. Не заметила, как на кухне появился Арон. И тут же поняла: он кое-что нашел.

— Ну что?

Он сел напротив. Луиза видела: он сбит с толку, даже чуть ли не испуган. И тоже испугалась. Ведь одна из причин тому, что она когда-то в него влюбилась, заключалась в твердом ее убеждении, что он защитит ее от всех опасностей.

— Я нашел секретный файл внутри другого файла. Похоже на русскую матрешку.

Он замолчал. Луиза ждала продолжения. Но Арон не вымолвил ни слова. В конце концов она прошла в комнату и, усевшись за компьютер, принялась читать. Слов было мало. Что именно ожидала найти, она потом объяснить не могла. Что угодно, только не это.