В огне страсти

Эта встреча должна пройти наедине – и без постороннего вмешательства.

Он услышал плеск воды в озере, но удержался и не стал смотреть на то, что так захватило стража. Они так знал. Вместо этого человек, которого боялись как в Ирландии, так и по всему континенту (Черный Горец, названный так не только за цвет волос, но и за смертельные боевые таланты), сделал знак своим людям отойти к деревьям и следить за стражем на случай, если тот начнет шевелиться, а сам пошел вокруг озера к тому месту, где она оставила вещи.

Она ушла из замка с никчемным стражем, чтобы просто окунуться в озеро. Если это хоть о чем-нибудь говорит, то Джинни ни на йоту не изменилась. Он почти ожидал, что она идет на свидание с любовником, и долго присматривался, прежде чем подойти. Но она была одна – во всяком случае, в этот раз.

Он передвигался между деревьями беззвучно, как призрак, за которого некоторые вполне могли его принять. Он отсутствовал долго.

Слишком долго.

А эта женщина – Джинни Грант… нет, с горечью сказал он себе, Джинни Гордон – не значила для него ничего и была лишь суровым напоминанием о его собственных ошибках. Он выкинул ее из головы так же, как стараются забыть свой первый урок смирения. Дункан редко позволял себе думать о ней – только для того, чтобы вспомнить об ошибке, которую никогда больше не повторит.

Но сейчас у него не было выбора. И как ни хочется ему похоронить ее в прошлом, которому она принадлежит, – он в ней нуждается.

Плеск воды стал слышнее. Дункан замедлил шаг, пробираясь между деревьями и кустами и стараясь не высовываться. С его ростом и шириной плеч было невозможно спрятаться даже в густой чаще, но с годами он научился сливаться со своим окружением.

Укрывшись за широким стволом ели, Дункан остановился у скалы, где она бросила свои вещи. Он знал, что Джинни прекрасно плавает, но что-то она очень долго находится под водой… Он шагнул вперед, но тут же быстро отступил назад, потому что Джинни внезапно вырвалась на поверхность воды как морская нимфа, вся в брызгах воды и света. Она вынырнула совсем близко к берегу, теперь их разделяли какие-то двадцать футов, и Дункан видел ее хорошо.

Проклятие, слишком хорошо!

Мокрые волосы откинуты назад, с лица капает вода. Она поднимается из озера, как Венера из морской пены, и идет прямо к нему. Он забыл, какая у нее походка… бедра слегка покачиваются, соблазняя при каждом шаге. Воздух между ними опять запылал, и Дункана пронзило знакомое острое чувство, возникшее при первом же взгляде на нее тогда, много лет назад, в переполненном бальном зале замка Инверери.

Тело его напряглось. Сорочка на Джинни просвечивала насквозь, прилипнув к грудям более пышным, чем он помнил, но все таким же дразнящим. Прохладный воздух, овевавший ее влажное тело, только все усугублял. Ее соски превратились в два тугих комочка, похожих на ягоды, которые ждут, когда их кто-нибудь сорвет. Десять чертовых лет, а он все еще чувствует ее вкус у себя на губах, все еще помнит, как прижимается грудь к губам, когда он посасывает ее. Его ноздри расширились. Он все еще чуял аромат жимолости, которым пахла ее кожа.

Даже его стальное самообладание не смогло помешать крови забурлить в жилах. Дункан негромко выругался. Потеря хладнокровия привела его в бешенство. Но грубое проклятие не помогло утишить гнев. Не важно, что он думает про нее – он всего лишь мужчина, и, несмотря на хваленое самообладание, очень и очень страстный.

А тело Джинни может свести с ума и евнуха.

Но его первая мысль – о Венере, богине, родившейся в море из оскопленных гениталий Урана, – оказалась отличным жестким напоминанием о том, на что способна эта женщина.

Будучи еще невинной девушкой, она уже обладала несомненной чувственностью, первозданным обаянием, более глубоким, чем просто физическая красота огненно-рыжих волос, дерзких зеленых глаз, гладкой и нежной кожи и влажных розовых губок. Что-то таилось во взгляде этих глаз, в изгибе роскошного рта, в чувственности ее тела, говорившего мужчине только одно: возьми меня. И не просто возьми, а сделай это мощно, потеряй разум, люби-меня-до-потери-сознания.

А теперь, когда юное тело созрело и наступил полный расцвет ее женственности, оно просто кричало об этом.

И что еще хуже, Дункан по собственному опыту знал, что это не показное. Джинни до последней жилочки была именно такой страстной женщиной, какой выглядела.

Она просто взывала к мужской плоти – и была воплощением соблазна.

Дункан понимал, что встреча с ней после стольких лет будет не особенно приятной, но не был готов к такому взрыву чувств, словно выпущенных на волю той же самой неоспоримой тягой, что послужила причиной его падения: вожделением.

Но он внушил себе: похоть и чувства больше не сумеют его победить.

Чтобы доказать себе это, он заставил себя рассматривать ее – холодно, бесстрастно, как рассматривают хорошего коня. Его взгляд скользил вниз по изгибу ее спины, по мягким ягодицам, перешел дальше – на крепкие мышцы длинных изящных ног, вбирал каждый дюйм кремовой нежной кожи.

Да, она прекрасна. И более желанна, чем любая известная ему женщина. Когда-то он был готов отдать за нее жизнь. Черт, он сделал это, только не так, как собирался.

Дункан еще немного задержал на ней взгляд и отвел его в сторону. То, что было между ними когда-то, давно умерло. Ее чары больше ему не страшны.

Сосредоточившись на своем деле, Дункан сообразил, что может воспользоваться ее наготой в свою пользу. Ей придется защищаться, а он знал, что это дает ему преимущество.

С суровым взглядом, исполнившись решимости для выполнения того неприятного дела, что ему предстояло, Дункан вышел из-за дерева.

Джинни не раздумывала ни мгновения. Она услышала треск сучка за спиной, шаги – и начала действовать.

Пальцы ее сомкнулись на холодной медной рукоятке пистолета. Она пробормотала благодарственную молитву за то, что догадалась его зарядить, резко повернулась и направила пистолет в сторону шума. Все, что она видела, была гигантская тень мужчины настолько высокого и мускулистого, что сердце ее панически забилось.

Совсем недавно Джинни поняла, насколько она уязвима, побывав в руках Макинтошей, пытавшихся ее похитить. Конечно, слабой ее не назовешь, но даже самая сильная женщина не сравнится физически со свирепым воином-горцем – а перед ней, безусловно, стоял именно такой.

Он попытался что-то сказать, но Джинни не дала ему этой возможности. Ее больше не захватить врасплох. Нажав на спусковой крючок, она услышала, как щелкнул стопор, учуяла запах гари, а через несколько мгновений сила выстрела заставила ее отшатнуться назад.

Разбойник грубо выругался и упал на колени, схватившись за живот. Полученные наставления не пропали даром – цель поражена.

Он опустил голову, и тут Джинни смутно подумалось, что одежда на нем слишком богата для разбойника.

– Ножа в спину было недостаточно? – простонал он. – Ты решила довершить дело?

Каждый мускул, каждая жилочка, каждый нерв в ее теле напряглись – инстинктивная реакция самозащиты. Густой низкий голос проникал в самые глубины ее памяти. В темные, давно забытые места, которые она навеки заперла.

Кровь отхлынула от лица, от тела. Сердце глухо стукнуло и сжалось.

Этого не может быть…

Ее взгляд метнулся к его лицу, охватывая жесткую квадратную челюсть, поросшую темной щетиной, волнистые иссиня-черные волосы, решительный нос и широкий рот. Красивый. Но суровый – слишком суровый. Это не может быть он. Тут она глянула ему в глаза, видневшиеся из-под шлема. Кристально-ясные, синие, как летнее небо, они впивались в нее с хорошо знакомым выражением.

В груди все сжалось так, что Джинни не могла дышать.

Потрясение оказалось такой силы, словно она увидела привидение. Да только это не привидение. Блудный сын вернулся. Дункан Даб[1] Кэмпбелл наконец-то пришел домой.

На один короткий миг сердце ее остановилось, и Джинни шагнула вперед.

1

Dubh (гэльск.) – черный. – Здесь и далее примеч. пер.