Страница 38 из 40
— Вот тогда и родился Амос Коттл, — продолжил Лептон рассказ Тони. — Идею мне подали наши имена, вы правы: Гас, Тони, Леппи — триумвират. Мы ведь и раньше пытались писать. Иногда какую-нибудь рукопись принимали, и мы жили надеждой. Однако мы часто получали отказы и прекрасно знали, что участь профессионального писателя самая горькая в мире.
В тот вечер я сказал: «В нашем деле чертовски важно количество продукции. Только так рано или поздно можно преодолеть сопротивление издательств. Многие писатели терпят неудачу, потому что не могут писать с такой скоростью, чтоб их имена не забывались. А если объединить все написанное нами и подписать одним именем? Мы могли бы поставлять продукции в три раза больше, чем любой писатель». Мы уже дошли тогда до точки и не мечтали об успехе, но неожиданно все получилось хорошо. Детали были так тщательно продуманы, как если бы мы занимались военной стратегией. При удаче Тони мог уговорить Дэна Саттона опубликовать первую книгу неизвестного писателя. Я к тому времени стал достаточно популярен как критик и мог обеспечить книге восторженную рецензию. Но нам нужно было замести следы на случай, если кто-нибудь заинтересуется писателем Коттлом, и Гас стал его агентом. Мы сочинили целую историю о том, как нашли Амоса и так далее — вдруг в будущем он добьется славы и какая-нибудь ученая крыса, вроде Хермион Фетерстоун, захочет на нем заработать…»
— Итак, Гас должен был подбросить рукопись в кучу хлама, которую Мэг читала для агентства, и дать ей возможность открыть Коттла. Мы с самого начала решили не посвящать женщин в нашу тайну, потому что в противном случае она перестала бы быть тайной. Кроме того, Мэг была идеальной свидетельницей, если бы у кого-нибудь возникли сомнения. Все остальные рукописи, которые она читала в ту ночь, гроша ломаного не стоили, и наша не могла ей не понравиться. Все-таки мы трое что-то умели.
— Тони отдал рукопись девице, которая практиковалась у него, и только потом якобы взялся за нее сам. Это тоже было важно на случай, если бы кто-нибудь заинтересовался отношениями Тони и Амоса. А так — рукопись как рукопись из числа многих, постоянно поступающих в издательство.
Филиппа, не скрывая гнева, смотрела на Тони. В глазах Мэг были боль и упрек. Обе женщины думали о ежедневной четырехлетней лжи во имя сохранения мифа об Амосе Коттле.
— Прости. — Гас взял Мэг за руку. — Мы были тогда в ужасном положении. Надо же было что-то делать.
— Но ты мог рассказать, — ответила Мэг. — Ты должен был знать, что можешь положиться на меня. Как мне теперь доверять тебе? Столько лет лжи!
— Не лжи, а сказок, — вмешался Бэзил. — Сделайте скидку на литературный склад ума.
— Я всегда подозревал, — сказал Тони, злясь на Филиппу, — что ты восхищаешься человеком, которого принимаешь за Амоса Коттла. Ну, Фил? Ты всегда так старалась доказать мне, что тебе не нравятся ни он, ни его книги. Право, меня это забавляло. Я был уверен, что единственная причина этого обожания — якобы великий ум Амоса Коттла. А у бедняги была только половинка ума, да и то — была ли?
— Как же вы работали? — спросил Бэзил.
— Гас писал каждый год по роману, это был первоначальный вариант, который Тони потом обрабатывал, — объяснил Лептон. — Так мы смогли выпустить четыре книги за четыре года. Все же материал оставался еще довольно сырым, едва ли он представлял собой нечто большее, чем простенький сюжет с набросками неплохих эпизодов, поскольку воображения ни Гасу, ни Тони не занимать. Простите меня, но любой дурак может придумать сюжет. Даже сюжеты «Анны Карениной» и «Ярмарки тщеславия» ничего не стоят, если их пересказывать. Станет вещь литературой или нет, зависит от формы, и тут в дело вступал я. Тони наговаривал свою часть на магнитофон, когда оставался один в конторе. Гас тоже работал в конторе, но у него там была машинка. Я получал от них дешевые мелодрамы и переписывал их в модном современном стиле со всеми трюками, которые изучил, работая критиком. Так я делал литературу. Подобно Шекспиру, я брал выдуманные ими эпизоды. Помните, «Гамлет», куски из «Жизнеописаний» Плутарха, Холиншедские хроники. Я, как Шекспир, концентрировал свою внимание на форме.
— Какая скромность! — пробормотал Тони. — Я лично всегда считал наши опусы ужасными и не понимал, почему их покупают.
Леппи сделал вид, что ничего не слышал.
— А где вы нашли Коттла? — спросила Мэг.
— К этому я и веду, — ответил Леппи. — Как агент и издатель Коттла, Гас и Тони могли свободно встречаться и с ним, и друг с другом. Я же старался держаться от них подальше, хоть мы и старые товарищи. Если нужно было что-нибудь обсудить, мы встречались тайно, и я ни разу не видел Кьюэлла-Коттла до того вечера у Тони. Эффектно, не правда ли? Мы честно говорили, что Морис Лептон и Амос Коттл друг с другом незнакомы, и таким образом создавалась видимость объективности. Кьюэлл-Коттл обо всем знал. Ему все объяснили, и он был совершенно доволен. Это было больше того, на что он вообще мог рассчитывать. Человек без прошлого. В литературе и литературном бизнесе он ничего не смыслил, поэтому ему и в голову не приходило шантажировать Гаса или Тони.
— Интересно, что бы он получил? — вмешался Тони. — Знаменитый писатель Амос Коттл заявляет, что никогда не написал в жизни ни строчки и все его книги — плод труда его же агента, издателя и самого восторженного из критиков! Он выставил бы себя мошенником и навсегда лишил бы себя денег. Нет, он не стал бы блефовать… Только не Амос!
— Я не понимаю одного, — сказал Алек Маклин, обращаясь к Лептону, — если ваш стиль принес успех этим книгам, то почему вам не потратить ту же самую энергию для создания чего-то своего? Правда, напишете вы гораздо меньше, и у вас не будет столько денег, зато будет известность романиста. Для большинства писателей это очень много значит, больше, чем деньги.
— Дорогой Алек! — рассмеялся Лептон. — В вас говорит издатель. Вот если бы вы были писателем, то поняли бы меня. Это не мое время. Я написал несколько книг под своим именем, и все они были отвергнуты, потому что мои сюжеты не нравятся публике двадцатого века. Вот у Гаса и Тони все обстоит иначе. Я презираю мифы нашего времени, и читатель тут же обнаружит ложь. Искренность же, напротив, даже плохую литературу делает приемлемой. Моя ненависть к литературным стереотипам стимулирует меня как критика, поэтому я вполне искренне и с удовольствием могу писать пародии на современные романы. А что такое романы Амоса Коттла, как не пародии, в которых только болван Эммет Эйвери мог не заметить скрытый юмор? Он принял их за стилизацию, а безмозглая публика — и вовсе за великие романы.
Конечно, результат превзошел все наши самые смелые ожидания. Мы и не надеялись на Премию переплетчиков, да вообще не думали ни о какой премии, — вздохнул Лептон. — Месяца за три до первой публикации кто-то на телевидении прослышал, что фирма «Дэниел Саттон» собирается начать большую рекламную кампанию. Тони предложили пятьсот долларов за интервью с автором после выхода книги в свет. Он затянул переговоры и созвал совет. Пятьсот долларов тогда были для нас не слишком большой суммой, но ведь могло подвернуться что-то другое. Например, лекции. А еженедельная программа стала для нас просто-таки золотым дном. Упускать новые возможности было жаль, тем более, телевизионщик намекнул, что заинтересован в регулярных передачах, которые вел бы знаменитый писатель. Не могли же мы появиться на экране в роли Амоса Коттла. Нас слишком хорошо знали. К тому же я собирался прославлять книги Амоса Коттла в прессе, у Тони был бы скандал с Дэни Саттоном, и Дэн не дал бы ему столько денег, сколько Гас потребовал для Амоса.
Гасу это тоже было ни к чему. Его больше устраивала роль агента Амоса. Тогда он мог что-то требовать, делая вид, что Амос не нуждается в деньгах. Кроме того, мы еще в самом начале решили, что наш триумвират будет равноправным. Стань один из нас Амосом Коттлом на телевидении, он тут же получил бы преимущество перед другими.