Горец-изгнанник

Наконец он заговорил:

— Потом ты можешь ненавидеть меня. Но сейчас я твоя единственная возможность остаться в живых. — Он мог вообразить себе, каково ей будет тут одной. Избалованная девушка, выросшая при дворе, в глуши Северо-Шотландского нагорья, она и дня не проживет. Черт возьми, о чем он думает? — Мне кажется, ты не понимаешь, насколько ненадежно наше положение, но если мы хотим иметь хоть малейший шанс уцелеть, мне нужно вытащить этот свинец из ноги.

Все еще переполненный эмоциями, он сел у огня, достал из ножен кинжал и приступил к делу.

Лиззи наблюдала, как Патрик водит лезвием кинжала взад-вперед по своим штанам, очищая лезвие, хотя кожа штанов была в грязи и пыли; сердце все еще билось от его объятий. Не важно, что в тот момент ей хотелось, чтобы его губы оказались на ее губах.

«Я ненавижу его». Никогда еще она не испытывала такой злости — сильной, до безумия. Не будь он уже ранен, она сама бы застрелила его. Лучше бы ей быть где угодно, только не здесь, с ним.

Он Макгрегор. Брат человека, который напал на нее. Он хотел ее не ради нее самой, а ради ее приданого, земли. Он использовал ее, как пешку на шахматной доске, обманывал, заставляя влюбиться в себя, и все из-за корысти.

«Какая же я дура! Поверила, Что нравлюсь ему. А соблазнить меня, чего он добивался, оказалось частью его коварного плана». Лиззи скрестила руки на поясе, как бы отбивая нападение, удерживая себя от того, чтобы не развалиться на части. Она думала, будто нашла счастье, а встретила только обман. Как она могла так ошибиться? В очередной раз?

Господи, как больно! Как жжет в груди! Такое чувство, словно ее сердце вырвали из груди и растоптали.

Надо бы уже привыкнуть к этому. Но ее чувства к Патрику были гораздо глубже, чем когда-либо к Джону Монтгомери.

Ей хотелось одного — закрыть лицо ладонями и расплакаться, но она не покажет ему, как сильно он ее обидел. Лиззи закрыла глаза и постаралась подавить свои чувства, понимая, что сейчас для них не время.

Он прав. Когда все будет позади, она никогда его больше не увидит, но сейчас он ей нужен. Это противно, но это правда.

Лиззи старалась не смотреть на него. Ее не должно волновать, чем он там занимается.

Она услышала треск кожи — это он разрезает штанину.

Боже милостивый, он действительно собирается это сделать. Внутри у нее похолодело.

Убеждая себя, будто делает это только из-за того, что он ей нужен, чтобы выжить, Лиззи спросила:

— Тебе нужна помощь? Он покачал головой:

— Нет, я знаю, что делать; это не первая боевая рана. Пуля не слишком глубоко — я ее вижу. Окажись он чуть точнее, и мы сейчас не разговаривали бы. — Он искоса взглянул на нее. — Тебе, должно быть, неприятно смотреть.

Лиззи надула губы — она не какая-нибудь изнеженная девица, — но тут же заметила, что нервно вцепилась в плед.

Сделав большой глоток из бурдюка — где, как она догадывалась, было кое-что покрепче воды, — Патрик громко вздохнул, стиснул зубы и вставил в кровавую рану свой кинжал. Все его тело напряглось, мышцы рук и шеи сжались, и из глубины вырвался горловой звук. Боль, должно быть, была непереносимая, но рука его не дрогнула.

Он нажал на рукоятку кинжала, поднимая свинец; потом двумя пальцами другой руки вытащил его.

Кровь хлынула из ноги, и ей показалось, будто случилось что-то страшное. И сердце неожиданно дико затрепетало.

Он сложил обрывок ткани, который она дала ему, и прижал к ране. Потом, сделав еще один большой глоток из бурдюка, поднес кинжал к огню.

Она может презирать его, но не в состоянии больше оставаться в стороне. Лиззи молча встала, подошла и опустилась на колени рядом с ним, промокая тканью льющуюся кровь. Запах металла смешался с запахом виски.

Их взгляды встретились, и она прочитала благодарность в его глазах.

Он держал клинок в пламени, переворачивая, пока тот не раскалился. Показав ей жестом, чтобы она отошла, он не колеблясь прижал плоскую сторону клинка к открытой ране.

Все его тело сжалось. От запаха жженого мяса она едва не потеряла сознание. Господи, как он может делать подобное?

Если бы кто-нибудь другой выступал в роли врачевателя, это было бы ужасно, но понятно. А оперировать подобным образом себя самого — для этого нужна такая сила воли, которую она даже представить себе не могла.

Наконец, когда, казалось, прошла целая вечность, а на самом деле всего несколько секунд, он убрал клинок от ноги.

Лиззи снова оголила ноги и оторвала свежий кусок муслина от нижней юбки, которая теперь доставала лишь до колеи. Она отдала ткань ему, и он перевязал опаленную рану.

Они обменялись долгими взглядами. От ужасной боли, застывшей в его глазах, сердце у нее забилось, и ей с трудом удалось справиться с желанием утешить его. Он был такой бледный, морщины прорезали линиями боли и усталости.

Кажется, он понял ее затруднительное положение.

— Пойди отдохни, Лиззи, — нежно сказал он. — У нас всего несколько часов. Слишком опасно пробираться по этим холмам ночью. Мы отправимся с первыми лучами солнца.

Она хотела что-то сказать, но не могла вымолвить ни слова. Вместо этого она кивнула и вернулась на свое место на пледе. Одна. Она легла и намеренно отвернулась от него. Она не нужна ему.

Закрыв глаза, Лиззи позволила усталости поглотить ее.

Услышав, как захрустели под спокойными шагами камни, Лиззи вскочила, вглядываясь в полутьму, и с облегчением увидела, что это Патрик. На мгновение сердце ее радостно подпрыгнуло — она забыла, где они и что случилось, — и тут суровая правда вернула ее к действительности. Действительность — это темная скалистая пещера с закоулками, которые так и она не осмотрела.

Огонь погас, но, на удивление, ей не было холодно. Она увидела, что закутана в плед.

— Ты можешь сходить помыться к озеру, — сказал он, расчесывая пальцами свои влажные волосы. — Я оставил тебе вяленого мяса и кусок овсяной лепешки. Это немного, но нам нужно экономить, на всякий случай. — Он направился к камню возле седельных сумок. — Я поднимусь на холм, осмотрюсь, прежде чем мы отправимся в путь.

Лиззи ощутила укол в груди. Он выглядел ужасно. Следы долгой ночи, проведенной в страдании, отражались на его лице. Ее глупое сердце устремилось к нему. Спал ли он вообще?

— Твоя нога… — пробормотала она. — Очень больно?

Он пожал плечами:

— Бывало и хуже.

— Но… — Она закусила губу, не в силах скрыть свое волнение.

— Я не собираюсь пока умирать, Лиззи, — сказал он. — Не сейчас по крайней мере. Но мой брат и твои братья, если они узнают о том, что случилось, постараются сделать все, чтобы это исправить. Мне нужно, чтобы ты была сильной, если мы хотим спастись. Не хочу лгать тебе. Ближайшие дни будут трудными. Справишься?

— Конечно, — ответила она, досадуя, что он считает ее слабой.

Еще будет шанс разубедить его.

Глава 18

Лиззи держалась лучше, чем ожидал Патрик. Упрямая гордость, очевидно, имеет свои преимущества. Он бросил ей вызов, от которого она так просто не откажется.

По тому, как Лиззи тщательно избегала его взгляда, он понял, что она страдает. И хотя она не из тех, кто намерен дуться или кукситься, это молчаливое согласие еще труднее выносить. Лучше бы она напустилась на него. Но, очевидно, обида была слишком сильной.

Они медленно шли по болотистой тропе между озером Лох-Кэтрин и Лох-Ачрей, известной как Коровья тропа, по которой его сородичи водили скотину с Северо-Шотландского нагорья в Шотландскую низменность, медленнее, чем он предполагал, потому что им приходилось скрывать свои следы в болотистой почве и избегать опасных трясин. Но когда взобрались выше и почва стала более твердой, они пошли быстрее.

Холодный ветер и мелкая морось, которая началась с самого утра, были некстати, и Патрику хотелось поскорее добраться до леса, прежде чем польет настоящий дождь. Поблизости не было пещер, но он мог бы соорудить какое-то укрытие, чтобы переждать дождь, и проверить, удалось ли оторваться от преследователей.