Страница 50 из 55
— Да, — сказал Джонни упавшим голосом.
— Почему?
— Не люблю, когда за мной следят.
— Ты знал с самого начала, что за тобой следят?
— Нет, мне это стало ясно, когда я увидел мистера… Данбара на болоте. Я боялся, что он мне помешает. Ведь это он привел меня домой накануне.
— Ты собирался отправиться к коттеджу Блейна?
— Нет.
— Куда же?
— Ну… куда угодно… куда глаза глядят…
— Ты вылез из запертой комнаты до завтрака, чтобы отправиться, куда глаза глядят?
— Мне не нравится, когда меня запирают.
— Но почему тогда ты пошел к болоту?
— Мне так хотелось.
— И когда в твоем подземелье очутился месье Шарпантье?
— Не понимаю, о чем вы говорите. Я его не видел.
— Шарпантье, оставив на болоте твою кузину и мистера Данбара, пошел за тобой, но ты исчез в доме пиктов.
— В каком доме пиктов?
— Так называется твое укрытие. Сегодня ночью мы тебя там обнаружили, и у нас есть доказательства, что Шарпантье был там убит. Что произошло потом?
— Не знаю. Я ничего не видел. Там было темно.
Голос Джонни становился все громче, пронзительнее, теперь он был похож на спираль, которая, разворачиваясь, действует не только на нервы самому Джонни, но и на всех присутствующих.
— Я не помню. Отвяжитесь от меня! Я же говорю вам, я ни черта там не видел!
Кто-то за дверью услыхал его вопль. Она растворилась. На пороге стояла Франсес Стоктон. Ее черные глаза блестели, а лицо стало пепельно-белым.
— Вы заходите слишком далеко, лорд Несс. Джонни плохо себя чувствует. Достаточно одного взгляда, чтобы в этом убедиться. Я не могу позволить вам продолжать этот допрос.
Мы встали со своих мест, а Джонни весь сжался в кресле. Он неотрывно глядел на свою приемную мать с той странной враждебностью в глазах, которую я заметил у него еще прежде.
— Мне очень жаль, миссис Стоктон, — спокойно ответил лорд Несс. — Но убиты два человека. Один из них — ваш друг, Морис Шарпантье.
— На каком основании Джонни должен рассказывать вам о том, что он видел или слышал? Предположим, убийца пригрозил ему, пообещал убить его, если он что-нибудь расскажет!
Снова ее контральто задрожало. Джонни по-прежнему хранил молчание, глядя на нее холодными, почти циничными глазами.
— Франсес! — воскликнул Стоктон, войдя в кабинет следом за ней. — Ты не имеешь права сейчас вмешиваться. Это дело зашло слишком далеко и касается не только нас.
Повернувшись вполоборота к Стоктону, она метнула в него яростный взгляд. Потом ее веки опустились.
— Вы никогда не понимали Джонни, — сказала она с горечью в голосе. — Вы никогда его не любили. Любовь и понимание чужды вам, вашей натуре. Чтобы понять это, достаточно прочитать ваши книги.
Если бы она внезапно сняла с себя одежду и предстала перед нами обнаженной, то вряд ли такая картина была бы более невероятной и неприличной. И все же, как и многие неприличности, ее выходка показалась мне вполне естественной. За последние несколько дней ей пришлось столько перенести. Такого напряжения, конечно, не могла выдержать никакая другая женщина.
Стоктон был великолепен. На его красиво-уродливом лице не отразилось и тени эмоций. Только взгляд стал пронзительнее и слегка опустились веки, что бывало у него и прежде под влиянием переживаемого стресса. Он снова заговорил низким, беспокойным тоном, почти шепотом, как тогда, когда спросил у лорда Несса: «Значит, я нахожусь под подозрением?»
— Ты только осложняешь положение Джонни, и… — его голос снизился еще на полтона, — и мое…
Он мог наговорить ей кучу неприятностей. Она упомянула о его книгах. Но она сама была столь уязвимой в этом отношении как «Марджори Блисс».
Ее черные глаза нервно оглядывали комнату. Этот бегающий взгляд был похож на полет птицы, оказавшейся в закрытом помещении. Иногда такая плененная птица могла разбить себе голову до крови, расцарапать крылья, пытаясь проникнуть через невидимое ей оконное стекло. Теперь я чувствовал, что Франсес Стоктон неслась навстречу невидимому барьеру, который она была не в силах преодолеть.
— У меня есть предложение, — сказал Уиллинг. — Если Джонни проведет нас по тому маршруту, по которому шел вчера от своего дома до озера и расскажет нам, что он делал по пути на каждом из его отрезков, то это, несомненно, освежит его память.
Франсес в упор посмотрела на Уиллинга.
— Он не сможет преодолеть такого расстояния.
— Мы не станем его подгонять, миссис Стоктон. Мы будем отдыхать по дороге.
— Капитан Уиллинг, прошу вас, посмотрите на Джонни. Он должен сейчас лежать в кровати.
Все глядели на Джонни. Он вновь часто замигал ресницами, но в нем не чувствовалось усталости. Он внимательно всех разглядывал, проявляя болезненную настороженность, его губы были упрямо сжаты.
— Ты согласен, Джонни? — спросил Уиллинг.
— Джонни! — властно закричала Франсес. — Скажи им, что ты ничего такого не сделаешь!
— Успокойся, Франсес… — Стоктон выражал свой протест не словами, скорее тоном.
Джонни бросил на нее дерзкий взгляд. В нем чувствовалась легкая издевка, решительное желание сделать все наоборот, не выполнять того, что она требовала или просила. Взглянув на Уиллинга, он сказал:
— Я пойду с вами, сэр. Несс повернулся к Стоктону.
— Вы ничего не имеете против?
Трудно понять, какие чувства испытывал Стоктон, какие мысли пронеслись у него в голове в эту минуту. Он нахмурился. Немного помолчал. Было ясно, что он взвешивает про себя различные возможности. Мне показалось, что проявленная сегодня утром трезвость в поведении Несса и Уиллинга каким-то образом передалась и ему. Наконец он произнес:
— При одном условии.
— При каком?
— Я пойду вместе с вами и Джонни.
Несс вопросительно посмотрел на Уиллинга. Уиллинг, опустив веки, дал понять, что он согласен. Повернувшись к Стоктону, Несс сказал:
— Отлично. Если вы готовы, мы отправляемся в путь.
У двери произошел небольшой затор, когда все попытались выйти из кабинета одновременно. Первыми протиснулись Стоктоны. Потом мы. Джонни шел последним. Франсес все еще стояла в коридоре. Когда Джонни проходил мимо, ее плотно сжатые губы разъединились, и она прошептала:
— Джонни… Не ходи… Останься со своей матерью.
Мальчик едва удостоил ее взглядом.
— Тетушка Франсес…
Только тогда я осознал, что Алиса видела эту сцену, стоя в холле. Теперь она выступила вперед из тени, и солнечные лучи коснулись ее золотистых волос. Она обняла тетку за плечи. Она глядела вслед Джонни дикими, возбужденными глазами, из которых уже не текли слезы… Через минуту все мы уже были на лужайке перед домом, где нас встретил яркий августовский день.
В доме пиктов Джонни рассказал нам более вразумительную историю, в отличие от того, что говорил прежде.
Да, Шарпантье присоединился к нему в подземелье. Он слышал французскую речь в темноте. Было темно, хоть глаз выколи, и он не мог точно сказать, был ли кто-то там еще или не был. Да, он слышал какие-то звуки. Сокрушающий удар. Ужасные стоны. Он испугался. Все было ужасно. Он весь съежился в темноте и пролежал там довольно долго, пытаясь не создавать шума. Наконец стоны стихли.
Когда он вышел из дома пиктов? Когда отправился к озеру?
Джонни смотрел, не отрываясь, Уиллингу в лицо, словно собака, старающаяся понять требуемый от нее трюк с помощью подаваемых ей хозяином знаков и жестов.
— Я не помню. Это было ужасно. Я не знал, что мне делать. Я очень старался, но… Я не знал, что делать…
В его последних словах чувствовалась искренность, которую мне прежде не приходилось ощущать в голосе Джонни. И все же до сих пор я не был уверен, что Джонни рассказал нам всю правду до конца.
— Почему ты не пошел домой?
— Домой?
— Да.
— Как я мог пойти домой? Я хочу сказать… Я не хотел.
— Почему?
— Мне там было… плохо.
В это мгновение в разговор вмешался Стоктон.
— Разве тебе было плохо в нашем доме, Джонни? Почему же?