С чужим ребенком

— Нестабильность? — ошеломленно повторил Филип.

Джинни кивнула.

— Я не хочу вкладывать все деньги Дэймона в акции, так можно потерять приличную часть капитала. Одни акции повышаются, другие падают.

— Откуда такие познания? — Филип и вправду не понимал, как воспитательница детского сада могла настолько хорошо разбираться в акциях.

— Хобби, — не моргнув глазом, парировала Джинни. В самом деле, почему нет?

Филип, похоже, поверил.

— А еда, одежда и прочие расходы? — спросил он. Джейсон сказал, что Джинни требует денег, но умолчал, что это только плата за образование. Если Дэймон действительно сын Креона, она могла бы просить больше, гораздо больше. Ведь она имеет на это право.

Джинни пожала плечами:

— Дэймон живет со мной. Ест он не слишком много, а медицинские расходы покрываются страховкой.

Вот это похоже на Джинни Элтон: независимая женщина, способная справиться с любой напастью. Так почему же она просит денег? Тут концы с концами не сходятся, что-то не так, но что?

— Было бы проще получить деньги от меня, а не от Джейсона.

У Джинни от ужаса похолодели кончики пальцев. Неужели он думает, что она намерена отдаться ему за деньги?!

— Лучше бы ты этого не говорил! — вы дохнула она.

Филип удивленно взглянул на нее и внезапно понял.

— Что за скверный у тебя характер! — зло бросил он.

— Извини. Я просто как-то не могу представить тебя в роли филантропа. — Его явная злость немного успокоила Джинни.

— Я не филантроп, я реалист. Я хочу, чтобы ты была подальше от Лидии. А единственный способ добиться этого — дать тебе то, что ты требуешь. Кроме того, если мальчик действительно сын Креона, то я как-никак родственник.

— Мальчика зовут Дэймон, — напомнила Джинни. — А ваше родство так ничтожно, что его, можно сказать, и нет вовсе.

— Но мужчинам нравится угождать своим любовницам, — добавил Филип.

— Я тебе не любовница.

— Надежда умирает последней, — и он достал из кармана маленький плоский пакетик и протянул ей.

Джинни взяла его. Да, Филип явно подготовился к визиту. Она положила презерватив на тумбочку и взглянула в темные как ночь глаза Филипа. Странное дело, ей казалось, она знакома с этим человеком целую вечность. И вся ее предыдущая жизнь была лишь прелюдией к этому моменту — главному моменту. Она накрыла его руку своей и торжественно произнесла:

— Больше всего на свете я хочу твоей любви, Филип Лизандер.

Некоторое время Филип молча смотрел на нее. О чем он думал? Может быть, уже видел ее в постели рядом с собой? Он поднял руку и медленно провел пальцем по ее лбу, носу, коснулся губ. Она чуть вздрогнула.

— Ты очень красивая женщина, Джинни Элтон.

— Знаю, — хрипло отозвалась она. Казалось, ей не хватает воздуха. Она чувствовала, как наливается сладкой тяжестью ее грудь, и ей уже трудно было сосредоточиться на чем-то другом, кроме этих волнующих ощущений и предчувствий. — Но красота — не моя заслуга.

— А в чем твоя заслуга? — И он коснулся губами ее маленького ушка. — Может быть, в том, что твоя кожа нежна, как бархат? Такая теплая и мягкая. Я хочу поцеловать каждый дюйм… И твои волосы, такие шелковистые, — тихо говорил он, гладя ее по волосам. А потом зарылся в них лицом. — Они так чудесно пахнут. Как цветы. Дикие цветы, наверное, потому что аромат у них легкий. Нужно быть очень близко, чтобы его почувствовать. Да, очень близко.

Джинни затрепетала, когда он прижался щекой к ее щеке и стал покрывать ее лицо поцелуями. Закрыв глаза, она запрокинула голову, ища его рот.

Он крепко сжал ее в объятьях и уложил на кровать.

— Ты просто невероятная женщина, — сказал он. — Я хочу… Я не могу решить, что я хочу сделать прежде всего.

Джинни негромко рассмеялась:

— Тяни жребий!

— Думаю, я вытяну суперприз, — и он распахнул халат.

Джинни прижалась к нему, целуя его обнаженные грудь и плечи.

Неожиданно Филип отстранился от нее. Она хотела было запротестовать, но увидела, что он расстегивает пуговки ее ночной рубашки. Она принялась ласкать его гладкую кожу, почти пугаясь того возбуждения, которое поднималось в ней. Близился миг, когда чувство окажется сильнее ее, сильнее всего на свете, и тогда оно захватит ее целиком. Джинни жаждала наступления этой минуты.

И, разделяя ее нетерпение, Филип мягко опрокинул ее на спину и потянулся за презервативом.

— Ты просто опьяняешь меня.

Его глубокий голос достигал слуха Джинни словно издалека.

Филип бережно снял с нее ночную рубашку и нагнулся к ней. Его горячее дыхание обожгло ей грудь. Джинни притянула к себе его голову.

— Филип!.. — она едва дышала от наслаждения.

— Прости, — прошептал он, — я не могу больше ждать.

Джинни почувствовала какую-то тяжелую пульсацию внутри. Она вцепилась в его плечи; кожа у него была горячая, горячая и сухая, как в лихорадке.

Его палец скользнул внутрь нее, и ее бедра инстинктивно поднялась.

У нее перехватило дыхание, когда Филип убрал руку и его горячее естество вошло в нее. Да, да, быстрее!

И, словно читая ее мысли, Филип прижался к ней, все глубже проникая в ее почти кричащее от желания тело. И некоторое (такое долгое!) время оставался совершенно неподвижен. Потом он начал двигаться, сперва осторожно, будто гладя ее изнутри.

Джинни обняла его за талию, слившись с ним в единое целое. Она чувствовала каждый мускул, каждый дюйм его тела. Филип все ускорял ритм, пока, наконец, не совершил последнее, завершающее движение и в изнеможении не опустился рядом с ней.

Джинни лежала, чувствуя себя одновременно и утомленной, и полной сил. Их любовь открыла ей удивительные горизонты, о существовании которых она и не подозревала.

Она прижалась щекой к его плечу. Стук его сердца эхом отдавался в ее груди. Она не могла думать ни о чем, кроме этого мужчины. Отныне он полностью завладел ее мыслями.

Глава пятая

Яркое утреннее солнце разбудило Джинни. Она сладко потянулась. Чувство удивительного счастья наполняло ее, словно теплый мед. Ей не хотелось открывать глаза. Не сейчас, когда так живы воспоминания об этой дивной ночи.

Она протянула руку, надеясь найти Филипа рядом. Если он здесь… Сердце забилось быстрее.

Но Филипа не было. Может, это и к лучшему, стараясь не поддаться разочарованию, подумала Джинни. Ей нужно время, чтобы разобраться в том, что произошло. Хотя нет. Она и так знала, что произошло. Она только не вполне понимала, как это могло произойти.

И еще она хотела знать, что думает об этом Филип. Но он человек искушенный, и возможно, для него случившееся не является чем-то из ряда вон выходящим.

Легкое одеяло, казалось, давило невыносимым грузом, и неуверенность Джинни росла. Что, если…

— Ты проснулась? — раздался резкий голос Филипа.

Джинни медленно открыла глаза. Филип стоял в дверях. Она пристально вгляделась в его лицо, пытаясь понять, изменила ли его эта ночь. Но он был больше похож на Великого Инквизитора, чем на любовника. У Джинни упало сердце.

Он был уже одет: в светло-сером костюме, в белой рубашке и при галстуке. Джинни натянула одеяло до подбородка: ей стало неловко.

— Я хочу поговорить с тобой, — нарушил он затянувшееся молчание.

Джинни все смотрела на него, на бьющуюся на его виске жилку. И повторяла про себя, как молитву: не дай ему испортить эту ночь, не дай испортить…

— Я не хочу, чтобы ты думала… — Филип показал на постель. — Ты понимаешь… Лидия моя сестра… А эта ночь всего лишь…

Джинни едва сдержала стон. Всего лишь! Всего лишь! Но нельзя показать ему своего отчаяния, нельзя показать, что значила для нее эта ночь. Иначе он может использовать это против нее. Или еще хуже, он может пожалеть ее. А Джинни не нуждалась в его жалости! И она постаралась сказать как можно беспечнее:

— Зачем волноваться? Ведь ничего особенного не произошло.

Ничего особенного? Филип сам удивился силе своего гнева. Он затеял этот разговор для того, чтобы показать Джинни, что ей не удастся использовать эту безумную ночь против него. И ее беспечный ответ разозлил его.