Страница 56 из 85
Я посмотрела вниз. Разодранный топ свисал с талии, будто неряшливый передник, а жакет распахнулся, выставляя мои роскошества напоказ всем заинтересованным лицам. Скрипнув зубами, я застегнула жакет доверху — декольте все равно оставалось вопиющее, зато меня хотя бы не упекут в каталажку за непристойное обнажение в общественных местах. Отстегнув остатки топа, я сунула его в ближайшую урну, наградив злобным взглядом парочку подростков, которые осмелились покоситься в мою сторону. Просочившись сквозь толпу на Лестер-сквер, я встала в очередь за такси.
Распахнув дверцу такси, я сказала:
— Хангерфордский мост со стороны набережной Виктории, пожалуйста. — И плюхнулась на заднее сиденье.
Таксист улыбнулся:
— Мигом, цыпочка.
Замок защелкнулся, в полумраке красными глазками зажглись лампочки.
Я поежилась и полезла в сумку за мобильником — проверить, не звонили ли мне. Мобильника не было. Вот нелегкая! Я раздраженно прикусила губу. Выпал, наверное, скорее всего, когда я кувыркалась по полу с Рио. Я вздохнула, запрокинула голову на спинку сиденья и стала разглядывать потолок такси. Нет уж, я за ним не вернусь, это точно. Что же задумала Рио? Тайны мадридского двора — но какое они имеют отношение к смерти Мелиссы? Я нутром чуяла, что это как-то связано, но страница была вся в кровавых пятнах, так что слов я разобрать не могла.
Тут я поняла, что такси до сих пор стоит.
Я постучала в стекло за водительским сиденьем:
— Эй, я, вообще-то, спешу!
Таксист обернулся:
— Мы же ждем твоего приятеля, цыпочка!
— Какого...
Проклятые вампиры! Я снова откинулась на сиденье, и спустя несколько секунд Малик открыл дверь такси и одарил меня очередной сокрушительной улыбкой:
— Женевьева...
Он устроился на сиденье, вытянул длинные ноги. Даже глиняному троллю было бы ясно, что он имеет в виду. Выйти я смогу, только если он меня выпустит.
Такси тронулось, урчание мотора заглушило мой раздраженный вздох. Мне ни капельки не хотелось притащить с собой такой «хвост» на встречу с Аланом Хинкли, особенно после его сообщения о том, что он нашел какую-то нервную феечку, которая согласна делиться сведениями только со мной. Поэтому мне нужно было поскорее отделаться от этого красавчика-кровососа, а как, я не знала, — разве что еще разок зарезать.
Я хмуро поглядела на него. Что-то изменилось, он перестал быть таким уж аристократом и выглядел погрубее, и тут я поняла, что он переоделся, сменив шикарный костюм на относительно простые шмотки уличного гота. В костюме от Армани он выглядел узкокостным, едва ли не хрупким, но нынешние черные джинсы на клепаном ремне и черная футболка обтягивали крепкие мускулы. Не знаю, кем он был, пока не принял Дар, но уж точно на диване перед теликом не залеживался. На большом пальце блестел платиновый перстень с черным камнем в пару к сережке. Я посмотрела, но никаких чар при Малике не обнаружила. В голову закралась шальная мысль: а какой он, интересно, без одежды? Я внутренне фыркнула: воображать можно все, что угодно, но ничего такого не будет. Даже мечтать о том, чтобы строить глазки вампирам, пусть и клыкастым душечкам-красавчикам вроде Малика, смертельно опасно — что уж говорить обо всем прочем.
Поэтому я сочла за благо пересмотреть все крупицы сведений, которые я раскопала в «Голубом сердце», и понять, где там жемчужины, а где наоборот. Но в темноте и тишине такси я могла думать только о том, как катилась слеза по лицу Дария. Я скрестила руки на груди, обхватила себя за локти и слепо таращилась в окно, пока мы медленно, дюйм за дюймом пробирались по забитым улицам Лондона.
Словно угадав мои мысли, Малик негромко заметил:
— Если ты беспокоишься за того человека, имей в виду, что он познакомился со специфическими застольными манерами Рио прежде, чем решил примкнуть к ее свите.
Я фыркнула. Неужели Дарию нравится, когда его насилуют? На первый взгляд не похоже, но откуда мне знать, в самом деле...
— Если он захочет, то всегда сможет подать прошение о смене Господина, — продолжил Малик все так же негромко.
Глядя на машины, ехавшие по встречной полосе, я криво усмехнулась:
— Можно подумать, Рио ему разрешит.
— У нее никто не станет спрашивать. Решение принимает Совет. — Голос его стал тверже. — По сравнению с людьми мы составляем ничтожное меньшинство. И если мы по-прежнему властны решать подобные вопросы, то лишь потому, что способны поддерживать традиции и соблюдать обычаи.
— Митинговать будешь перед теми, кому охота слушать. — Я резко развернулась к нему. — Завелась-то не только Рио.
Малик уставился на меня холодными черными глазами:
— Я вампир. Там была кровь. Чего ты ожидала?
Я ответила ему таким же холодным взглядом:
— Ничего-ничего, что ты, что ты.
Он протянул руку и провел пальцем у меня под левым глазом:
— Насилие тебе не в новинку. — И нажал на синяк на скуле.
Было хоть и не сильно, но больно; я напряглась, чтобы не дернуться.
— И боль, — прошептал Малик.
Внутри у меня все съежилось. Я ударила его по руке.
— А меня презираешь за то, к чему сама стремишься.
— Это была моя работа, я ради клиента старалась, а не играла в ваши садистские игрища! — Я показала на синяк.
— Кровь, секс, насилие. — Изящные пальцы откинули черную прядь. — Ты видишь их, так сказать, с человеческой точки зрения, а для твоей расы это необычно. Ты скорее похожа на вампиршу-неофитку, у которой приступ угрызений совести. Им страшно и омерзительно питаться своими прежними спутниками и друзьями, но вскоре они обнаруживают, что обладают практически абсолютной властью над людьми, поистине божественной свободой даровать жизнь и смерть. — Он посмотрел на меня. — Они понимают, что вольны делать что пожелают, и жертва их не остановит. Они в силах даже выбирать, что жертва почувствует — страх, боль, отчаяние, теплоту, восторг, страсть. — Все эти слова он произнес одинаково ровно. — Все это приходится понять каждому новообращенному вампиру. Увлекательно, ты не находишь?
Я прищурилась:
— Что-то ты разговорился, не к добру.
— Это правда. — Он повернул перстень на большом пальце. — Мне уже давно не приходилось говорить то, что я думаю, произносить слова, не взвешивая, не оценивая каждое из них, не рассуждая, какое впечатление они произведут и не смогут ли окружающие воспользоваться ими к своей выгоде. Это... — он коротко глянул на меня из-под ресниц, — это приятно.
— Похоже, тебе одиноко живется, — заметила я бесстрастно.
Малик опустил глаза и молча разглядывал свои ботинки.
Я поерзала на сиденье, посмотрела в окно. Как же, как же, стану я жалеть этого кровососа. Прямо перед нами виднелась огромная розетка гигантского колеса обозрения, нависшего над Темзой, — ярко сияли лампочки на фоне ночного неба. Мы уже почти приехали. Учитывая субботние вечерние пробки, остаток пути быстрее было бы пройти пешком, но мне было нельзя.
— Ты права, Женевьева. — Голос Малика снова коснулся меня прохладным шелком. — Я одинок. — Изящные пальцы обвили мне запястье. — И был одинок гораздо раньше, чем задумался об этом, и не могу отмахнуться от этого чувства, хотя оно меня и раздражает.
Свет уличного фонаря высветил его лицо, затем снова погрузил во тьму. На поверхность вынырнула мысль о том, что говорила о нем с Мелиссой та коктейльщица.
— Ты именно поэтому подбивал клинья к Мелиссе? Потому что тебе было одиноко?
Малик словно бы не слышал вопроса:
— В отличие от тебя, — он развернул меня к себе и завладел моим вторым запястьем, — я не люблю лгать, даже самому себе.
У меня мурашки по спине побежали от страха. Что бы я ни болтала, мне его и вправду стало жалко! Я едва не позабыла, кто он такой и чего от меня хочет!
Я попыталась вырваться, и хватка стала сильнее.
— А может, потому, что Мелисса была полукровка? — бросила я ему в лицо. — А значит, труднее и тем интереснее ее помучить и можно не сдерживаться? Наверное, тогда боль показалась бы тебе более настоящей, да?