Конфуций

«Жизнь течет, как эти воды, каждый день и каждую ночь…»

Ведь только тот, кто видит жизнь вечным потоком, понимает, как сходится незапамятное прошлое и неведомое будущее, вечное и вечно новое. И только такому человеку внезапно наступившее молчание Учителя обнажит тайну немолкнущей музыки жизни.

Эпилог

Учитель Кун: тысячи новых жизней

Поистине велик Учитель Кун! Он не совершал подвигов, не облагодетельствовал мир гениальными открытиями, а стал самым почитаемым человеком в Китае. Необычный, невероятный удел Конфуция: устраниться из этого бурлящего мира, чтобы вернуться к людям в неумирающих качествах жизни, в неисчерпаемой силе ее мирного покоя. Сжаться до семени, до первоначального зерна истории, чтобы прорасти древом народной судьбы и преломиться в бесчисленных зеркалах всех частных жизней. Бессмертие Конфуция заключается не в «великих идеях» и даже не в тех или иных чертах общественного уклада китайцев. Хотя Конфуций посвятил себя поиску вечно живого в жизни и мечтал говорить с людьми словами, достойными того, чтобы их «повторяли и впредь», он и сам не знал, какими должны быть эти слова. У него не было готовых формул истины, он учил лишь «следовать обстоятельствам времени». Его правда – это все непреходящее, доподлинно переживаемое, судьбийное в потоке «жизни осознанной и сознательно прожитой».

Конфуций не отделял свое учение от собственной личности и даже обстоятельств своей жизни, прожитой, как непреложная судьба, день за днем и год за годом. Потому и умер он с чувством какой-то смутной тревоги. Ибо как повториться единственному и неповторимому? Как открыться тому, что лишь внутри хранится и переживается? «Никто не узнал меня» – вот его предсмертные слова…

Но спасение приходит там, где опасность. Нет ничего постояннее непостоянства, и неповторимое – и только оно! – не может не повторяться. А внутреннее, будучи недоступным обладанию, не может не ускользать во внешнее. Прозрачное, сияющее, всему и вся разверстое Небо – вот величайшая тайна мироздания…

Мы знаем теперь: правда Конфуция, его глубочайшая интуиция, альфа и омега его мудрости – это творческое поновление жизни, чистое Событие, высвеченное светом кристально ясного сознания и потому переживаемое как безусловно подлинное. Конфуция интересует лишь то, что навеки запечатлевается в памяти, «западает в сердце». Сознательное же событие есть не что иное, как со-бытие, событийность всего живого, момент самопревозмогания, даже самопотери. Такое событие – реальность символическая, и оно является не идеей и сущностью, а телом, которое не имеет внешнего образа, а просто бытийствует. Как нам уже известно, телесность занимает центральное место в Конфуциевом учении сразу по нескольким причинам. Во-первых, тело обладает внутренней глубиной, и ему свойственно скрывать себя. Во-вторых, тело есть среда нашей сообщительности, событийности с миром. В-третьих, тело, будучи прообразом символической реальности, является подлинным вместилищем смысла и воплощением бесконечной осмысленности жизни. Традиция и стала этим необозримо пустотным телом событийности вещей, средой всякого существования. Имя «Конфуций» стало наименованием этого вселенского тела.

Конфуций потому и прослыл Учителем десяти тысяч поколений, что первым стал учить соприсутствию мудрого с каждым человеком в каждый момент его самоосознания. Жизнь Учителя Куна – это бесконечная череда моментов существования, отмеченных печатью «подлинности», а потому одновременно необычайных, исключительных и извечно возобновляемых. Образ Учителя – это только деяние, а точнее сказать, «праздное существование», непреходящее Недеяние, которое предвосхищает все действия и потому обладает неисчерпаемой эффективностью. Но в силу той же логики символического бытия, устанавливающей совпадение сокровенного и очевидного, изначального и завершающего, тело Учителя пребывает в его собственной тени. Недаром именно словом «тень» обозначалась в Китае живая, личностная преемственность поколений: потомки живут в «тени» своих предков, ибо и сама тень есть образ неразрушимого кристалла бытия. Учитель есть таков, каков он в людской памяти. Он есть, другими словами, свое собственное предание, миф своей жизни и в речах своих доносит до нас безмолвие вечного покоя. Вопрос в том, чего мы ищем в его заветах: безмолвия в речах или речь в молчании?

На первых порах предание о Конфуции, а в известном смысле, как мы видели, сама жизнь Учителя Куна, целиком сводилось к живой памяти его учеников. Личное обаяние учителя все еще заслоняло от них его «учение» как некую отвлеченную доктрину. Цзы-Ю, Цзы-Ся и некоторые другие ученики даже захотели объявить своего товарища по школе Ю Жо преемником Конфуция за то, что он «обликом и манерами напоминал Учителя». Правда, Цзэн-цзы воспротивился этой затее, и она не была осуществлена. Но можно не сомневаться в том, что близкие ученики Конфуция еще не отделяли своего наставника от его личности и стремились передать не просто его слова и тем более «идеи», но и весь его, так сказать, духовный образ, всю ту «пластику духа», которая так отчетливо выявлялась в поведении и манерах Конфуция. Одним словом, они все еще жили «в тени Учителя», и притом не только в переносном смысле. Некоторые из них сочли своим долгом обосноваться рядом с могилой Учителя и там обучать своих учеников. На том месте вскоре выросла целая слобода. А по мере разрастания школы усиливалось ее общественное и политическое влияние. Немало учеников Конфуция уже находились на постах при дворах разных царств. Предание гласит, что после смерти Учителя Куна семьдесят лучших его учеников «рассеялись по свету и сблизились с правителями многих уделов. Самые выдающиеся среди них стали наставниками или советниками государей. Менее способные стали друзьями или учителями служилых людей, были и такие, которые стали жить в уединении и более не показывались в свете».

Пожалуй, наибольшие заслуги в распространении заветов Учителя принадлежат Цзэн-цзы, который был сыном одного из старших учеников Конфуция, – так сказать, потомственным учеником. Традиция приписывает ему составление нескольких важнейших глав конфуцианского канона «Записки о ритуале» и еще одного популярного в древности трактата – «Книги сыновней почтительности». Кроме того, Цзэн-цзы, имевший собственную школу, занимался обучением внука Конфуция Цзы-Сы – автора конфуцианского канона «Середина и Постоянство», в котором дается первое связное изложение основ конфуцианского учения. Из школы Цзэн-цзы вышел и самый знаменитый из последователей Конфуция в древности – философ Мэн Кэ, он же Мэн-цзы.

Немалый вклад в популяризацию Конфуциева учения внес и Цзы-Ся, который еще при жизни учителя стал правителем одного из луских городов, а впоследствии переехал в Цзинь и тоже завел собственную школу, где учились несколько царских наставников, ряд знаменитых ученых и даже правитель царства Вэй. Цзы-Ся прославился как знаток «Книги Песен» и летописей. Собственную школу в своем родном уделе Чэнь на южной окраине тогдашнего Китая завел и Цзы-Ю – человек темпераментный и амбициозный, ни в чем не желавший уступать землякам учителя, которые порой добродушно подтрунивали над диковатым южанином. К примеру, однажды Цзы-Ся дал ученикам Цзы-Ю такой совет относительно дружбы: «Принимайте того, кто приемлем, и отвергайте того, кто неприемлем». Узнав про эти слова, Цзы-Ю тотчас поправил мнение товарища по школе: «Если я добр, мне следовало бы принимать любого. Если я плох, я был бы неприемлем для других. Как могу я в таком случае отвергать кого-либо?»

Разумеется, наставления Учителя передавали потомкам и многие другие его ученики. Есть сведения, что последние разделились на восемь школ, и, как показывает только что приведенный пример заочного спора между Цзы-Ся и Цзы-Ю, отношения между ними не были свободны от соперничества, облеченного, впрочем, в форму ученых споров или даже дружеской шутки. Тем не менее предание гласит, что каждая из школ «считала истинной только себя».