Страница 40 из 50
— Лейтенант занят. Что вам от него нужно?
— Спросите об этом у него самого. Он меня ждет.
Тон Базила вызвал у полицейского прилив крови к лицу:
— Послушайте, я…
Дверь в доме резко распахнулась, и кто-то закричал:
— Добсон!
— Да, сэр.
— Это доктор Уиллинг? Немедленно проводите его ко мне!
— О'кей! — Добсон повернулся спиной к миссис Лайтфут и Базилу. — Вы слышали приказ лейтенанта? Тогда шевелитесь!
Идя по тропинке, миссис Лайтфут говорила приглушенным голосом:
— Разве это не похоже на сценку из «Алисы в стране чудес»? Лакей, который был рыбой, стоял у двери и наносил оскорбления всем, кто к ним приближался.
Базил оглянулся. Полицейский Добсон не спускал с них глаз. Он стоял, широко расставив ноги, подперев бедра руками. По выражению его глаз было видно, что он сильно озадачен, а его губы, медленно шевелясь, пытались выговорить фразу: «Лакей, который был рыбой…» Что за чертовщина?
На пороге открытой настежь двери стоял смуглый невысокого роста человек. На нем была форма офицера, лейтенанта по званию.
— Прошу извинить меня за этого Добсона, — сказал он с торжественным видом. — У него голова от шеи заполнена костью и к тому же ему подобрали не ту обувь. Сейчас я занят с репортерами. Не могли бы вы подождать несколько минут в холле?
— Ну а мисс фон Гогенемс? — спросил Базил.
— Все в порядке. Она скоро к вам присоединится. — Он стремительно исчез, прошмыгнув под аркой в жилую комнату. — Ну ребята, давайте, пошевеливайтесь… — Затем его зычный голос перешел на шепот.
Миссис Лайтфут окинула одобрительным взглядом холл с его бело-зелеными обоями.
— Словно шкатулка для драгоценностей, — заметила она, обращаясь к Базилу. — Или кукольный домик. Само совершенство в миниатюре.
— Вам известно, кто здесь жил до мисс Крайль? — спросил Базил.
— Нет, а вам?
— Одна женщина по имени Роза Дайамонд.
— Неужели? — миссис Лайтфут уставилась на него, не скрывая своего удивления. — Доктор Уиллинг, вы меня переносите на тысячелетие назад! Я и понятия не имела, что кто-то из вашего поколения мог слышать что-то о Розе Дайамонд. Я и сама узнала о ней, когда была еще ребенком.
— Вам приходилось слышать имя того человека, который привез ее снова в Нью-Йорк из Парижа?
Миссис Лайтфут с подчеркнутым интересом рассматривала стены холла.
— Нет, — сказала она. — Насколько я знаю, такой человек был, но никто не называл мне его имени. Когда она покинула Париж, то больше не появлялась на людях.
— Кажется, он был ньюйоркцем, — добавил Базил. — Ему удалось добиться развода с женой, которая назвала Розу Дайамонд соответчицей на процессе. Это не наводит вас на какую-то мысль?
Миссис Лайтфут отрицательно покачала головой.
— Извините. Видите ли, в то время я еще была совсем девочкой. И мне не позволялось знать о том, что существуют такие женщины в мире.
В эту минуту в арке дверного проема появился Сиерс с двумя потрепанного вида молодыми людьми.
— Отлично, мальчики. Это все.
— Благодарим, лейтенант. — Они бросили подозрительный взгляд на миссис Лайтфут и Базила и вышли во двор через парадную дверь.
— Входите, пожалуйста, — Сиерс указал рукой на арку.
Стеклянные двери были распахнуты настежь. Две открывшиеся взору комнаты были ярко освещены веселыми солнечными лучами. В каждой из них были окна, выходящие на океан.
Как только Базил увидел бледное лицо Гизелы, он тут же позабыл и о Сиерсе, и о миссис Лайтфут. Тремя широкими шагами он пересек комнату и взял Гизелу за руки. Они были холодным, — вероятно, она продрогла. Гизела ответила усталой улыбкой. Он сжимал ее руки, а затем, обращаясь к Сиерсу, резко сказал:
— Почему вы до сих пор ее здесь задерживаете? Можно было подумать, что это он здесь главный полицейский, а Сиерс — преступник.
Фойл, вероятно, сделал свое дело, так как Сиерс ответил ему достаточно вежливо:
— Откуда вы взяли, что я ее задерживаю? Она вольна идти куда ей вздумается, только…
— Только что?
— Если только она расскажет нам обо всем, причем так, чтобы до меня дошло. В таком случае ей не грозит никакое «дело». Ни ей, ни этому субъекту.
Базил, наконец, заметил человека, о котором говорил лейтенант. В самый угол дивана забился какой-то человечек в старой армейской шинели без знаков различия, наброшенной на цивильный костюм. У него были печальные, испуганные глаза.
— Но я уже трижды все вам объяснял, лейтенант, — захныкал он. — Все было именно так, как я рассказал, клянусь Богом!
— Расскажите в четвертый. Это — доктор Уиллинг. Он работает в Нью-Йорке в конторе окружного прокурора. Мой шеф, начальник полиции Ледерер, несколько раз мне звонил и требовал предоставить ему всю информацию. Всю! Понятно? А мы до сих пор, по сути дела, ничем не располагаем. Расскажите все снова вот им.
Не нарушая тишины, миссис Лайтфут села возле Гизелы, улыбнувшись ей в знак моральной поддержки.
Ее передвижение по комнате сразу же привлекло внимание Сиерса.
— Насколько я понимаю, вы — миссис Лайтфут, работодатель мисс Крайль?
— Да, я была таковой до недавнего времени.
— Почему она оставила вашу школу в разгар учебного года? Мисс фон Гогенемс отказывается назвать нам причину.
Тщательно подбирая слова, миссис Лайтфут заговорила:
— Мисс Крайль хорошо знала свой предмет — изящные искусства, театральное дело и рисование, но она не умела внушить к себе должное уважение учеников.
— Почему ей это не удалось?
— Не тот характер, мистер Сиерс. Наверное, и в вашей профессии это — не последняя деталь?
— Да, иногда это бывает необходимо, — ответил Сиерс, но в голосе его чувствовалось сомнение. — О'кей! Ронсон, продолжайте.
Базил, стоявший между Гизелой и директрисой, уловил почти неслышный вздох облегчения миссис Лайтфут. Она откинула голову на спинку стула и прикрыла веками глаза, вероятно, чувствуя сильную усталость. Во второй раз ей удалось спасти честь своей школы, и Бреретон не попал в заголовки газет.
Они сидели в первой из двух небольших гостиных, которые становятся одной продолговатой комнатой, если распахнуть настежь стеклянные двустворчатые двери. Из выходящего на залив окна в самом конце второй сообщающейся с первой гостиной открывался прекрасный вид на пенящиеся крутые волны и голубое небо над ними.
Обе комнаты были почти одинаково меблированы, — белые с рюшкой занавески, лампы с белыми абажурами, старомодные книжные полки из красного дерева, коврики полинявшего красноватого цвета, как и розы на мебельной ткани кушеток и кресел. Меняли ли здесь мебель с тех давних пор, когда готовили эти комнаты для Розы Дайамонд? Скорее всего, нет. Пара выточенных из тикового дерева низких табуреток с наложенным на сиденья тонким пластом' красноватого мрамора, в крапинках, как сырокопченая колбаса, явно принадлежали тому времени. Цветастая мебельная ткань тогда была последним криком моды, — ее только что начали привозить из Англии. Вероятно, Фостина сама занималась отделкой этих двух комнат, выдерживая их в тех же цветах, чтобы их можно было принять за одно помещение при раскрытых настежь дверях. Вероятно, это ей пришла в голову идея соорудить здесь стеклянные двери, чтобы небольшой камин смог обогревать хотя бы немного меньшую комнату в прохладные осенние дни. В доме не было парового отопления. Конечно, трудно рассчитывать на радиатор в старом летнем коттедже. И не она ли сама распорядилась сделать двери наподобие высоких французских окон, чтобы через них, когда они закрыты, любоваться грандиозным видом океана из первой комнаты?
Размышляя об этом, Базил как бы оживлял на короткое время в своем сознании Розу Дайамонд. Густые рыжие волосы, собранные от ушей кверху, — такова была самая модная прическа в то время; длинная узкая, облегающая юбка, которая только что сменила широкую, бывшую в моде несколько лет до этого.
Роза в эти короткие мгновения предстала перед ним как нечто вполне реальное, — со своей точеной фигурой, ярко-огненными волосами. То она стояла перед его глазами в этой вот комнате возле окна, выходящего на океан, и оттуда до нее доносился прогретый солнцем солоноватый летний бриз… то в надвигавшейся темноте грядущего вечера она разливала чай по чашкам, стоящим на плите камина, а в нем весело потрескивали дрова. А рядом, склонившись над ней, вдыхал волнующий тонкий ароматный запах ее волос, прижимаясь к ним губами… Нет, нет… Тут создание мысленного образа давало сбой. Этот человек без имени, который был последним ее любовником и отцом Фостины, оставался где-то в тени, не выходил на свет, был, по сути дела, пустотой… Испытывала ли она когда-нибудь сожаление? Нет, подумал Базил, только не эта женщина, которую он столь живо рисовал в своем воображении. Она, вероятно, просто улыбнулась и процитировала бы Марвела: