Две трети призрака

Бэзил рассказал ему все, что знал о деле Амоса Коттла, умолчав лишь о своих догадках.

— Я никогда не встречался с Коттлом, — сказал Алек, — но зато знаком с Тони Кейном. В тысяча девятьсот сороковом году он оборвал все связи с Англией, так как был уверен в победе Гитлера. Не то чтобы Кейн был бы рад нашему поражению, он просто не хотел ничего терять.

— Похоже на Тони, — усмехнулся Бэзил. — Алек, мне в голову пришла невероятная мысль, и я бы хотел проверить ее на человеке, в совершенстве знающем литературный рынок. Конечно, это не единственная причина, почему я пригласил тебя, но, понимаешь, на обеде будут почти все, кто замешан в этом деле, а у меня есть предчувствие — что-то вылезет наружу… особенно если мы подтолкнем. Посмотри, я подчеркнул нужное. Здесь статьи, книги, письма. И скажи, конечно, если ты увидишь то, что увидел я.

Алек отпил виски, закурил сигарету и принялся за чтение. Прошло совсем немного времени, прежде чем Алек отложил книги и бумаги и посмотрел на Бэзила блестящими глазами.

— Фантастично! Невероятно! И все-таки… Клянусь Богом, это возможно.

— Думаешь, возможно?

— Почему бы и нет? У тебя есть серьезные аргументы?

— Давай сначала убедимся, что говорим об одном и том же. Назови те моменты, которые тебе показались наиболее важными или, скажем так, странными.

Алек фыркнул:

— Здесь, по крайней мере, десять чертовски странных пунктов.

— Десять? — переспросил Бэзил. — Давай посмотрим, сколько у меня. Первое. Имя Амос Коттл. Второе. Коттл не смог ответить на первый вопрос во время игры. Третье. Сцена с переломом руки в «Страстном пилигриме». Четвертое. Всего три месяца между первым письмом Тони к Коттлу и изданием «Отступления». Пятое. Анекдот Тони о старухе в яблоневом саду. Шестое. Военная служба Гаса. Седьмое. Невежество Тони в анатомии. Восьмое. Коттл ничего не писал, пока с ним была Вера. Девятое. Эйвери назвал работу Коттла смесью из всех плохих романов за последние тридцать лет. А десятое? У тебя на один пункт больше.

— Любовь Леппи к злым проделкам, — усмехнулся Алек. — Все это замечательно, но ведь мы до сих пор не знаем, кто убил Амоса Коттла.

Бэзил усмехнулся.

— Мне кажется, я знаю. А ты?

— Полагаю, да, — сурово произнес Алек. — Боюсь, что да. Бедняга, все оказалось напрасно!

— Подумай вот о чем, и это будет одиннадцатый пункт, — сказал Бэзил. — Отец Лептона был переплетчиком… Еще виски?

— Только быстро, а потом на обед. Теперь я не пропущу его ни за что на свете. Немножко похоже на то, как было когда-то в Германии. Но как ты собираешься это провернуть? — спросил Алек.

— Сначала ты займешь его разговором, и я смогу увести его от толпы, а потом будешь ждать нас в такси возле его дома. Если мы не появимся через полчаса, тогда поднимись наверх.

В этот день Ассоциация переплетчиков арендовала гостиную и обеденный зал в одном из самых больших отелей города. Когда приехали Бэзил и Алек, гости еще только начинали переходить из гостиной, где находился бар, в обеденный зал. По просьбе Бэзила Алек занял два места за столом, оставленном для фирмы «Саттон, Кейн и компания».

Алек узнал Тони и Лептона и улыбнулся им.

— Кто это с ними? — тихо спросил он Бэзила.

— Рядом с Тони его жена Филиппа. Потом Гас Веси, агент Коттла, с женой, ее зовут Мэг. А вот кто эта женщина между Лептоном и Тони? А… знаю. Это подопечная Гаса. Эллен Габор.

Гости торопливо поглощали обед из пяти блюд, который разносили бесчисленные официанты. Наконец, подали кофе, после чего поднялся один из мужчин, сидевших во главе длинного стола, и постучал ложечкой по бокалу.

— Когда я сегодня вечером ехал сюда, моросил дождь, и мне припомнилась одна коротенькая история…

Даже самый длинный анекдот кончается через десять минут, и аудитория щедрыми аплодисментами вознаградила оратора за его усилия.

— А теперь, леди и джентльмены… — мужчина сделал паузу, несколько обеспокоившую гостей, так как было непонятно, перейдет ли он к делу или расскажет еще одну коротенькую историю; некоторые незаметно заказывали официантам бренди. — … теперь как президент Ассоциации переплетчиков я с большим удовольствием представляю вам председателя комитета по премиям мисс Хермион Фетерстоун, которая одновременно является главой английского отделения одного из наших лучших женских колледжей. Уверен, вы все читали изящную маленькую новеллу мисс Фетерстоун «Кулик и я», не говоря о многочисленных восхитительных эссе в наших ведущих журналах. Итак, прошу вас, мисс Фетерстоун.

Раздались аплодисменты. Мисс Фетерстоун встала и заговорила высоким, режущим слух голосом. Эту женщину с серыми волосами, суровым выражением лица и тощим телом, одетую по моде двадцатилетней давности, все знали как карьеристку, зубами и когтями проложившую себе путь наверх в академическом мире, где конкуренция, особенно среди женщин, с честью может выдержать сравнение с конкуренцией в театральном мире. Ведь чем выше превозносили ее произведения студентки, которым она читала лекции, тем чаще отвергали ее издатели. Но здесь — здесь эти выскочки-издатели и их любимые «настоящие» писатели, которых они печатают, которым они даже платят деньги, — здесь они все сидят и слушают ее.

В комитет по премиям, кроме нее, входили еще Морис Лептон, Тони Кейн, Эллен Га-бор и Слоун Северинг от Ассоциации переплетчиков, но она была председателем, и ее имя чаще других появлялось в газетах.

Бренди сделал свое дело, и слушатели терпеливо слушали мисс Фетерстоун, которая начала свой обзор англоязычной литературы с Достопочтенного Беды [13]. Но постепенно шум в зале усиливался, и после очередного намека на позднее время мисс Фетерстоун, не отказав себе в удовольствии помянуть Томаса Харди и Генри Джеймса, добралась-таки до заключительной части своей речи:

— Наш комитет пришел к выводу, что на современной литературной арене есть только один писатель, обладающий подлинным даром гуманистического сострадания, даром возвеличивать человека и исторгать высочайшую музыку из самых обыкновенных слов. В то же время наш комитет испытывает самое горькое разочарование: в связи с непредвиденными обстоятельствами автор уже не сможет сегодня присутствовать на нашем обеде, поэтому я прошу его издателя, мистера Энтони Кейна, подойти ко мне и получить премию, присужденную самому вдохновенному летописцу нашего времени — Амосу Коттлу.

Подогретая бренди радость по поводу приближения к концу утомительной церемонии вылилась в шумные аплодисменты. Мисс Фетерстоун криво улыбнулась, поклонилась публике и очень довольная собой села на место.

— Господин президент, дамы и господа. — Голос Тони показался присутствовавшим необыкновенно красивым и проникновенным. — Для меня великая честь принять почетную премию Ассоциации переплетчиков, присужденную Амосу Коттлу. Я не буду огорчать вас описанием трагических обстоятельств его гибели, скажу только — будь Мое сейчас среди нас, это был бы выдающийся момент его жизни.

Голос Тони дрогнул, некоторым даже показалось, что слезы навернулись ему на глаза. В последовавших затем аплодисментах чувствовалась искренняя симпатия к говорившему. Только Бэзил и Алек знали, что волнение Тони вызвано вовсе не смертью Амоса Коттла.

Наконец официанты начали убирать посуду. Гости расхаживали между столиками, собирались небольшими компаниями, беседовали. И вдруг по залу, как порыв ветра по пшеничному полю, пронеслась какая-то новость. Сообщил ее Маклин, вернувшись из холла:

— Кто-то слышал сейчас по телевизору, будто вдова Коттла найдена мертвой на улице. Будто бы ее отравили цианистым калием. Кто бы мог подумать!

— Может быть, она пыталась кого-нибудь шантажировать? — предположил Бэзил. — Идем к Тони, пока они все не разбежались.

Тони встретил их радостно.

— Бэзил! Алек Маклин! Выпейте с нами напоследок. Алек, идите сюда, а для Бэзила я сейчас принесу стул. Что будете пить?

— Пока ничего, спасибо. — Бэзил огляделся. Вероятно, до этой половины зала еще не дошел слух о смерти Веры. Но один человек все равно должен был знать, что Вера умерла, — тот, который был ее убийцей.

13

Беда Достопочтенный (672–735) — англосаксонский ученый, прозаик и поэт.