Лучше бы я остался дома

7

Я доставал из комода матрац^ когда услышал, как Мона спрашивает:

– Кто там? Кто это?

– Это я, я, – отозвался я и вернулся в гостиную.

В одной пижаме она стояла на лестнице.

– Ну, ты меня перепугал…

– Да я старался не шуметь.

– Я не спала. Читала…

Она спустилась вниз. Босиком.

– Что происходит?

– Ничего.

Положив матрац на тахту, я занялся одеялом.

– У тебя что-то случилось? Я думала, ты переехал.

– А теперь переезжаю обратно, – ответил я, снимая пиджак. Запнулся и посмотрел на нее. – Если ты ничего не имеешь против.

– Разумеется, нет. Что произошло?

– Ничего.

Она уперла руки в бока. Я продолжал снимать пиджак и развязывать галстук.

– Думаешь, это разумно – вступить с ней в конфликт?

– Раньше ты не так говорила, – заметил я.

– Но теперь все иначе. Нельзя, чтобы она обиделась.

– Я с ней ни в какой конфликт не вступал. Мы не сказали друг другу ни слова. Она устроила очередной прием, мне на нем не понравилось, и я ушел. Это ведь нельзя назвать конфликтом, верно?

– Что она подумает, когда узнает, что ты сбежал?

– Да наплевать мне, что она подумает, – буркнул я, сел и разулся. – Если она случайно позвонит, скажи, что ты меня не видела.

Мона подошла к торшеру и придвинула его поближе. Потом задернула шторой большое окно. Вернувшись, села на тахту.

– Ты не должен был этого делать, – помолчав, сказала она. – Ты что, не понимаешь, что вырвался на свободу только потому, что она внесла залог? А она может его отозвать, если захочет. И если она это сделает, ты вернешься в тюрьму.

– Ну, об этом-то я не забыл, – вздохнул я, – только это ничего не меняет. Сегодня вечером я остаюсь здесь, но, если придется, я вернусь туда, только завтра. Может, мне удастся уговорить Эбби выручить меня с залогом.

– Ну а что будет с твоей карьерой в кино, с ее обещаниями помочь?

– Ты все знаешь не хуже меня. Если бы она хотела, давно бы помогла. Не знаю, чего она ждет.

– Конечно, она может тебе помочь, если захочет. Но ты думаешь, она когда-нибудь захочет?

– Что ты хочешь сказать?

– Только то, что сказала. Мне не кажется, что она собирается помогать тебе. Ты ей нужен только для себя самой.

Я покачал головой:

– Она ведь просила Артура Уортона снять со мной пробы.

– И что было дальше?

– Ну…

– Ну, говори. Что произошло?

– Уортон как раз уезжал…

– Как может парень вроде тебя быть таким твердолобым? Это была просто приманка. Чтобы произвести на тебя впечатление. Она знала, что Уортону и в голову не придет делать с тобой какие-то пробы. Знала, что он станет водить тебя за нос и постарается отделаться.

Мне это тоже уже приходило в голову, но я не решался самому себе признаться. Теперь мне было ясно, почему я боялся правды.

– Все это не так, – заявил я, не желая признать очевидное и теперь.

– Возможно, – допустила она и встала. – Ну, теперь тебе придется полагаться на себя. Если не хочешь слушать, что я говорю, выпутывайся, как умеешь. Надеюсь, наука пойдет тебе на пользу.

– Я справлюсь. Деньги на залог где-нибудь достану. Утром схожу к Эбби.

– Ну, как хочешь, – сказала она, поднимаясь по лестнице. – Заодно можешь уговорить его купить мне «роллс-ройс».

Остановившись на площадке, она взглянула вниз:

– Доброй ночи.

– Доброй…

Мне долго не удавалось заснуть. Я лежал, глядя в окно на растрепанную пальму, освещенную луной, и думал. Мне казалось, что все в моей жизни ни с того ни с сего вдруг ужасно запуталось. Почему подобные вещи всегда происходят именно со мной? Я не мог вспомнить, в чем же провинился. Хотел только преуспеть в кино – а теперь чувствовал, что с каждым мигом я от него все дальше и дальше. Как будто меня вообще не было в Голливуде. Я спокойно мог бы сновать между машинами в одном из ресторанов, обслуживавших с колес, или носить полицейскую форму – там бы от меня хоть что-то зависело. Я чувствовал, что попал в западню.

Мона встала в хорошем настроении и очень рано, около семи, уже готовила завтрак.

– Не слышал, как звонил телефон? – спросила она.

– Нет. Когда это было?

– Около трех.

– Ничего я не слышал.

– Она явно была вне себя, пытаясь тебя найти. Телефон звонил каждые пять минут аж до половины пятого.

– Надеюсь, ты не сказала, что я здесь?

– Я ей вообще ничего не сказала. Не брала трубку. Садись есть.

Я сел, взял гренку и стал жевать, хотя голода не испытывал.

– Она примчится сюда чуть свет, будь уверен. Что ты ей скажешь?

– Не знаю.

– Лучше бы тебе начать об этом думать.

– Я думал об этом ночью, лежа в постели, но ни к чему не пришел. Наверно, мне лучше уйти отсюда. Не хочу, чтобы она застала меня здесь.

– И ты считаешь, это ответ?

– Не знаю, – нетерпеливо оборвал я. – Просто не могу быть тут, когда она придет.

– Если ты решил от нее отделаться, то лучше сделать это сразу – и с плеч долой. Вечно откладывать невозможно, это тебе должно быть ясно.

Я отпил немного кофе.

– Вначале я предпочел бы поговорить с Эбби. Она покатилась со смеху.

– Ну ты же не думаешь всерьез, что он ссудит тебя деньгами на залог? Или думаешь?

– Но могу я, по крайней мере, его спросить?

– Разумеется. С тем же успехом ты можешь попросить первого встречного на Вайн-стрит одолжить тебе денег.

Говорила она тем же тоном, что вчера вечером. Мне это начинало действовать на нервы.

– Не понимаю, почему ты злорадствуешь, – отрезал я. – Такое впечатление, будто тебе нравится, что я угодил в такую ситуацию.

– Ни черта мне не нравится, – хмыкнула она. – И я не хотела, чтобы мои слова звучали злорадно.

– Ну, значит, это было не злорадство. Но ты переменилась. Не понимаю, что случилось.

– Я не переменилась, и ничего ни с кем не случилось – проблема в тебе. Все прочее осталось прежним. А вот с тобой что-то произошло. Будь у тебя хоть капля гордости, ты бы эту шлюху вообще не стал слушать. Я же тебе говорила, что она за птица.

Я вскочил. Больше терпеть не было сил.

– Ну как ты не понимаешь? – беспомощно спросил я. – Я думал, она мне поможет попасть в кино. Господи, неужели тебе не приходило в голову, что мне нужна чья-то протекция? Я здесь уже семь месяцев и ни черта не добился. У нас дома весь город небось думает, что я уже достиг каких-то вершин. И только вопрос времени, чтобы до них дошло, что меня здесь никто не знает, что я никто. А я не могу этого допустить, это не должно случиться.

– А почему? – спросила она ледяным голосом.

– Что – почему? – переспросил я.

– Почему это не должно случиться?

Я покачал головой:

– Бесполезно. До тебя просто не доходит.

– Да нет, доходит, – сказала она. – Ты с три короба наврал в письмах к матери про то, как сказочно ты тут живешь, а она взяла и разболтала это газетчикам, чтобы те напечатали нечто вроде: «Крутая карьера парня из нашего города». И вот теперь ты запаниковал, потому что думаешь – если не пробьешься и не сделаешь здесь карьеры, все поймут, что ты им лгал.

– Так оно и есть, – признал я.

Она рассмеялась.

– Ты же не думаешь, что ты первый пишешь домой всякие враки? Так делает каждый. Я тоже. Только я из-за этого не провожу ночи без сна и не переживаю, что кто-то разоблачит мою ложь. Плевать мне на это.

– Точно?

– Ну разумеется. Послушай, – сказала она, отодвигая кресло. – Мне звонили, что сегодня нужно быть к восьми. Не хочешь подвезти меня и взять потом машину?

– Не хочу. Лучше буду торчать здесь.

– Мне казалось, ты не хочешь встречаться со Смитершей.

– Если я решил с ней порвать, лучше сделать это сразу – и с плеч долой… Вечно все равно откладывать невозможно.

Она улыбнулась так, словно едва сдерживается, чтобы не расхохотаться, и я вдруг понял почему. Это были не мои слова, а ее. Тут я тоже рассмеялся.